Город чудес - Мендоса Эдуардо (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗

Поздней весной он получил письмо; его написала монахиня, возможно, та самая, с которой он виделся в санатории. В письме сообщалось о кончине Дельфины: смерть настигла ее спящей, – писала монахиня. Она сообщала об этом печальном событии именно ему, хотя знала, что он не приходился ее подопечной ни родственником, ни близким другом. Она писала ему, принимая во внимание особую духовную и эмоциональную близость, соединявшую Вас с усопшей. Хотя с того дня, как он ее навестил, к Дельфине не вернулись ни речь, ни память, она взяла на себя смелость утверждать, что Дельфина умерла, если так можно выразиться, с Вашим именем на устах. В комнате усопшей были найдены исписанные от руки листы бумаги, и, возможно, это послание было адресовано ему вместе с другими листами интимного и скабрезного содержания, которые мы посчитали нужным уничтожить. Дельфина писала: В действительности, окружающий нас мир – это лишь раскрашенный занавес, по другую его сторону нет иной жизни, там такая же жизнь, как здесь, и тот свет – это наша жизнь, но по другую сторону занавеса; останавливая свой взгляд на занавесе, мы не различаем, что творится за ним, а там – то же самое, и когда мы поймем, что реальность – этолишь оптический обман, мы сможем пройти сквозь раскрашенный занавес, а пройдя сквозь этот раскрашенный занавес, мы попадем на тот свет, он такой же, как этот, на том свете находятся все те, кто умер, и те, кто еще не родился, но сейчас мы их не видим, потому что нас разделяет этот раскрашенный занавес, который мы принимаем за реальный мир, когда же мы пройдем сквозь занавес в одном направлении, будет легко проходить сквозь него и в обратном направлении, тогда можно будет жить по эту сторону в одном мире и по другую сторону в другом мире; часом, когда, надлежит сделать переход, будут сумерки в том мире и рассвет в этом, только в этот час можно добиться результата, в другой ничего не получится, не помогут ни мольбы, ни деньги, по другую сторону занавеса не существует нелепого разделения материи на три измерения, в нашем мире каждое измерение даже нам кажется смешным, а те, кто находится по другую сторону занавеса, знают это и смеются, те, кто еще не родился, думают, что мертвые – это их родители. Затем почерк становился неразборчивым.

ГЛАВА VII

1

Алмаз Регент, уступавший в размерах Куллинаму и Эксельсиору и не имевший столь сиятельных хозяев, каких имели Кохинор (о нем есть упоминание в «Махабхарате»), Большой Могол (собственность персидского шаха) и Орлов (украшавший императорский скипетр России), тем не менее считался самым совершенным из них. Он происходил из легендарных рудников Голконды [127] и прежде принадлежал герцогу Орлеанскому, заложившему его в Берлине во времена Французской революции. Позже, вызволенный из лап ростовщика, он был вправлен в рукоятку шпаги Наполеона Бонапарта. В тот вечер, когда Сантьяго Бельталь пришел к Онофре Боувиле, последний держал алмаз на ладони и рассматривал через лупу, любуясь его чистотой и лучистостью. Удалившись не без помощи диктатуры от дел, Онофре Боувила решил вложить все деньги, которые Эфрен Кастелс перевел на его имя в Швейцарию, в международный рынок алмазов; в настоящее время его агенты рыскали по Деканскому плоскогорью на полуострове Индостан и в джунглях острова Борнео, болтались по тавернам и борделям Минас-Жерайс и Кимберли. Онофре Боувила вновь становился одним из самых богатых людей в мире, хотя нельзя сказать, чтобы он к этому особенно стремился. Он мог бы покончить с режимом Примо де Риверы одним движением мизинца, отомстить за унижения и причиненный ему экономический ущерб, но ему было недосуг: он всегда относился к политике с презрением, считал ее не более чем клубком интриг, сомнительной сделкой, под которой не хотел ставить свою подпись. Им владела глубокая апатия. «Время застыло на месте и доносит до меня лишь отголоски смерти», – думал он, рассматривая алмаз. Вслед за Дельфиной, скончавшейся в 1925 году, в начале 1927 года ушел из жизни его тесть, дон Умберт Фига-и-Морера, а за ним в конце того же года при невыясненных обстоятельствах погиб брат Жоан. Каждая смерть представлялась ему зловещим знамением, и он не хотел тратить оставшиеся силы на разгром диктатуры, которая благополучно пойдет ко дну и без его помощи. Следуя примеру Муссолини, Примо де Ривера учредил единственную в своем роде партию, названную Патриотическим союзом; при создании этой партии он полагал, что пополнит ее ряды незаурядными личностями разных политических взглядов, соберет под ее знаменами цвет нации, однако смог привлечь только жаждущих крови старозаветных пиявок и горстку молодых карьеристов, изо всех сил карабкавшихся наверх; армия, еще недавно с ликованием провозгласившая его диктатором, теперь перестала оказывать ему поддержку, и сам король отчаянно искал способ от него отделаться. Против диктатуры один за другим возникали заговоры как внутри Испании, так и за ее пределами. На заговоры Ривера отвечал арестами и депортациями, но, не будучи кровожадным, никого не убивал. На вершине власти, за которую он с маниакальным упорством цеплялся обеими руками, его удерживали только никчемность оппозиции, жесточайшая цензура, коррупция административного аппарата и страх народа перед любыми переменами. Он не понимал простой вещи: его власть была недолговечна и зиждилась лишь на случайном совпадении одного из векторов развития его личности с максимальным отклонением маятника истории в том же направлении. Его правление нельзя назвать из рук вон плохим, разве только эксцентричным: за короткий срок он создал институт общественных работ, что позволило сократить массовую безработицу и произвести модернизацию промышленности. Для народа он был хорошим правителем и теперь пребывал в совершеннейшей растерянности, не понимая почему, несмотря на позитивный баланс его деятельности, он тем не менее остался в полном одиночестве. В довершение всего рухнула его последняя опора – поддержка испанской короны, и тогда он бросился искать помощи у Онофре Боувилы. Используя в качестве посредника маркиза де Ута, сохранявшего ему верность, он предпринял попытку к сближению, но было слишком поздно.

В ту пору Сантьяго Бельталю, чье имя останется навсегда связанным с именем Онофре Боувилы, исполнилось сорок три года. Хотя на нем была дешевая поношенная одежда, к встрече с Онофре он привел себя в порядок: помылся, побрился, и кто-то постриг ему волосы, вложив в работу максимум благих намерений при минимальном успехе. Наведенный лоск лишь подчеркивал в нем качества человека, любившего поживиться за чужой счет, и только горящие неугасимой ненавистью глаза на изможденном лице избавляли его от роли шута горохового. Когда мажордом сказал ему, что сеньор никого не принимает без подписанного им лично приглашения, Сантьяго Бельталь извлек из кармана пожелтевшую от времени смятую визитную карточку:

– Мне дал ее сам сеньор Боувила, – он показал визитку мажордому и добавил: – Думаю, она вполне сойдет за официальное приглашение.

Мажордом нерешительно повертел карточку в руках.

– Когда вы получили ее от сеньора? – спросил он.

– Четырнадцать лет назад, – невозмутимо ответил Сантьяго Бельталь.

– Надо сильно напрячь воображение, чтобы счесть эту истрепанную бумажку приглашением, – заметил мажордом. – Как ваше имя?

Сантьяго Бельталь назвался и прибавил:

– Вряд ли сеньор меня помнит.

Мажордом с сомнением потер лоб, но все-таки решил доложить сеньору о приходе этого странного субъекта, чья внешность явно расходилась с его представлениями о приличиях. Однако несмотря на благоразумное намерение лишний раз не докучать сеньору, он хорошо знал о его пристрастии к подобным сумасбродам. Предположения мажордома подтвердились.

– Проведи его ко мне, – велел Онофре Боувила.

Хотя ночь была теплой, в камине библиотеки жарко пылали дрова. Сантьяго Бельталь почувствовал, что задыхается.