Бесы пустыни - Аль-Куни Ибрагим (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
— Нет!
Скажи мне: если бы свалился тебе хаджи Беккай закованным в цепи да бросил я его в твои объятья для того, чтобы понес он наказание, какой бы был ему приговор?
— Смерть! — мужественно заявил кади. — Какая судьба может ждать грешника, предавшего законы хлеба-соли, кроме смерти?!
— А чего это торопишься со своим приговором? Не можешь ты представить, что люди на земле — твари простые, бедные, со слабой волею, ополчились против них обстоятельства, перебила им жизнь позвонок?.. Не чувствуешь ты к таким людям снисхождения?
— Снисхождение ко греху есть могила справедливости. Кади, сочувствующий убийце, предает собственную совесть и передает справедливости публично голос, чтобы сделать из него самого убийцу.
— Послушай же. Послушай меня. Ты знаешь историю о разорении Беккая, знаешь, как он занимал у меня золотой песок, чтобы вернуть себе свой денежный дом. Однако ты не знаешь, что совершил над ним рок после этого. Они ударили по второй сделке, в которую он вложил всю душу и в которой заложил свою голову, отдавшись в руки заимодавцев. Эти подонки не ограничились одной интригой, они убедили вали[172], чтобы он продал свою жену и детей на рынке рабов с намерением унизить своего старого врага. Он вернулся в южные оазисы собрать золота любой ценой и вернуть жену свою и детей, до того как отправятся с ними христиане в заморские страны. Разве не заслуживает такой человек сочувствия в душе судьи?
— Он заслуживает сочувствия Бабы несомненно, — заговорил решительным тоном Баба, — но он не заслуживает его от судьи. Люди вправе сопереживать с ним, оплакивать ту жестокость, с которой обошелся с ним рок, однако суд, о почтенный султан, не признает подобного языка. Не понимает такого языка. Кади присудит ему смертную казнь в любом случае.
Султан долго всматривался ему в глаза. Проговорил задумчиво:
— Позволь-ка мне сказать тебе, чего недостает твоей душе, так это милосердия!
Блеск потух в его глазах, он сказал печально:
— Теперь я знаю, в чем причина твоих неудач в судебном деле. Я знаю, почему разбойник однажды отсек тебе руку, почему знатные люди изгнали тебя из Шанкыта. Твоя жестокость всему причина. Ты — человек, проживший трудное детство и не желающий видеть в людях никого, кроме жестокосердых, надругавшихся над его матерью. Ты все эти годы прожил, изучая законы и право не для того, чтобы голову справедливости возвысить, а только лишь для того, чтобы отомстить диким мужам за свою мать. Да. Ты проспал всю свою жизнь, воспитывая в своем сердце одну только месть. Ты — человеконенавистник!
У кади и веко не дрогнуло. Он продолжал впиваться взглядом в лицо султана, не повернув головы. Сказал:
— Нет такой силы, чтобы заставила меня отступиться от вынесения наказания.
Султан еще раз прервал его:
— В этом вся разница между мной и тобой. Я не хочу, чтобы народ мой редел.
— Очень жаль, о почтенный султан, — сказал кади мужественно, — что нам суждено разойтись, однако это не прибавит тебе ровным счетом ничего, по моему мнению, так же как, уверяю тебя, не убавит это нисколько моей уверенности.
За этим последовала напряженная тишина.
Когда кади собрался уходить, гость султана впервые задал ему вопрос:
— Прости мне мою наивность, однако не знаешь ли ты, что такое жизнь — убийца или убитый? И если нам не миловать убийцу, то недалеко и до того будет, что вымрет весь род людской. Каково будет в этом мнение судьи?
Он удивленно взглянул на посетителя.
— Знай же, достойный наш шейх, что справедливость — это закон Аллаха на земле, она предъявляет счет не для того, чтобы избавить от наказания. И если есть в предъявлении наказания что от уничтожения рода человеческого, то судья не вправе вмешиваться в пределы промысла божия. А что до меня, то я буду судить убийцу смертью, даже если это окажется последний из потомков адамовых, обретающийся на земле Сахары.
Он вышел. Никто его не провожал.
9
Лихорадка свалила его. Он заснул на правом боку, подложив локоть под голову. Глаза горели, во всем теле был пожар. К вечеру жар только усилился, он начал стонать и дрожать всем телом все больше, по мере того как близилась ночь. Он не знал, когда явилась священная скарабеиха. Она ползла по песку, волочила с трудом свое слабое хрупкое тельце. Помятое тельце, исчерпавшее утраченное навсегда противоядие. Она свернулась в клубок у подножия опорного шеста и не хотела приближаться. Она не взобралась на его руку, не стала заигрывать у него на лице, не пробралась в ушную раковину. Только продолжала дрожать. Сказала печально:
— Ты предал договор.
Его тело вздохнуло, раздался предсмертный хрип, сдавленный стон. Она продолжала свои угрозы:
— Ты погубил себя и погубил меня вместе с собой. Почему ты предал данное слово? Почему ты погубил меня и себя?
Он хотел говорить. Сказать ей, что нарушил свое обещание, потому что ценой своего зрения избавил от пролития кровь дервиша, и не будет в Сахаре добра, если исчезнет из нее раб божий. Он хотел сообщить ей, что не способен вынести такое, когда меч насилия опускается на шею честного марабута. Однако, лихорадка лишила его языка, он почувствовал, что проваливается в могилу, в подземелье, идет на дно, исчезает во мраке. Он полз в пещеру. Пещера сужалась, он задыхался, однако был полон решимости преодолеть весь подземный ход и выбраться на другую сторону, к свету, поэтому терпеливо, упорно полз вперед — и путь ему преградила скала. Он попытался отодвинуть ее. Но это была глухая глыба, часть горы, перегородившей проход на другой берег.
Он слышал отвратительное шипение во мраке, тело его сотрясал озноб. Он напрягал все оставшиеся в сдавленных органах тела силы в противоборстве с беспощадной скалой. Однако эта часть горы оказалась сильнее. Змея догнала его. Змея достала его после преследования, продолжавшегося больше сорока лет. Она ужалила его своим смертоносным зубом, жаждущим человеческой пятки, и вырвала у него жизнь в третий раз: впервые это было тогда, когда она внушила недобрые мысли его деду в саду и соблазнила его запретным плодом; во второй раз это случилось, когда она лишила его зрения; а в третий — и последний — в наказание за то, что он нарушил обет и пренебрег заклятиями Сахары, которые гласят, что змея устремит к тебе свое жало, если не поспешишь к ней с дубиной!
В конце концов на пещеру обрушилось землетрясение, скала сдвинулась и провалилась в пропасть. Он полетел вслед за ней. Ему суждено было парить в пустоте и во мраке, пока на другой стороне, за мраком, не забрезжил свет. Едва загорелся уголек, он увидел сосуд, бурдюк гнили, распластанный сзади него во тьме. Он напрягся и устремился к свету.
10
Гиблый ветер проснулся, и последующие три дня приходилось дышать пылью. Он не простил себе внезапный безумный приступ гнева на площади и ушел на простор. Задержался в акациевом вади, осматривая родные ему деревья. Бродил меж них, замечая, как исхудали и выцвели ветви некоторых из них, повянув листвою по причине долгой засухи. Он обхаживал их, ласкал бережно кору, выражал соболезнование за их терпение. Даже давал им обещание обратиться к Аллаху с мольбой, чтобы положил предел южному ветру и засухе. Две ночи он провел там, поджидая стаю волков. Затихал под звездными гроздьями, ожидая прожорливого завывания. Ожидал голодного смеха. Элегии сытости. Мудрой жалобы. Зова своей старухи-бабушки. Мудрой волчицы, вспоившей его деда и вставшей между ним и волчьей стаей, сделавшей из него побратима. Эта милостивая мать предупреждала его об опасном возвращении в загон сынов Адама. Но он поддался чарам дарующей жизнь Евы, и возобладал в его душе зов страсти над гласом мудрости, и пало на весь его приплод проклятие. Подойди же сюда, мудрая старуха. Явись мне, истинная моя матерь, милосердная бабушка, услышь тайну, что поведать хочет тебе твой внук. Прими в стаю свою твоего заблудшего внука, любая тварь должна возвращаться к своим корням, как всякая перелетная птица возвращается к гнездовьям, как бы ни пришлось блуждать и скитаться в вечной пустыне божией. Прими меня, моя добрая старушка, твоего внука, верни ему путь в твою стаю, чтобы он поведал тебе о скитании твоего младенца заблудшего в человеческих уделах. О своей жестокой отчужденности в людском загоне. Прими меня в стаю, прости моему деду его заблуждение и невежество, незнание дикости людей. Прими меня, чтобы я мог рассказать тебе все, что сотворили они с ним и впоследствии с его потомком. Прими меня, ради бога, чтобы поведать тебе мог о смертоносном яде, стекающем с уст дающей жизнь — змеи.
