Какое надувательство! - Коу Джонатан (мир бесплатных книг txt) 📗
— Хочешь, чтобы я переоделась? — спросила она.
— Конечно. Я могу даже свой старый смокинг достать, если найду.
Она улыбнулась:
— Жду не дождусь.
— Я зайду за тобой в девять. Как тебе такой план?
Смокинг отдавал затхлостью и плесенью, а воротник парадной рубашки оказался слишком туг, но я все равно переоделся. В девять лазанья побулькивала вполне удовлетворительно, стол был накрыт, вино приятно охладилось. Я вошел к Фионе. В гостиной ее не оказалось. Я окликнул — никто не ответил. Внезапное предчувствие повело меня в спальню.
Фиона стояла на коленях на полу перед открытым гардеробом. На ней было длинное синее платье из хлопка, еще не застегнутое на спине. Она медленно раскачивалась взад-вперед и пыталась набрать в грудь воздуху. Я опустился на колени рядом и спросил, что случилось. Она ответила, что, пока одевалась, чувствовала себя все слабее и слабее, а когда искала в нижнем ящике гардероба колготки, поняла, что не может вздохнуть. Я потрогал ей лоб — очень горячий, весь влажный.
— А сейчас ты можешь дышать? — спросил я. Она ответила, что да, но, наверное, пока не в состоянии встать. Я сказал, что сейчас вызову врача. Она кивнула. Я спросил, где его номер. Между отрывистыми, высокими вдохами ей удалось произнести:
— …фон.
В прихожей около телефона лежала адресная книжка. Минуту или две я вспоминал, как зовут ее врача.
— Доктор Кэмпион? — спросил я, когда трубку наконец сняли. Автоответчик направил меня на другой номер. В этот раз я попал в диспетчерскую службу. На другом конце провода мужчина поинтересовался, с каким врачом я пытаюсь связаться и срочный ли у меня вызов. Когда я сообщил ему, что произошло, он ответил, что дежурный врач перезвонит, как только сможет.
Телефон зазвонил через три-четыре минуты. Я начал было объяснять врачу, что случилось, — мне хотелось покончить с этим как можно быстрее, чтобы вернуться к Фионе, но не тут-то было. Поскольку врач о ней никогда раньше не слышал, никогда ее раньше не обследовал, не видел ни карточки, ни истории болезни, и его вообще о ней не предупреждали, мне пришлось все объяснять с самого начала. Потом он спросил, считаю ли я, что это серьезно. Конечно, серьезно, еще как серьезно, ответил я, но сразу понял, что он мне не поверил. Он решил, что я просто вызываю его к человеку с сильной простудой. Но сдаваться я не собирался. Я сказал, что он сам должен приехать и осмотреть ее. Он ответил, что у него еще двое больных и оба, по его словам, — в критическом состоянии, но к нам он выедет, как только освободится.
Я помог Фионе лечь в постель. Дыхание у нее чуточку улучшилось. Я вернулся к себе, выключил плиту, задул свечи. Вылез из смокинга и вернулся к Фионе.
Она была так красива, так…
Врач приехал где-то в десять пятнадцать. Я хотел разозлиться, что он ехал так долго, но врач не дал мне повода — он был очень мил и профессионален. Собственно, сделал он немного — лишь послушал ее, смерил пульс и задал мне несколько вопросов. Он понял, что Фиона очень больна.
— Мне кажется, ее лучше отвезти в травмпункт, — сказал он.
Такого я ожидал меньше всего.
— В травмпункт? Но я думал, это для несчастных случаев.
— Для срочных тоже. — Врач вырвал листок из блокнота, нацарапал на нем четыре слова и запечатал в конверт, который вытащил из своего чемоданчика. Проделывая это, он сам одышливо и крайне выразительно сопел. — Захватите с собой эту записку. Для дежурного врача. У вас есть машина?
Я покачал головой.
— Такси сегодня вы, вероятно, не дождетесь. Давайте я лучше сам вас отвезу. Мне все равно по пути.
Мы собрали Фиону — помогли ей надеть на платье два свитера, толстые шерстяные носки и сапоги. В конце сборов выглядела она довольно нелепо. Я полудонес-полудовел ее по лестнице до машины, и через несколько минут мы уже сидели в новеньком синем «рено». Я старался держаться спокойно, но, сам того не осознавая, скомкал записку врача в кулаке в тугой шарик. Когда мы приехали в травмпункт, я как мог постарался разгладить конверт.
Травмпункт, хоть и не такой запущенный, как поликлиника, все равно выглядел переполненным и пустынным одновременно. Дела тут шли бойко. Тротуары подморозило, и в приемной сидело несколько человек с мелкими травмами, а поскольку все-таки близился Новый год, жертвы пьяных драк тоже имелись — фонари под глазом, разбитые головы. Наплыва ожидали чуть позже. В то же время в приемном покое царило какое-то отчаянное легкомыслие и ощущался праздник стены увешаны убогонькими гирляндами, и у меня сложилось впечатление, что в одном из дальних кабинетов персонал уже встречает Новый год. На некоторых медсестрах, бегавших взад-вперед, были дурацкие раскрашенные шляпки, а у женщины за стойкой был включен радиоприемник, настроенный на Радио-2. Я отдал ей записку врача и показал на Фиону, присевшую на лавку, однако женщина не сочла дело стоящим внимания. Тут-то я и понял, что врач вовсе не так уж профессионален, как я считал: он забыл позвонить сюда и предупредить, что мы едем. Женщина велела нам подождать медсестру, которая придет и запишет все детали. Мы просидели двадцать минут — никакая сестра так и не появилась. Я обнимал Фиону, она вся дрожала. Мы не разговарвали. Затем я снова подошел к стойке и спросил, что происходит. Женщина извинилась и ответила, что ждать осталось недолго.
Через десять минут появилась медсестра и начала задавать вопросы. На большинство отвечал я — Фиона просто не могла. Сестра помечала что-то на листках, приколотых к планшету. Вскоре она, похоже, пришла к какому-то решению и сказала:
— Следуйте за мной, пожалуйста.
Пока она вела нас по коридору, я осмелился выдавить из себя кроткую жалобу:
— Похоже, у вас сегодня не очень много врачей.
— Только один травматолог. Он смотрит и мелкие травмы, и крупные, поэтому дел у него по горло. А чуть раньше поступил очень серьезный больной. Под самый Новый год — вот уж не повезло так не повезло.
Я так и не понял, кому, по ее мнению, не повезло — больному или персоналу, но переспрашивать не стал.
Она привела нас в крохотный кабинет без окон — там стоял только столик на колесиках и практически больше ничего — и вручила Фионе больничный халат.
