Игры современников - Оэ Кэндзабуро (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Дед Апо и дед Пери давали мне бумагу для рисования и цветные мелки – а в то время это была большая ценность, – чтобы я нарисовал картину «воспоминаний о том, что было до рождения». Это повторялось дважды. Правда, мои жалкие рисунки не шли ни в какое сравнение с возникавшими в моем воображении сложными сценами, населенными множеством людей. Раньше я воспроизводил все, что приходило мне в голову, любое причудливое видение, и специалисты по небесной механике постоянно интересовались, что я хочу изобразить. Как-то поборов застенчивость, я объяснил, и они похвалили: оригинальный у тебя замысел. А я, сестренка, вместо того чтобы признаться: да нет, какой там замысел, все это «воспоминания о том, что было до рождения», начал по своему обыкновению дурачиться. И сказал им примерно так:
– Да что вы, разве же это картинка! Рассказы о старине, которые каждый день вдалбливает мне в голову отец-настоятель, на таких маленьких кусочках бумаги не уместить. Он хочет, чтобы я запоминал все, что он рассказывает, а я могу запомнить, только если увижу собственными глазами. Жаль, нет бумаги, чтобы все нарисовать…
Сказав так, я хмыкнул и решил, что вопрос исчерпан. Однако на следующий день после уроков специалисты по небесной механике встретили меня у ворот школы и повели к себе домой. Я перепугался, что опоздаю на занятия к отцу-настоятелю, но они сказали, что обо всем с ним договорились. Он разрешил мне некоторое время рисовать в доме деда Апо и деда Пери. Чтобы убедить отца-настоятеля, сказали они, пришлось показать ему мои рисунки. У меня, сестренка, сердце ушло в пятки от страха, но дед Апо и дед Пери успокоили меня, заверив, что отец-настоятель очень заинтересовался ими. С того дня. – спасибо двум специалистам по небесной механике! – я начал рисовать на огромном листе толстой бумаги. Он был таким огромным, что на панораме, рассказывающей о мифах и преданиях нашего края, нарисовать во всю ширину листа тело Разрушителя было очень трудно. Когда я изобразил великана размером в две циновки, он получился похожим на огромную цистерну, а не на величественного Разрушителя, который был мне так дорог, но потом дело пошло лучше. Мне хотелось в мельчайших подробностях передать каждую сцену, представляющую собой «воспоминание о том, что было до рождения», и огромный лист бумаги позволял сделать это. Чтобы посмешить деда Апо и деда Пери, которые, стоя рядом, следили за моей работой, я с особым тщанием выводил человека с глазом в заду, огромную голую женщину, заключенную в пещеру, ту же женщину, превратившуюся в карлицу… Но, продолжая работу над рисунком, я день за днем испытывал все большую внутреннюю неудовлетворенность. Пока я рисовал то, что относилось к периоду созидания и Веку свободы, дело шло хорошо. Но я не знал, как изобразить то, что происходило с периода деятельности Мэйскэ Камэи до пересмотра поземельного налога. У колен Разрушителя, занимавшего всю нижнюю часть огромной картины, я оставил место для пятидесятидневной войны. Дед Апо и дед Пери становились все более мне симпатичны, и я терзался угрызениями совести, что скрываю от них некоторые мифы и предания нашего края. Продолжая рисовать бесчисленное множество людишек величиной с горошину, я старательно изображал то, что относилось к периоду созидания и Веку свободы, но окончить картину до того, как отец-настоятель возобновил со мной занятия, мне так и не удалось.
Отец-настоятель воспитывал меня, ребенка, в течение часа ежедневно, включая воскресенья, и сносить это было нелегко. При первой встрече с дедом Апо и дедом Пери он проявил к ним особую доброжелательность, а вот во время занятий со мной бывал нетерпелив и угрюм. Уставившись на меня своими глубоко посаженными глазами, точно спрятавшимися под огромным выпуклым лбом, который, когда отец-настоятель опускал голову, нависал, как выдвинутый ящик комода, он что-то невнятно бормотал, прожевывая пищу: терять время на еду ему было жалко. Громко и отчетливо он произносил лишь свою обычную присказку: Нужно слушать так, будто то, чего даже быть не могло, действительно было. Понятно? За этим следовало мое «угу», после чего я опять умолкал, а он начинал нудный, нескончаемый пересказ легенд нашего края. В какой-то момент отец-настоятель, подняв голову и обнаружив вдруг, что перед ним сижу я, удивленно хлопал глазами. (Его морщинистые веки напоминали шторки затвора большого фотоаппарата!) Он тут же приказывал мне своими словами пересказать услышанное и, вскинув подбородок, терпеливо ждал, когда я начну.
Вдыхая запах, исходивший от сидевшего с печальным лицом отца-настоятеля – так пахнет обычно старая мебель, – стараясь не смотреть на его густо поросшие бурыми волосами уши, из которых, казалось мне, и шел этот запах, я зябко поеживался, ощущая разливающуюся по телу слабость. Отчаянно стремясь преодолеть ее, я припоминал что-нибудь смешное и, уже отталкиваясь от этого, начинал пересказывать легенду.
– Комик, да и только! – махнув рукой, говорил обычно отец-настоятель, стараясь этими словами оправдать свой смех.
Когда дед Апо и дед Пери присутствовали на наших занятиях, я паясничал еще нахальнее, но уже из других побуждений. Мне было стыдно учить при них предания нашего края, да и отец-настоятель перед этими настоящими учеными поневоле вел себя со мной иначе. Мой дурашливый пересказ деяний Разрушителя растревожил деда Апо и деда Пери, будто они сами окунулись в мифы и предания деревни-государства-микрокосма. Желая, чтобы я изменил свое отношение к этому мифу, они выговаривали мне:
– Ты же знаешь, как почитают Разрушителя люди этой долины? Уже не один год ты слушаешь рассказы отца, и тебе лучше, чем остальным, должно быть это известно, правда? Почему же, когда он просит тебя рассказать о Разрушителе, ты не находишь ничего лучше, как подсчитывать, сколько экскрементов произвел он за свою жизнь? Конечно, для твоего возраста у тебя выдающиеся способности, если тебе удалось составить нужный алгоритм и произвести подсчет… На занятиях ты этот рассказ слушал с огромным вниманием, а вот остальное тебя нисколько не интересовало – даже со стороны это было видно. Поняв твое состояние, отец, чтобы скорее покончить с этим вопросом, предложил: ладно, выкладывай, что еще ты хочешь сказать о Разрушителе. Ты, немного поразмыслив, стал подсчитывать: если Разрушитель прожил более двухсот лет и стал великаном, способным перемахивать через огромный тополь, то, значит, количество испражнений, накопившихся за всю его жизнь, должно превысить четыреста тонн. Зачем тебе это понадобилось? Да, мы с твоим отцом действительно посмеялись. Но неужели в ваших долгих занятиях для тебя важнее всего смешить людей? Мы не можем представить себе, что ты не ощущаешь всей значительности преданий о Разрушителе, которые так самозабвенно рассказывает тебе отец. Но тогда зачем же тебе отклоняться от главного и заниматься никому не нужными подсчетами?
Серьезность и в то же время доброжелательность деда Апо и деда Пери смутили меня, но все равно я таил надежду, что в отличие от ученых отец-настоятель не усмотрит в моих рассуждениях об испражнениях Разрушителя просто желание подурачиться. Такая противоречивая позиция отражала мое неоднозначное отношение к отцу-настоятелю. Вместе с тем мне хотелось показать ему, что в глубине души я чрезвычайно серьезно отношусь к своим дурачествам, хотя часто и кажется, что просто стараюсь привлечь к себе внимание. Моя непокорная и одновременно жалкая душонка беззвучно взывала к отцу-настоятелю: неужели ты не понимаешь, почему я себя так веду?
Что же касается количества экскрементов Разрушителя, то побудительным мотивом моих вычислений было то, что экскременты олицетворяли его мощь. Эту идею мне подсказали предания о пятидесятидневной войне, о которых чистосердечно поведать деду Апо и деду Пери, хотя они и были целиком на нашей стороне, я не решался. Даже во время войны с армией Великой Японской империи люди деревни-государства-микрокосма, укрывшись в лесу и ведя партизанские сражения, оберегали от нечистот девственный лес. Они вырыли на краю леса огромные выгребные ямы, обмазали их глиной и свозили туда нечистоты. Оставшиеся в живых, приступив к возрождению нашего края, пострадавшего в пятидесятидневной войне, по склону, заросшему конским каштаном и дубками, спустили в долину нечистоты из выгребных ям и как следует удобрили почву. На этих землях разбили фруктовый сад, где обильно плодоносили мандарины, хурма, груши. Этот ставший достоянием всех жителей нашего края сад способствовал возрождению деревни-государства-микрокосма, которая после затопления долины в самом начале пятидесятидневной войны пришла в полное запустение. Правда, по-прежнему сказывалась нехватка так трудно воспроизводимых людских ресурсов.
