Сын - Майер Филипп (книги TXT) 📗

Спустя несколько часов воин решил, что не стоит пачкать ценный трофей, снял его с моей головы, приторочил к своему поясу, а шляпу зашвырнул в кусты. Скальп и шляпа защищали от солнца, и я просил оставить шляпу, но мы мчались не задерживаясь. К тому времени нас нагнали остальные.

Сделав привал для смены лошадей, индейцы перекусили вяленым мясом, найденным в ограбленных фургонах. Нам с братом тоже предложили несколько кусочков. Жара не ослабевала, но индейцы, похоже, совсем не хотели пить. У меня же настолько пересохло все внутри, что, когда один из них сунул мне табак, я не смог даже откусить. Брату табаку не предлагали. Он стоял широко расставив ноги и выглядел очень жалко.

К закату горло у меня пересохло настолько, что я боялся задохнуться. И напоминал себе не забыть при случае сунуть камешек в рот, чтобы пососать, но потом вспомнил про родник около нашего дома, как здорово было сидеть там, слушать журчание воды и глазеть на реку. Сразу стало легче.

Стемнело, мы остановились у какой-то грязной лужи, индейцы нарвали несколько охапок травы, набросали ее поверх грязи, потом по очереди, приникая губами, сделали по паре глотков. Мы с братом упали лицами в мокрую траву и напились до отвала. На вкус вода отдавала лягушками и пахла так, словно в ней валялись животные, но нам было безразлично. Напившись, Мартин заплакал, индейцы тут же жестоко пнули его в живот и приставили нож к горлу. Вейупа’ните, затихни. Нихпе’аите, заткнись.

Они что-то задумали. Сменив лошадей, куда-то исчезли, оставив нас с ремудой.

– Мы проскакали, наверное, сто миль. Добрались, поди, до Сан-Сабы.

– Как думаешь, они разрешат мне еще попить?

– Конечно, – успокоил я брата.

Он опять уткнулся лицом в лужу. Я тоже попытался, но запах был совершенно невыносим. А Мартин все пил и пил. Сидеть было больно даже в мягкой грязи. Пройдет, должно быть, несколько недель, прежде чем раны заживут. Мы прижались теснее друг к другу. Я почувствовал дурной запах и понял, что брат опять обгадился.

– Не могу сдержаться, – извинился он.

– Все нормально.

– Впрочем, это неважно.

– Мы просто должны терпеть, это не так уж сложно.

– А что потом? Что будет, когда мы доберемся туда, куда они нас волокут?

Я промолчал.

– Не хочу этого знать, – заявил он.

Я попытался его успокоить:

– Но были же Джон Таннер, Чарлз Джонстон [20], ты сам читал все эти книжки.

– Я не из тех, кто может прожить на древесной коре и крыжовнике…

– Зато станешь легендой. Поедешь в Бостон и расскажешь своему приятелю Эмерсону, что ты настоящий мужчина, а не какой-нибудь там педерастичный поэт.

Он промолчал.

– Ты должен постараться, – продолжал убеждать я. – Ты рискуешь своим скальпом всякий раз, когда раздражаешь их.

– Я делаю все что могу.

– Это неправда.

– Что ж, я рад, что ты так хорошо все понимаешь.

И он вновь разрыдался. А потом просто захрапел. Я ужасно разозлился, потому что он вел себя как простой лентяй. Нас кормили наравне со всеми, и верхом мы скакали не дольше, чем сами индейцы; нам двоим досталось гораздо больше воды, чем им всем вместе, и еще неизвестно, как давно они в пути. Существует правило, которое мой брат не хотел признавать: если один человек может это сделать, значит, можешь и ты. Та к всегда говорил отец.

Разбудили нас пощечинами, в кромешной тьме пристроили верхом, привязали. Далеко впереди мерцал яркий огонек, я догадался, что это горящая ферма. Удивительно, что белые забрались так далеко, но земли тут такие богатые, что я понимал, почему они рискнули. Подскакали несколько воинов, они, похоже, были довольны, что мальчишки притащили нас сюда.

В темноте я разглядел, что наша ремуда пополнилась примерно дюжиной лошадей. И еще двумя пленниками. Судя по плачу, это были женщины, и кажется, немки, или, как мы их тогда называли, голландки.

К восходу мы проскакали еще полсотни миль, дважды сменив лошадей. Немки ревели всю ночь. Когда рассвело, мы поднялись на месу [21] оглядеть окрестности. Впереди открывались огромные пространства – холмы, холмы до горизонта.

Немки были голыми, как и мы. Одной лет семнадцать-восемнадцать, вторая чуть старше, и обе, несмотря на покрывавшую их кровь и грязь, в расцвете своей женской красоты. Чем дольше я на них смотрел, тем больше ненавидел и надеялся, что индейцы еще будут измываться над ними, а я смогу поглазеть.

– Ненавижу этих голландок, – сказал брат. – Надеюсь, индейцы отымеют их как следует.

– Я тоже.

– Смотрю, ты неплохо держишься.

– Потому что я не сваливаюсь с лошади.

За ночь мы дважды останавливались, и индейцы всякий раз затягивали потуже ремни, державшие Мартина.

– Я пытался вцепиться ногами, но получается плохо.

– Уверен, маме приятно было бы это услышать.

– Ты станешь отличным маленьким индейцем, Илай. Жаль, что я этого не увижу.

Отвечать я не стал.

– Ты же понимаешь, я не стрелял, потому что боялся за маму и Лиззи.

– Ты просто окоченел от страха.

– Они все равно убили бы маму, это ясно, но Лиззи забрали бы вместе с нами. Но она была ранена, только поэтому…

– Заткнись, – не выдержал я.

– Ты не должен был видеть, что они с ней делали.

Он выглядел так же, как всегда: чуть косящие глаза, тонкие губы. Это человек, которого я знал давным-давно.

Чуть погодя он попросил прощения.

Индейцы делили вяленое мясо, отобранное у поселенцев. Одна из немок спросила, не знаю ли я, куда нас везут. Я сделал вид, что не понимаю. Она сообразила, что с Мартином лучше не заговаривать.

На следующий день пространство вокруг нас словно бы вытянулось в длину. Мы двигались по каньону миль в десять шириной, стены из красного камня вздымались на тысячу футов. Из деревьев здесь росли только вязы и тополя, а один раз я заметил драцену, торчащую из песка, – точную копию той, что росла у нашего дома. В каждом ручье попадались удивительные окаменелости: моллюски размером с колесо телеги, рога и кости громадных созданий, гораздо большего размера, чем у любых ныне живущих животных.

Тошавей сказал мне по-испански, что в конце каньона полно бизонов. Он восхищался всем вокруг. С ветвей кедров и мескитовых деревьев свисали длинные пучки черной шерсти: бизоны прятались здесь от зноя.

Индейцы, кажется, вообще не нуждались ни в отдыхе, ни в еде, но постепенно безумная скачка все же замедлилась. Рот мой наполнился слюной. В ручьях, мимо которых мы скакали, плескалась рыба – лови сколько хочешь: сом, угорь, сарган, большеротый буффало. Оленям и антилопам я потерял счет. Коричневый гризли – огромный, я в жизни такого не видел – нежился на солнышке. Прозрачные родники били из скал, образуя озерца у подножия.

Вечером мы устроили первый настоящий привал, я уснул прямо на камнях, обнимая брата. Кто-то накрыл нас сверху бизоньей шкурой, я приоткрыл глаза – Тошавей присел рядом на корточки. Я уже узнавал его запах.

– Завтра мы зажжем костер, – сказал он.

Утром мы проезжали мимо холмов, на каменных склонах которых были изображены шаманы, сражающиеся воины с копьями, щитами, типи [22].

– Ты понял, что они собираются разлучить нас? – шепнул Мартин.

Я недоуменно обернулся.

– Эти парни, они из разных племен.

– Откуда ты знаешь?

– Твой хозяин – котсотека, а мой – ямпарика.

– Мой хозяин – Тошавей.

– Это его имя. Но он из племени котсотека [23]. А моего зовут Урват. Они говорили, что до земель Урвата долго ехать, а тот парень, что присматривает за тобой, вроде бы недалеко от своего дома.

– Они нам не хозяева, – возразил я.

– Ты прав. Не пойму, и с чего это мне пришло в голову.