Кого я смею любить. Ради сына - Базен Эрве (книги без сокращений txt) 📗
— К вам это не относится.
— Ну нет, вы сами знаете, что свекру не ужиться с молодой четой. Не стоит искушать судьбу и надоедать
им своей нежной любовью.
Лора показывает пальцем на потолок, откуда больше не свисают веревочки мадам Омбур.
— Вы хотели бы поселиться наверху? — спрашивает она.
— Почему наверху? Нам и внизу будет неплохо.
Она лишь слегка вздрагивает.
— Вы хотите жениться на мне? — спрашивает она. — Вы теперь хотите жениться на мне?
Неужели терпение ее уже истощилось? Как часто тот, кто слишком долго живет одной мечтой, в ту
минуту, когда мечта становится явью, испытывает разочарование. Но непреоборимое смирение берет верх.
— Вы хотите спасти бедную Лору…
Как неумолимо жестока жизнь, которая отдает ее судьбу в мои руки. Постараюсь, по крайней мере,
сделать вид, что это она должна решить мою судьбу.
— Я могу, конечно, попросить комнату в лицее. Ничто не принуждает вас приютить меня, если вам этого
не хочется.
Лора смеется.
— Будем откровенны, Даниэль.
Она оглядывается, ищет, чем бы занять свои руки. Хватает подвернувшийся ей кусок замши и теребит
его.
— Пять лет назад вы не женились из-за Бруно. Вы любили Мари. Меня же вы не любите… Вы просто
питаете ко мне добрые чувства. Но я и не требую от вас большего.
Теперь она старательно вытирает китайскую вазочку, на которой и так нет ни пылинки. И добавляет:
— Я все равно остаюсь в выигрыше, Даниэль.
И потом, уронив на пол свою пыльную тряпку:
— Прошу вас, не осуждайте меня. Я понимаю, что мне не следовало соглашаться так быстро. Но к чему
разыгрывать комедию, раздумывать! Я не умею бороться за свое счастье. Но я не хочу и отказываться от него.
— Лора… — шепчет мосье Астен.
— Не говорите больше ничего, — просит Лора. — Только изредка повторяйте вот так мое имя, и этого
будет достаточно.
Вот и все. Все кончено. После Лии Иаков женился на ее сестре Рахили, но, чтобы получить ее в жены, он
должен был четырнадцать лет отработать на ее отца. У нас роли переменились.
— Кстати, — говорит мосье Астен, — Мишель и Луиза приехали.
— Мне на всех не хватит обеда, — восклицает Лора, — надо будет сбегать к мяснику.
Она убегает, а я перехожу улицу. Бруно разворачивает машину, чтобы поставить ее в гараж (он ездил на
вокзал на “аронде”, а не на своей малолитражке). Мишель и Луиза уже вышли из машины, они стоят рядом, и
мой лейтенант затянутой в перчатку рукой вынимает запутавшийся в волосах сестры маленький желтый листок,
сорванный осенним ветром. Он замечает меня, целует и спрашивает вполголоса:
— Значит, они обоснуются здесь? Ты сдашь Бруно дом в аренду?
— Ну а куда же им деться? — говорит Луиза.
— Арендный договор лишает дом всякой ценности. У папы ничего не остается. Мне после окончания
военной службы нечем будет заплатить за “туфлю”.
“Туфли” на жаргоне студентов Политехнической школы — это та сумма, которую они должны после
окончания школы возвратить государству, если хотят освободиться от взятого при поступлении обязательства
отслужить десять лет в армии. Для студентов его выпуска эта сумма выражается в двух миллионах. Не стоит
возражать, мое великодушие тоже не лишено эгоизма. Ответим спокойно:
— Частные предприятия нередко авансируют своим инженерам эту сумму. В крайнем случае я могу
занять.
— А что будешь делать ты? Что станет с Лорой? — снова спрашивает Мишель.
Бруно запирает гараж. Подходит к нам. Он прислушивается к моим словам.
— Мы с Лорой, право…
И снова не слишком веские доводы:
— Вы все уже встали на ноги, бабушка умерла, нам больше не о ком заботиться, мы можем остаток дней
провести вместе.
Они удивлены и в то же время обрадованы. Рады за Лору, рады за меня. Они даже не спрашивают,
поженимся ли мы с Лорой, — это само собой разумеется.
— Конечно, — говорит Луиза. — Ни ты, ни она не должны оставаться в одиночестве.
Остаток дней… взаимные заботы, домашний уют в обмен на ежемесячный заработок, и нежаркие
супружеские объятия по ночам — на что еще можно рассчитывать в сорок пять лет? А впрочем, всю эту
обыденность тоже нельзя не принимать в расчет. И только Бруно я, кажется, не убедил.
— Неужели ты думаешь, что мы не смогли бы позаботиться о тебе? — говорит он глухо.
И мне снова приходится хитрить.
— Ну, если ты мне будешь нужен, мне стоит только открыть окно и позвать тебя.
Г Л А В А X X I X
Через десять дней они поженились. Лебле предлагали либо сыграть как ни в чем не бывало шумную
свадьбу, либо же, напротив, очень скромно отметить это событие где-нибудь вдали от дома, на лоне природы,
хотя бы в Эмеронсе. Их очень привлекала мысль — и это тоже было рассчитано на зрителя, — чтобы в тот же
самый день поженились и мы с Лорой.
Мне удалось убедить их, что свадьбу наших детей нам следует отпраздновать, употребляя общепринятую
формулу (кстати, она так облегчала составление писем, извещающих о браке) “в тесном семейном кругу, ввиду
траура”, что Эмеронс меньше всего подходит для такого случая, а двойная свадьба, не говоря уж о пошлости
подобной затеи, отодвинула бы церемонию еще на две недели, это в положении Одилии было бы весьма
нежелательно. Мы выбрали субботу, самый удобный день, когда происходит больше всего свадеб и когда
помощник мэра зачитывает статьи законов с быстротой, которая может сравниться разве что с поспешностью
раздаваемых священником благословений.
Сама церемония, если можно так назвать выполнение ряда формальностей, не вызывала у меня больших
эмоций. Мне показалось смешным, что в последний момент мадам Лебле решила набросить на свою дочь, уже
одетую в кремовый, почти белый костюм, крошечную вуалетку, и я одобрил Бруно, когда он скомкал ее и
засунул к себе в карман. Предоставляя своему младшему сыну юридическую дееспособность, я дважды
поставил свою подпись — сначала в мэрии, потом в удивительно напоминавшей сарай церкви святой Батильды,
куда я входил во второй раз в жизни. Я стоически вынес поздравления друзей и соседей (мы все-таки были
вынуждены их пригласить), все те пустые стандартные поздравления и пожелания, непременно выпадающие на
долю родителей молодоженов и самих молодоженов, из которых двадцать пять процентов впоследствии
разводятся, двадцать пять процентов изменяют друг другу, двадцать пять процентов мужественно терпят друг
друга; если из последних двадцати пяти процентов вычесть вдов и вдовцов, бездетные или чрезвычайно
плодовитые пары, несчастных родителей, чьих детей отняла жизнь или смерть, останутся редкие счастливцы.
Моя мать говорила: “Настоящие свадьбы — это золотые свадьбы. Ведь недаром в начале пути вам вручают
именно золотое кольцо как залог нетленного и вечного. Но золото — такой редкий металл…”
Тайная вечеря по случаю расставания с сыном, за которой последует неминуемая отставка отца — ужин в
ресторанчике на берегу Марны, — оказалась для меня невыносимо тяжелой. За столом собралось пятнадцать
человек: молодожены, мосье и мадам Лебле, две их младшие дочери, другой Лебле — крестный новобрачной,
его супруга и их дочь Мари, Родольф — крестный Бруно, его супруга, Лора, Мишель, Луиза и мосье Астен.
Последний для приличия съел лишь кусочек жареной утки, поковырял вилкой салат с орехами, кажется, отведал
еще чего-то; я не удержал в своей памяти все блюда, заказанные не иначе как в расчете на аппетит Гаргантюа.
Выпил я и того меньше: вино вызывает у меня мигрень. А голова и без этого была тяжелая. Мосье Лебле
лоснящимися от жира губами советовал своей дочке воздерживаться от вина.
— Из-за… тебе понятно, деточка? (Теперь, когда на ее пальце блестело обручальное кольцо, плод греха
уже не казался греховным.)
