Обменные курсы - Брэдбери Малькольм Стэнли (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗

Проходят группки зеленых стюардесс, старенький трактор тянет через зал тележки на резиновых шинах, нагруженные багажом. Дощатое здание дрожит от рева взлетающих самолетов. Ожидание затягивается, но наконец Петворт доходит до черной линии; вооруженный милиционер машет ему в сторону одной из кабинок.

Там еще два вооруженных милиционера, один без фуражки. «Пассипоти», – говорит тот, который без фуражки; второй смотрит через плечо Петворту на зеркало у него за спиной, в котором человека видно с незащищенного тыла. Петворт кладет британский паспорт в жесткой синей корочке, вместе с визой – ее выдали десять дней назад в британском консульстве страны, куда он сейчас прилетел. Каждый экземпляр снабжен печатью народной республики (Рыпъбликанп Пролыйяниіі) и убористым кириллическим текстом. На каждый экземпляр приклеена маленькая фотография Петворта с серым затравленным лицом, какое бывает, когда сидишь за шторой в вокзальной фотокабинке (немного похожей на то место, где он стоит сейчас), пытаясь (вспышка) отрегулировать табурет на нужную высоту, и слушая {вспышка), как от платформы отходит твой поезд. Двое вооруженных людей переводят взгляд с Петворта на фотографию, с фотографии на Петворта, с изображения на какую-никакую реальность и обратно. Тот, что без фуражки, смотрит на Петворта.

– Дикументи? – спрашивает он.

После самолета Петворт утратил вкус к мимолетным лингвистическим знакомствам, вербальным случайным связям, однако слова всё равно требуются.

– Профессори, – говорит он.

– А, та, прифъсории? – переспрашивает милиционер без фуражки.

– Ja, то есть та, – говорит Петворт. – Прифъсории уни-верситетии лингвистики.

Второй милиционер подается вперед.

– Дикументи? – говорит он.

Тут Петворт вспоминает другой документ: слепо отпечатанное письмо на ломаном английском, официальное приглашение от принимающей стороны, Минъстратн культуры комитетьиіі. Письмо сильно помялось в кармане, и Петворт что-то начирикал на обороте, однако милиционер без фуражки тщательно разворачивает и вдумчиво изучает бумагу.

– Кла? – спрашивает он, передавая письмо второму милиционеру.

– Та, – отвечает тот.

Первый милиционер снова берет визу и смотрит вначале на фотографию, потом на Петворта. Видимо, его лицо теперь приобрело тот же серый, затравленный вид, что и на снимке, потому что первый милиционер вырывает листок из визы, проштамповывает, один за другим, остальные экземпляры, потом просовывает паспорт и сложенное письмо сквозь щель в стекле.

– Данке, – говорит Петворт, улыбаясь тому, каким чудесным образом язык объединяет.

Он выходит из кабинки и оказывается в следующей очереди, перед следующей черной полосой на полу, следующим вооруженным милиционером и следующим рядом завешенных кабинок. Всё то же, только над кабинками таблички «ГЕЛДЪЯЫІІ». Ожидание снова долгое: очередь еле ползет. Снаружи ревут самолеты, слышно, как на крыше топочут встречающие. Нетрудно догадаться, думает Петворт, перед которым медленно приоткрываются двери языка, что означает ГЕЛДЪЯЫІІ. В стране, куда он прилетел, остро стоит проблема платежного баланса; валютные спекуляции являются здесь тягчайшим государственным преступлением. В самолете Петворту выдали документ, в который надо было внести все сведения о наличной валюте. Кроме того, документ напоминал, что обычный путешественник вправе поменять в день не более определенной суммы, и только в официальных обменных пунктах либо в филиалах государственного банка.

Он заходит в кабинку. Впереди снова стеклянная стена, за ней два синих вооруженных милиционера, один безусый и в кителе, другой без кителя и усатый. Усатый и без кителя просовывает руку через отверстие в стекле и говорит: «Дикументи?» Петворт протягивает паспорт, визу, письмо и валютную декларацию, незаполненную, поскольку расходы на его пребывание в Слаке берет на себя Минъстрата культури комитетьиіі. Усатый смотрит на пустую декларацию и передает ее тому, который в кителе.

– Гелдъяыии на? – спрашивает тот, глядя на Петворта с некоторым изумлением.

– На, гостевато, – говорит Петворт, широко разводя руками.

Оба милиционера некоторое время смотрят на него, потом тот, что без кителя, спрашивает:

– Хиппи?

– На, на, – отвечает Петворт. – Прифъсории университетии лингвистики, госте вато официале.

– Влоскан на? – спрашивает безусый.

– Смотрите, дикументи, – говорит Петворт, указывая на слепо отпечатанное письмо и паспорт.

– Ха, – тянет милиционер без кителя, очень медленно читая письмо. – Ка? Конгресси интернатъыяыии?

– Колоквиале дидактико, – отвечает Петворт.

– На гелдин аб питти? – спрашивает милиционер без кителя.

Петворт, кажется, понимает; он лезет в карман и вынимает тонкую пачку зеленых и синих бумажек, образчики падающего стерлинга, которые взял в самолет, чтобы купить виски. Милиционер без кителя считает их и смеется, пишет что-то в валютной декларации, отрывает первый экземпляр, кладет его в ящик стола, штампует остальные и протягивает их Петворту вместе с паспортом и письмом.

– Мерси, – говорит Петворт, приподнимая занавеску, и оказывается в следующей очереди пассажиров, перед следующим вооруженным милиционером, следующей черной линией на полу, только вместо ряда кабинок впереди одна белая дверь с табличкой ДОНАЫЙІІ.

Третий лабиринт оказывается совершенно иным: дверь ведет в зал, где на скамейках расставлен багаж, рядом с которым дожидаются пассажиры. Вместо вооруженных милиционеров здесь одна полная энергичная дама в синей юбке и белой блузке с черным галстуком, которая досматривает багаж. Она работает в одиночку, и на каждого пассажира уходит много времени: дама строго заглядывает в каждую сумку, приподнимает рубашки, роется в белье, задает многочисленные вопросы. На одной скамейке Петворт видит собственный синий чемодан с наклейкой «СЛК», подходит и встает рядом. За стеной бурление голосов, гул толпы. Наверное, это встречающие. Где-то среди них эмиссар Минъстрата культури комитетьиіі, ждет, чтобы снабдить его деньгами и отвести на лекции. Избавление близко.

– Ва? – спрашивает энергичная дама, постукивая по его чемодану.

Петворт расстегивает замки. Дама недолго копается в интимном мире его носков, в аптечке, приподнимает парадный костюм и запасные ботинки, быстро заглядывает в пакет с надписью «Поздоровайся с «Гуд-Байс» в Хитроу». Наибольший интерес вызывает у нее портфель. Она пристально смотрит на запихнутые в беспорядке бумаги и книги, потом на Певорта и говорит:

– От.

– Ка? – спрашивает Петворт.

– От, – повторяет дама и, подняв обе руки, переворачивает их ладонями вниз. Жест – это язык; в данном случае он совершенно ясен.

– А, от, – обреченно говорит Петворт и переворачивает портфель. Содержимое вываливается на скамью, хаос страниц и абзацев. Скрепки отлетают, лекции рассыпаются, книги соскальзывают на пыльный пол.

За них дама берется в первую очередь. Она поднимает и оглядывают каждую: Хомский о трансформационном анализе, Лайонс о Хомском, Хомский о Хомском, Чэтмен о социолингвистике, Фоулер о Хомском, Лайонсе и Чэтмене.

– Порно? – спрашивает она.

– Нет, нет, – отвечает Петворт. – Scienza, Wissenschaft [7].

– Ха, – говорит дама, берет одну из книг (Фоулера), с сомнением оглядывает, потом берет другую и принимается листать ее страница за страницей.

– Ка, – произносит она, поворачивая книгу к Петворту. На иллюстрации изображены извивающиеся человеческие органы.

– Это речевой акт! – кричит Петворт. – Рот совершает речевой акт!

– Ха, – говорит дама и откладывает книги в сторону, как будто они ей прискучили. Теперь она переносит внимание на лекции Петворта. Она аккуратными стопками раскладывает перед собой слепо отпечатанные, кое-как скрепленные ржавыми скрепками тексты, побывавшие во многих частях мира, пережившие мороз и жару, повидавшие разных людей и разные условия жизни, потом берет одну, кладет на дощечку с зажимом и пытается прочесть.