Боксер - Беккер Юрек (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
2
Директриса переговорила с медсестрой, после чего та принесла стул и поставила его возле одной из множества кроватей в этом зале. Директриса сказала:
— Вот он. Если я вам понадоблюсь, попросите меня позвать. И постарайтесь не шуметь.
Арон стоял перед кроватью и не помнил себя от счастья, ведь он так долго ждал этого. На глаза у него навернулись слезы — и не только от радости свиданья, но и от потрясения, ибо лицо, которое он увидел, выглядело, по его словам, не как лицо, а как череп. Он не стал искать признаков сходства со своим сыном, ибо глаза на этом лице, большие и черные, были единственным доказательством теплящейся жизни. Арон сразу вспомнил, что у его Марка глаза были именно такого цвета, даже представить трудно, что было бы, предъяви они ему зеленоглазого ребенка. Он совладал с собой и не поцеловал Марка, не дотронулся до него, он хотел вести себя по возможности осторожно, чтобы не испугать мальчика.
Арон утер слезы и заметил при этом, что черные глаза следили за каждым его движением, хотя голова оставалась неподвижной. Он придвинул стул поближе, чтобы Марк видел его, и сел. Потом долго улыбался, а про себя думал, какими должны быть его первые слова, с чего лучше начать, с вопросов или с объяснений. Наверно, он слишком уж долго думал, потому что Марк снова закрыл глаза. И тогда Арон спросил:
— Как тебя зовут?
Глаза тотчас открылись снова, и он услышал в ответ:
— Марк Бергер.
Голос, по мнению Арона, прозвучал вполне нормально, не слишком слабо и не болезненно. Зато на диво послушно, почти по-военному, словно Марка приучили давать на все вопросы быстрые и точные ответы.
— У тебя болит что-нибудь?
— Нет, — тем же тоном.
— Ты, может, боишься меня?
— Не боюсь.
— Тебе сказали, кто я такой?
— Нет.
— Я твой отец.
Наконец-то он не спросил сына, а что-то сообщил ему. Марк воспринял его слова равнодушно. Лицо мальчика не выразило ни радости, ни волнения.
— А ты знаешь, как звали твоего отца?
— Нет.
— Но раз я твой отец, значит, ты мой…
И тут Марк впервые нарушил правила допроса, он не ответил, а лишь пожал плечами. Под белой сорочкой, которая, по словам Арона, лежала на кровати словно пустая, шевельнулись плечи.
— Значит, ты мой сын, — сказал Арон, — теперь ты понял?
— Нет.
Несколько минут Арон силился сообразить, что здесь может быть такого непонятного, директриса ни единым словом не намекнула, что Марк ко всему еще и малость тронутый. Он спросил:
— Чего же ты не понимаешь?
— Вот это слово.
— Какое слово?
— Которое вы сказали.
— Сын?
— Да.
— Ну, это очень просто, — сказал Арон. — Я твой отец, а ты мой сын. Это называют такими вот словами. Теперь понял?
— Да.
— Тогда повтори.
— Вы мой отец, — сказал Марк, — а я ваш сын.
— Вот и правильно. Только не называй меня на «вы», говори мне «ты». Скажи еще раз: «Ты мой отец».
— Ты мой отец.
— Я твой сын.
— Ты мой сын.
— Нет, — сказал Арон, — это неверно.
И вдруг Марк заплакал. Он не всхлипывал, и слезы не текли у него из глаз, скорей уж он пищал, словно избалованный ребенок, который не знает, каким образом ему выбраться из неприятной ситуации. Арон испугался, он не мог сообразить, как ему успокоить Марка, но тут у него за спиной выросла сестра и сказала, что на сегодня хватит, а Марку теперь надо поспать.
— Не убирайте отсюда стул, — сказал Арон, — я потом еще приду.
Он вышел на большую площадку перед домом, сел на скамью на солнышке и стал наблюдать за детьми. Хотя прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз вот так же видел играющих детей, и хотя ему сейчас было не до сравнений, он вскоре пришел к выводу, что эти дети не похожи на прежних. Теперешние не дрались, игра у них шла на удивление тихо, почти мрачно, еще он видел, что некоторые дети вообще играют в одиночку. Они рисовали на песке, насыпали песок в свои ведерки или перекатывали мяч, причем все это — со сдержанным спокойствием, без присущей детям спешки и возбуждения.
Арон занялся подсчетами относительно Марка, причем большая часть жизни мальчика была для него скрыта во тьме предположений. Свидетелей, судя по всему, обнаружить не удастся, сам Марк — лицо слишком ненадежное в том, что касается информации, теперь это было ясно. Оставались лишь добросовестнейшие подсчеты. Допустим, Марк Бергер и есть Марк Бланк — другой возможности Арон просто не допускал, тогда о нем известно следующее: полутора лет от роду Марк лишился матери, несколько месяцев спустя — отца, его передали соседке, после чего он попал в лагерь. Там он и прожил до конца войны. Как прожил? Разумеется, среди женщин и детей, у которых хватало и своих забот, чтобы еще и о нем заботиться, которые — хоть и не по доброй воле — отбирали у него еду и тем самым учили его поступать так же. И, надо полагать, учили не без успеха, иначе он бы не выжил.
Либо он несколько лет пролежал в темном углу, больной и отупевший, и милосердная судьба снабжала его едой, необходимой для того, чтобы выжить. Возможно, это была судьба в виде сострадательной женщины, которая честно передавала Марку его пайку, потому, быть может — поди, узнай, — что ее собственный сын умер или потому, что лицо Марка ей кого-то напоминало, продолжает Арон, или просто женщина, помешанная на детях. Но откуда у этой предполагаемой женщины могло взяться время, чтобы научить ребенка всему, что необходимо знать детям его возраста, объяснить ему, что такое отец, кому надо говорить «ты», а кому «вы»? И еще одна, по словам Арона, необъяснимая случайность в подсчетах, и случайность поистине загадочная: как получилось, что Марк вообще говорит по-немецки? Он ведь попал в лагерь, почти не умея говорить, и мог воспринять все что угодно, ведь его окружение могло с тем же успехом оказаться венгерским, или французским, или польским.
Алоис Вебер подсел к нему на скамейку и спросил:
— Ну, как он себя чувствует?
— Ему сейчас полагается спать.
— Я здесь вроде прислуги за все, — сказал Вебер. — Если надо что-то раздобыть, или починить, или поднести, женщины одни справиться не могут.
Арон подумал, что для этой цели они могли бы подыскать кого-нибудь покрупней. Он спросил:
— А что вы делали раньше?
— Это когда раньше?
— До того, как приехать сюда.
— Я был в Дахау, неподалеку отсюда.
— В Дахау? А разве там тоже был лагерь?
— Хорошо звучит это «тоже».
— В качестве заключенного?
— В каком же еще, по-вашему? Надзирателя, что ли?
— Тогда вы, значит, еврей?
— Я что, похож на еврея? Я политический, — ответил Вебер.
Завязался разговор, в ходе которого Арон узнал кое-что о прошлом Вебера. А тот узнал, что за Ароном завтра утром заедут и что он не знает, где ему переночевать.
— Если хотите, можете потом прийти ко мне. Места вдоволь, еда тоже найдется, а живу я неподалеку отсюда.
— Спасибо.
— А где вы спали прошлую ночь?
— В лесу.
— Господи Иисусе!
Арон снова пошел к Марку. Стул стоял на прежнем месте, и он сел, не спросив разрешения у сестры. Марк как будто спал, но, едва Арон сел, мальчик открыл глаза и даже чуть-чуть повернул к нему голову. Арону показалось, будто он едва заметно улыбнулся.
— Ты мой отец, — сказал Марк, — а я твой сын.
Глаза у Арона снова наполнились слезами. Выходит, Марк не спал этот час, а, подобно отцу, сидевшему во дворе, делал свои подсчеты. Он явно понял урок и пришел к правильному выводу. Арон преисполнился гордости, поведение Марка, на его взгляд, свидетельствовало о высоком интеллектуальном уровне, несмотря на крайнюю запущенность, свидетельствовало об аналитических способностях и о редкостном честолюбии, побуждавшем мальчика не пасовать перед чем-то непонятным. Арон вытер лицо мальчика носовым платком и осмелился поцеловать его, чему тот был крайне удивлен.
Ободренный успехами Марка, Арон решил поговорить с ним, причем, по его словам, ему было не столько важно что-либо узнать, сколько хотелось услышать голос мальчика. Поэтому он спросил:
