Сон № 9 - Митчелл Дэвид (прочитать книгу .TXT, .FB2) 📗
Я перевожу взгляд с нее на отца и обратно. Ни один из них меня не узнает.
– Что за фигня?
Я сглатываю:
– Тут дело простое. Мне известно ваше имя, а некогда вам было известно мое: Эйдзи Миякэ. Да, тот самый Эйдзи Миякэ. Правда. Прошло много лет…
За окном камеры Воормана торчат клыки сосулек. Веки Воормана очень-очень медленно поднимаются. В небе гудят бомбардировщики.
– Доброе утро, доктор. Фигурирует ли Бельгия в ваших сегодняшних заметках?
Надзиратель с электрошокером в руке захлопывает дверь. Полонски притворяется, что не замечает. Под припухшими глазами у него темные круги.
– Плохо спали, доктор?
Полонски с напускным спокойствием открывает саквояж.
– Дурные мысли! – Воорман облизывает губы. – И это ваше медицинское заключение, доктор? Значит, я не сумасшедший, не симулянт, а дьявол? Будете изгонять дьявола?
Полонски пристально смотрит на заключенного:
– Вы полагаете, поможет?
Воорман пожимает плечами:
– Демоны – это всего лишь люди с демоническим воображением.
Доктор садится. Скрипит стул.
– Предположим, вы действительно обладаете… властью…
Воорман улыбается:
– Говорите, доктор, говорите.
– Почему же тогда Бог – в тюрьме, в смирительной рубашке?
Воорман сыто зевает.
– А что делали бы вы, если бы были Богом? Целыми днями играли бы в гольф на Гавайях? Вряд ли. Гольф – это так скучно, особенно если знаешь наверняка, что первым же ударом отправишь мяч прямиком в лунку. Существование тянется так… несущественно.
Полонски уже ничего не записывает.
– Так как же вы проводите время?
– Я ищу развлечение в вас. Вот, к примеру, эта война. Дешевый фарс.
– Я не религиозен, мистер Воорман…
– Поэтому я вас и выбрал.
– …но что же это за бог, который считает войну развлечением?
– Бог, которому скучно. Да. Вам, людям, даровано воображение, чтобы вы придумывали новые способы меня развлечь.
– А вы будете развлекаться в роскоши своей камеры?
Из соседнего квартала слышен треск перестрелки.
– Роскошь, нищета – какая разница, если ты бессмертен? Мне нравятся тюрьмы. Для меня они как шахты, где добывают иронию. К тому же узники забавнее, чем сытая паства. Вы тоже меня развлекаете, добрый доктор. Вам приказано доказать, что я либо мошенник, либо безумец, а вы доказываете мое божественное могущество.
– Ничего подобного я не доказываю.
– Верно, доктор Крепкий Орешек, верно. Но не бойтесь, я несу вам благую весть. Мы с вами поменяемся местами. Пожонглируете временем, силой земного притяжения, волнами и частицами. Просеете шлак человеческих устремлений в поисках крупиц незаурядности. Полюбуетесь, как падают на землю птицы малые[26] и как во имя вас разграбляют континенты. Вот. А я верну вашей жене способность невольно улыбаться и отведаю бренди начальника тюрьмы.
– Вы больной человек, мистер Воорман. Да, фокус с Бельгией меня озадачил, но…
Доктор Полонски цепенеет.
Воорман насвистывает французский гимн.
Смена кадра.
– Как время пролетело, – говорит доктор. – Мне пора.
– Что… – У заключенного перехватывает горло.
Доктор разминает новообретенные мускулы.
– Что вы со мной сделали? – пронзительно кричит заключенный.
– Если вы не способны поддерживать разумную беседу, я ее прекращу.
– Верните меня обратно, чудовище!
– Ничего страшного, вы быстро всему научитесь. – Доктор защелкивает саквояж. – Следите за Балканами. Горячая точка.
Заключенный вопит:
– Охрана! Охрана!
Дверь со скрипом отворяется, и доктор сокрушенно качает головой. Узник бьется в истерике. К нему подступают надзиратели с жужжащими электрошокерами.
– Арестуйте этого самозванца! Я настоящий доктор Полонски! Это исчадье ада, вчера он стер Бельгию с лица земли!
Охранники пропускают через его тело пять тысяч вольт. Заключенный визжит и корчится:
– Остановите этого аспида! Он намерен надругаться над моей женой!
Ноги в кандалах колотят по полу. Тук, тук, тук.
Лучше бы я не трогал угри – теперь физиономия как у жертвы нападения летучего краба. Снаружи стучат и дергают ручку. Я зачесываю назад смазанные гелем волосы и открываю дверь. Это Лао-цзы.
– Вы не торопитесь, Капитан.
Я извиняюсь и решаю, что почти настало время штурмовать «Паноптикум». Вот только выкурю последнюю. Рабочие устанавливают гигантский телеэкран на стену здания по соседству с «Паноптикумом». Официантка с прекрасной шеей закончила работу – на часах без шести минут три – и сменила униформу на лиловый свитер и белые джинсы. Выглядит она круто. Вдова отчитывает ее у автомата с сигаретами, но тут Ослица взывает о помощи. Вдова бросает мою официантку на полуслове и идет разбираться с внезапным наплывом посетителей. Девушка с прекрасной шеей беспокойно поглядывает на часы. Ее мобильник вибрирует. Она, повернувшись в мою сторону, отвечает на звонок и прикрывает рот ладонью, чтобы никто не слышал разговора. Ее лицо светлеет. Я чувствую укол ревности и вот уже стою у автомата рядом с ней – выбираю сигареты. Подслушивать нехорошо, но кто обвинит меня, если я случайно услышу, о чем она говорит?
– Да-да. Позовите Нао, пожалуйста.
Наоки – парень или Наоко – девушка?
– Я немного задержусь, начинайте без меня.
Начинайте – что?
– Фантастический ливень, правда? – Она делает движения свободной рукой, как будто играет на пианино. – Да, я помню, как добраться.
Куда?
– Комната сто шестьдесят два. Я знаю, что осталось две недели.
До чего? Тут она смотрит на меня и замечает, что я смотрю на нее. Вспоминаю, что должен выбрать сигареты, и начинаю изучать ассортимент. На рекламной картинке женщина, напоминающая юриста, курит «Салем».
– У тебя разыгралось воображение. Увидимся через двадцать минут. Пока.
Она кладет телефон в карман и, кашлянув, спрашивает:
– Вы все услышали или мне повторить то, что вы пропустили?
О ужас – она обращается ко мне. Я вспыхиваю так жарко, что почти дымлюсь. Смотрю на нее снизу – потому что стою согнувшись, чтобы забрать из автомата свой «Салем». Она не так уж и рассердилась, но напором может поспорить с буровой установкой. Подбираю слова, чтобы растопить лед ее презрения и сохранить лицо.
– Э-э-э… – Это все, что мне приходит в голову.
Ее взгляд безжалостен.
– Э-э? – повторяет она.
Я с трудом сглатываю и касаюсь листьев фикуса в кадке.
– Я все думал, – с запинкой начинаю я, – настоящие они или искусственные. Растения. В смысле.
Ее взгляд – луч смерти.
– Некоторые – настоящие. Некоторые – подделка. Некоторые – просто дерьмо.
Вдова возвращается, чтобы закончить прерванную речь. Я, как таракан, отползаю к своему кофе. Хочется выбежать на улицу и попасть под самосвал, а еще выкурить сигарету, чтобы успокоиться, прежде чем идти узнавать у отцовского адвоката имя и адрес ее клиента. Возвращается Лао-цзы, хлопает себя по заду:
– Ешь больше, сри больше, мечтай меньше, живи дольше. Эй, Капитан, не найдется сигаретки?
Прикуриваю две от одной спички. Девушка с прекрасной шеей наконец-то выбирается из кафе «Юпитер» и газелью перескакивает через лужи, переходя Омэ-кайдо. Зря я честно не признался. Вот так солжешь разок – и доверия к тебе уже не будет. Забудь о ней. Не твоего поля ягода. Она – музыкантша, учится в Токийском университете, а ее бойфренд – дирижер по имени Наоки. Я – безработный и окончил среднюю школу только потому, что учителя прониклись сочувствием к моему бедственному положению. Она из хорошей семьи, в ее спальне – настоящие картины маслом и энциклопедии на компакт-дисках. Ее отец, кинорежиссер, позволяет Наоки оставаться на ночь, поскольку у того есть деньги, талант и безукоризненные зубы. У меня нет семьи, сплю я в капсуле размером с упаковочный ящик в Кита-Сэндзю[27] вместе со своей гитарой, зубы у меня не шатаются, но и ровными их не назовешь.
