Андреевский кавалер - Козлов Вильям Федорович (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
И вот в затерянной в лесу деревеньке он вершит суд над русскими рабами, иначе он не мог назвать этих плохо одетых людей. Сейчас он произнесет страшные слова, и его помощники выхватят из этой серой толпы пять или десять человек и расстреляют у скотника. Так сколько – пять или десять?
– … Каждого пятого! – закончил он.
Ничто не дрогнуло в лицах равнодушно смотревших на него людей. Они молча стояли и провожали взглядами обреченных, которых выхватывали из толпы полицаи. Среди них были женщины, два подростка. Полицаи поставили восьмерых к бревенчатой стене скотника, местами забрызганной навозной жижей, и тут толпа зашевелилась. К Бергеру, прихрамывая, шел инвалид. Деревянная нога его, поскрипывая, глубоко вдавливалась в мокрую землю. Жестикулируя рукой, он стал что-то быстро говорить Михееву, острый кадык на его заросшей светлым волосом шее двигался.
– Что ему надо? – нетерпеливо спросил Рудольф. Михеев как-то странно посмотрел на него и отвел глаза в сторону.
– Он говорит, что у Феклы – она третья справа – шесть детишек останутся сиротами, так пусть вместо нее его, Егора Антипова, убьют.
Не смог скрыть своего изумления и Рудольф. Мелькнула было мысль поставить и калеку к стенке, но Бергер не любил менять своих решений.
– Кончайте! – махнул он Супроновичу.
Автоматная очередь разорвала зловещую тишину над деревней, с ближайших берез сорвалась стая галок и, громко крича, суматошно полетела прочь. Полицаи, держа автоматы на изготовку, приблизились к упавшим на землю людям и стали пристреливать раненых.
– Так мы будем всегда поступать с теми, кто помогает и укрывает партизан, – глухо уронил Михеев.
Инвалид отвел изменившийся взгляд от убитых односельчан и что-то снова сказал. Поймав вопросительный взгляд Бергера, Михеев перевел:
– Он говорит, никто в деревне и в глаза-то не видел ни одного партизана.
И тут дотоле безмолвная и, казалось, равнодушная толпа вдруг дрогнула, зашевелилась, распалась и разразилась истошными воплями: кричали, выли, заламывали руки женщины. Старики и подростки стояли молча, лица у них окаменели, лишь инвалид угрюмо смотрел прямо в глаза коменданту. И в его взгляде было столько нечеловеческой ненависти, что Бергер помимо своей воли выхватил из кобуры парабеллум и несколькими меткими выстрелами надвое расщепил деревянную ногу калеке.
4
В небольшое окошко бани пробивался голубоватый лунный свет, лица людей, сидящих на низких скамейках, казались мертвенно-бледными, пахло сыростью и прелым березовым листом. На полке белел оцинкованный таз, в углу громоздилась железная бочка, под ногами хрупали сухие листья, слетевшие с веника.
В тесной бане Михалева собрались сам хозяин, бухгалтер Иван Иванович Добрынин, Семен Супронович и Иван Васильевич Кузнецов. Лейтенант Вася Семенюк – из тех военнопленных, которых вызволили в Леонтьеве, – дежурил на улице. Свет не зажигали, не курили. Сосновая ветка царапала дранку крыши.
– … Я вас не неволю, – говорил Кузнецов, досадуя, что из-за темноты не может видеть глаза присутствующих. – Наше дело безусловно опасное, все мы рискуем головой. Можно, конечно, затаиться, как мышь под веником, и переждать все напасти, но такая позиция унизительна для советского человека. Вся страна поднялась на борьбу с фашистами – и млад, и стар. Повсюду в тылу врага создаются партизанские отряды, есть такой отряд ив нашем районе… Но без помощи населения партизанам действовать трудно…
– За эту самую помощь в Леонтьеве расстреляли восемь человек, среди них женщины и ребятишки, – вставил Михалев. – А они и в глаза-то партизан не видели…
– О чем это говорит? – подхватил Кузнецов. – У немцев под расстрел или петлю можно попасть и не помогая партизанам.
– За что меня у поселкового Совета выпороли? – подал голос Добрынин. И повернулся к Семену: – Твой братец!
– Откуда в нем столько злобы? – раздумчиво заметил Семен. – У него рука не дрогнет и меня пристрелить, если что… Требует, чтобы я пошел работать прорабом на базу! Грозился силком туда отвести. Не пойду!
– А вот и зря, – осадил его Иван Васильевич. – Завтра же с братцем иди в комендатуру и предложи свои услуги… – Он обвел взглядом едва проступавшие в сумраке лица. – В том-то и будет состоять ваша помощь нам, партизанам, что вы станете сотрудничать с немцами, войдете к ним в доверие… Нам нужна информация о том, что творится на базе. Что они там строят? Для чего? Что будут хранить на складах? Не исключено, что строят подземный завод. Все это мы должны знать, дорогие товарищи! Это просто замечательно, Семен Яковлевич, что ты там будешь прорабом.
– Ко мне Ленька уже два раза приходил, – вступил в разговор Добрынин. – Выходи, говорит, хромой черт, на работу в контору, а то еще раз шкуру с задницы спущу. Немцы без бухгалтерии тоже, видно, не могут обойтись.
– Работая с немцами в комендатуре, вы, Иван Иванович, многое будете знать, – сказал Кузнецов. – Отчеты, документация… Наверняка будете иметь доступ к бланкам и печатям. Вы даже не представляете себе, как это для нас ценно!
– Для нас… – повторил Николай Михалев. – А много ли вас? Митька Абросимов, ты да этот коротышка, что в огороде стережет?
– С вами вместе и то уже шесть человек! – улыбнулся Иван Васильевич. – А это сила!
– Я еще согласия вступить к вам не давал, – хмуро уронил Михалев.
– Зло держишь за прошлое? – совсем близко придвинулся к нему Иван Васильевич, стараясь поймать его взгляд. – Жизнь – штука жестокая, и не тебя одного бьет по голове. Так что ж теперь, идти к немцам на поклон и стать таким же холуем, как Ленька?
– Этого гада я своими руками… – Михалев сжал и разжал кулаки, – задушу!
– И мой гаденыш связался с ними, – понурив голосу, сказал Добрынин. – Батьку розгами секли, а он стоял и ухмылялся…
– Чем ты сейчас занимаешься? – повернулся к Михалеву Иван Васильевич. – Шоферишь? На базе?
– Ленька меня загнал на лесоповал, чтобы с моей Любкой сподручнее было миловаться… – выдавил из себя Николай.
– А как Яков Ильич? – Иван Васильевич повернулся к Семену: – Тоже на службе у немцев?
– Бате лишь бы выгода, он и черту рад услужить, – ответил Семен. – Торгует, заготовляет. Ленька подбивает его публичный дом открыть для господ офицеров.
– С полицаями сотрудничает?
– Этого нет, – сказал Семен. – И Леньку осуждает, мол, не зарывайся, мало ли что может случиться. Потом все аукнется.
– Умный у тебя отец, – усмехнулся Кузнецов.
– Так что с моим иродом-то делать? – спросил Добрынин. – Стыдно людям в глаза смотреть: сын – полицай!
– Придется пока смириться, Иван Иванович, – сказал Кузнецов. – Вам будет больше доверия от немцев. С сыном не ссорьтесь, не злите его. Будьте с ним помягче, глядишь, и он кое-какую информацию полезную для нас сообщит.
– Толковал, что, может, в разведшколу пошлют и офицерское звание присвоят… Только трус он, против немцев не стал воевать и против своих не будет.
– Ну, вы лучше знаете своего сына, – сказал Кузнецов. – Если он трус, тем легче будет с ним сладить…
– Мы тут чего-то замышляем, – заговорил Михалев, – а немцы почти всю Россию захватили!
– Это тебе бабка Сова нашептала? – продолжал Кузнецов. – Вы же умные люди, неужели не понимаете, что фашисты запугивают вас?
– То, что они в Андреевке, это тоже выдумка? – возражал Николай. – Уже и не знаешь, кому верить!
– Я сегодня днем слушал наше радио, – спокойно заговорил Иван Васильевич. – Москва, товарищи, наша! Сопротивление фашистов сломлено, они оставили Крюково! В этом бою наши воины захватили шестьдесят танков противника, больше сотни автомобилей и много другой техники и вооружения… Перешли в наступление и наши части на истринском направлении! – Он обвел присутствующих сияющими глазами. – Я думаю, что это начало великого бегства гитлеровцев от столицы! Теперь правдивую информацию о положении на фронтах вы будете регулярно получать от нас. Население должно знать правду, а не слушать геббельсовскую брехню!
