Плохая дочь - Трауб Маша (читать книги без регистрации TXT) 📗
– Может, я не на заправке работаю? – хмыкнула Бэлла. – Может, тетя Ника готовить умела? Или дядя Гия ее так любил, что жить без нее не мог? Нет, он ее любил, посмел бы он другое заявить, только сейчас снова жениться собирается. Всем рассказывает, что его Ника взяла с него обещание – он найдет себе женщину, которая о нем позаботится. Слушай, такой фантазер, что книги писать может. Про инопланетян, фантастические. Я, когда такое услышала, смеялась два дня. Если тетя Ника из гроба встанет и новой жене волосы вырвет – вот в это я поверю. Если девочка нервная и не замужем, что я, по голосу не пойму? Да они из машины выходят, я уже все про них понимаю.
– И про меня тоже поняли?
– Конечно, – хмыкнула Бэлла, принимая вызов. – Дети у тебя есть. И сердце разрывается. К маме надо ехать и к детям надо. Муж у тебя есть. Но ты ему не позвонила, когда здесь оказалась. Значит, не хочешь, чтобы он знал. Бережешь его. Или наоборот. Сама все хочешь сделать. Потому что гордая. Или обиду на мужа держишь в сердце.
– Бэлла, вам экстрасенсом надо работать, а не на заправке, – рассмеялась я. – Так что с дядей Гией?
– Ой, он себе жену быстро нашел. Я ему звонила и спрашивала – если я приезжала на похороны тети Ники, можно я на его свадьбу не приеду? Он обиделся и сказал, что я должна принять его новую жену. И обязана забрать его завещание.
– О, может, он вам дом завещает? – спросила я.
– Нет. Дядя Гия такой сплетник, что тете Нике не приходилось с соседками общаться. И всем давно сообщил, что написал в завещании. Дом он жене оставит. Новой. А я должна за его похоронами проследить. Сделать так, как он хочет.
– И что он пожелал? – Мне стало интересно.
– Дорогая. Давай ты сейчас поедешь домой. Потом снова приезжай, я тебе все расскажу. А сейчас позвони мужу или не звони мужу. Но не надо себе зубы заговаривать. Тебе надо ехать, дорогая. А мне надо работать, иначе как я поеду к дяде Гие на свадьбу? – Бэлла ласково подвела меня к машине.
– Да, вы правы. Я поеду. Не обижайтесь, если не вернусь. Но вы навсегда останетесь в моем сердце. – Я обняла Бэллу.
– Да, дорогая, пока бензин не кончится. Но давай ты не будешь сюда возвращаться. Ты ведь здесь оказалась не потому, что тебе заправка понадобилась.
– Мне нужно было оказаться именно здесь. Я в это верю.
– Ой, не начинай давай. Я тебя умоляю. А то я сейчас плакать начну. Тетя Ника тоже так говорила. Верила, что люди не просто так встречаются или оказываются в том месте, в котором не должны появиться. Когда найдешь свою маму, передай ей, чтобы она была здорова. Скажи, Бэлла ей пожелала. И мужу позвони. Когда тетя Ника заболела, я первая узнала. Сразу ей деньги отправила. Все, что было. Копила, чтобы комнату снять, а не угол. Платье хотела купить новое. Тетя Ника так тогда на меня обиделась, на мои деньги. Сказала, она меня ждала, а не чтобы я от нее откупилась. Я спросила: «Разве тебе не нужно, чтобы у тебя все было? Лекарства, уход? Почему нужно страдать и не хотеть лечиться?» Знаешь, что тогда тетя Ника сделала? Отказалась от лечения. Наотрез. Объявила, что она все равно умрет, месяцем раньше, месяцем позже, а деньги пропадут. И ей будет жалко. Вот что за упрямая женщина была, как я ее любила! Тетя Ника мне мать заменила. Позвонила и потребовала, чтобы я приехала и забрала свои деньги. Что она перед смертью хочет меня увидеть. Как я тогда плакала! Я ведь помочь хотела. Пусть бы хоть неделю она еще прожила, мне было бы лучше. Зачем она не захотела лечиться? Мы тогда с ней сильно поругались. Я не могла понять, зачем тетя Ника меня хочет? Зачем не хочет помощи? Разве деньги – не помощь? Я ведь так старалась, копила. Что важнее – сидеть и за руку держать, потому что больше ничего не можешь дать? Или все отдать, лишь бы человек не умер? Не знаю. До сих пор не знаю. Я тогда обиделась на тетю Нику и не поехала. Сейчас бы поехала. Сидела и держала за руку. Ты должна сказать мужу, что он тебе нужен. Детям скажи все честно, не придумывай. И к маме поезжай. Сиди рядом.
– Она не хочет меня, отказывается. Я ей наняла женщину, которая приходит, убирает, продукты приносит, готовит. Так мама ее встречает котлетами, кофе ей варит. Спрашивает, не в комочках ли пюре? Меня она никогда так не встречала. Ни разу к моему приезду не то что котлету не пожарила – чайник не поставила. Они с этой женщиной созваниваются, переписываются. Мне мама не звонит никогда. Иногда мне кажется, что она не помнит дней рождения внуков. Она может выгнать меня из дома. Или, если приехала к нам, уйти, не попрощавшись. Вдруг собраться и хлопнуть дверью. Чтобы потом все за ней бежали и спрашивали, что случилось. Успокаивали, возвращали. Я больше не бегаю. Сил нет. Она всегда верила в формулу «не надо меня жалеть, лучше помогите материально». И меня так воспитала. С детства внушала, что слезы ничем не помогут. Держать за руку и сочувствовать? Я точно знаю, что она скажет: «Иди и заработай на то, чтобы у твоей матери было все – палата, врачи, лекарства. А уж желающих подержать меня за руку, причем за деньги, я и сама найду». Вот приходящая женщина и держит ее за руку. За деньги. А я работаю, чтобы у нее все было – и лекарства, и продукты.
– Ох, дорогая… Не знаю, что тебе сказать. Я тете Нике гроб оплатила, хороший, самый лучший, а мои родственники все равно меня проклинают. Говорят, откупилась. А надо было за гробом идти и волосы рвать. Я спрашивала: «Вы ее тогда в простыне похоронили бы?» Они сказали, что тете Нике все равно, хоть в простыне. То, что я приехала на день позже, мне так и не простили. Знаешь, как я себя успокаиваю? Если бы приехала вовремя, все равно осталась бы виноватой. В любой семье есть тот, кто виноват. И всегда будет, что бы ни сделал.
– Бэлла, спасибо вам за все, – сказала я.
– Пусть господь тебя хранит, девочка, – ответила Бэлла, помогая мне сесть в машину.
Меня выруливали с заправки Амир и тот случайный парень, который привез еду. Они махали руками, указывали, куда я должна повернуть руль. Двадцать лет водительского стажа, примитивная ситуация, с которой даже «чайник» справится. Я была благодарна им за то, что они говорили «правее», «левее», «прямо». Я кивала и благодарила. Мне вдруг стало спокойнее. Я понимала, что должна сначала доехать до дома и узнать, в какую больницу положили маму. Поговорить с мужем и детьми. Привести себя в порядок. А уже потом действовать.
Надо ли говорить, что в Москве оказалось несколько пятьдесят, шестьдесят и прочих седьмых больниц, причем в разных концах города. Дальше я разгадывала квест – в какой из них могла оказаться мама. Гинекологические и детские я отмела сразу. Оставались наркологические, психиатрические, онкологические и инфекционные. Мама с равным успехом имела шанс попасть в любую из них. Подумав, я решила, что зря исключила из списка детские и гинекологические. Мама у меня мастер оказаться в тех местах, где нормальная женщина при всем желании не окажется, даже если сильно постарается. Мама могла договориться, уболтать, загипнотизировать водителя «Скорой», врача и фельдшера, и они увезли бы ее хоть в роддом. Взяв себя в руки, я все же решила, что детские, гинекологические, а также инфекционные и наркологические окажутся в моем «резервном» списке. Про онкологические клиники я запретила себе даже думать. Психиатрическая больница, скорее, ждала меня, и вряд ли маме было бы там интересно оказаться. Так что, включив здравый смысл, от которого почти ничего не осталось, я решила обзвонить все те больницы, в которых есть кардиология. То есть практически все, в которых Бэлле могла послышаться цифра семь.
В нашем роду все женщины по женской линии страдали гипертонией. Бабушка и ее сестра умерли от инфаркта. Мама всегда говорила, что тоже умрет от «разрыва сердца на маленькие кусочки». «У меня в сердце осколок остался» – тоже ее выражение, применяемое в тех случаях, когда я, как ей кажется, недостаточно ласкова. Или если отругала за то, что она не поела с утра, прежде чем отправляться по делам, и ей стало нехорошо по дороге. Или если в миллион сто пятьдесят первый раз твердила, что надо готовить для себя, а не заглушать голод литрами кофе. Что можно залить овсяные хлопья кипятком и впихнуть в себя через не могу. Сварить кусок мяса, наконец.
