Жена журавля - Несс Патрик (чтение книг .txt) 📗
Это напоминало ухаживание урагана за скорпионом. Со швырянием друг в друга предметами, невероятным сексом и месяцами жизни в какой-то лихорадочной дрожи. Все так по-молодежному! И так по-французски! Она была сметена примерно как скоростная трасса оползнем — ничем не остановимой катастрофой, которая перемалывает ее в щебень. Они ругались даже на свадьбе. Прямо на церемонии.
Через месяц после женитьбы она обнаружила, что уже на третьем месяце, и принялась обвинять его в чем ни попадя еще неистовее, чем прежде. Он не врубается, какие ножи обычные, а какие — для стейка. Он забивает окурками всю землю в горшке с камелией, высаженной ею на балконе в их новой квартирке, ремонт которой он так и не довел до конца. А однажды вечером, во время все еще весьма замечательного секса — и это несмотря на седьмой месяц беременности, — он вдруг показался ей таким злым, что она непроизвольно залепила ему пощечину, и с такой силой, что расцарапала ему щеку обручальным кольцом; поступок этот поверг ее в глубочайший шок, она сбежала из дому и провела всю ночь у отца в ужасе от мысли о том, что будет дальше.
На следующий день Генри съехал.
— Дело не в пощечине, — сказал он со сводящим с ума спокойствием. — Француз может принять пощечину, Господь свидетель. Дело в том, с каким лицом ты это сделала.
Он взял ее за руку с нежностью, ранящей сильнее любых жестокостей какой бы то ни было драки.
— Ты борешься с ненавистью к самой себе, все это замечают, и ты очень стараешься, переключая ее лишь на тех людей, у которых, как ты надеешься, достаточно сил с этим справиться. Это я понимаю. Я сам такой же. Это тяжело, но можно перенести, если твоя любовь ко мне сильней, чем ненависть. Но однажды баланс уже сместился в другую сторону, и я не думаю, что это можно исправить. Ни в тебе, ни во мне.
Боль от услышанного вызвала в ней новую вспышку гнева, и она прогнала его прочь бурным потоком мстительных клятв — что он никогда не увидит сына, что, если он не сгинет навеки, она расскажет судье, что это он ударил ее, а какой английский судья не поверит ей, если речь идет о французе? — так что лучше пускай он уматывает из этой страны ко всем чертям, иначе она добьется его ареста.
Наконец он поверил ей. И ушел.
А когда родился их сын, она назвала его именем любимого дядюшки Генри, уже покойного, как они однажды вместе и решили. Да, имя это она тут же сократила до «Джей-Пи», но тем не менее. Даже теперь она разговаривала с сыном и по-английски, и по-французски, следя за тем, чтобы он не забывал языка и мог свободно общаться с отцом. Генри был любовью всей ее жизни, и этого она никогда не смогла бы простить ему. А может, самой себе.
Время от времени он звонил, и от звука его голоса на нее наваливалась такая тоска, что она врубала телик, пока он говорил с Джей-Пи, отвечавшим на все вопросы в трубке одним осторожным «Oui?».
— Послушайте, — сказала Аманда, бросив вилку обратно в контейнер с салатом и сглотнув подступившие слезы. — Простите меня за то, что я сказала про всех этих животных, погибших на войне. Простите, что материлась. Простите, что я вечно все говню, ладно? Не нужно увеличивать наказание!
В глазах Мэй вроде бы промелькнуло удивление и довольно искреннее сочувствие, но Рэйчел обрушилась первой.
— Дело не в Мемориале? — сказала она. — А похоже, в твоей вопиющей несдержанности?
Аманда, ожидавшая — и глупо, как выяснилось, — спешных заверений в том, что ей не за что извиняться, рассвирепела пуще прежнего.
— Мой дедушка Джо потерял во Вьетнаме ногу, — сказал она. — А когда вернулся в инвалидном кресле, Союз ветеранов войны наплевал на него с высокой колокольни. Так что вы уж простите, если я считаю, что памятник погибшему голубю — дурной вкус.
— Ого, — прошептала Мэй. — Твой дед воевал во Вьетнаме?!
— Это просто не может быть правдой, — еще жестче сказала Рэйчел.
Аманда застыла. Да, это было не совсем правдой. Дедуля Джо не попал под призыв и погиб на стройке, когда какой-то рабочий по ошибке перерубил ему лопатой бедренную артерию. Она почти физически ощущала, что ложь о нем сильно портит ей карму. Но не соврать не могла.
— Он убил хоть одного вьетнамца? — спросила Мэй неожиданно серьезным тоном, на какой переходила всегда, стоило кому-либо в зоне слышимости ляпнуть что-нибудь неуважительное про азиатов.
Рэйчел презрительно фыркнула:
— Британские солдаты не участвовали в боевых действиях? То ли дело австралийцы. Мой папаша…
— Мой дед был американцем, — сказала Аманда, потому что хотя бы в этом ей не приходилось врать.
Мэй посмотрела на Рэйчел:
— Это правда?
— По матери? — уточнила Рэйчел, сбитая с толку в той же степени, что и Аманда.
— Я про деда, — сказала Аманда. — Мой дед — американец.
— А вот и нет! — засмеялась Рэйчел. — Твой отец британец? Я же встречала его? И даже не раз? Ты такая врушка, Аманда. Это так неразумно? И совсем не смешно?
— Ну, извини, — сказала Аманда. — Мне кажется, я знаю, откуда родом мой отец.
— Да как угодно! — Рэйчел хмыкнула и отхлебнула кофе.
— Может, ты имеешь в виду своего отчима? — спросила Мэй, явно волнуясь, не слишком ли они жестоки.
— Отчим тоже американец, — нахмурилась Аманда. — Мамаша всегда выбирает один и тот же типаж.
И в этом опять соврала. Да, Хэнк американец, но огромный, сильный и черный. И не мог бы отличаться от Джорджа еще сильнее, даже если бы Джордж был женщиной.
— Моя мать — британка, но отец — точно американец.
Рэйчел лишь задрала брови и перевела взгляд обратно на мистера Три Часа.
— Не веришь мне — спроси у его новой подружки, — добавила Аманда уже спокойно, решив больше не спорить.
— У его новой подружки? — на удивление резко переспросила Рэйчел.
— У него любовница? — уточнила Мэй и оставила рот открытым. — В его-то годы?
— Ему сорок восемь, — сказала Аманда. — Запросто мог бы закрутить даже с любой из вас.
— Фу-у? — скривилась Рэйчел. — Не юродствуй, а? — Она выловила очередную оливку из пасты. — Ну, и что за девица? Она станет теперь твоей мачехой?
Это Аманда и сама хотела бы знать. На этой неделе Джордж вел себя еще рассеянней, чем обычно. Сначала позвонил ей, чтобы рассказать историю, которая плохо уложилась у нее в голове, что-то о птице, приземлившейся в его саду, а потом улетевшей; Аманда почти убедила его, что все это ему приснилось, но сегодня утром он позвонил снова и объявил, что встречается с женщиной, которая недавно забрела к нему в студию. При этом он был таким искренним и таким уязвимым, что от беспокойства за то, что должно случиться — ведь это Джордж, как ни крути, — ей стало немного не по себе.
— Ну, мачехой вряд ли, — сказала Аманда. — Пока они встречались всего пару раз, и я ее даже в глаза не видела. Знаю только, что зовут Кумико и что…
— Кумико? — повторила Рэйчел. — Что еще за имечко?
— Японское, — вставила Мэй, сверкнув глазами, как лазерами. — Самое обычное имя.
— Я пока не уверена, но, судя по его рассказам, очень милая женщина.
— Ну, какой же еще ей быть, если она связалась с твоим якобы американским папашей? — съязвила Рэйчел и допила остатки вина.
«Что ты этим хочешь сказать?» — хотела спросить Аманда, но не успела произнести «Что ты этим…», как получила футбольным мячом по затылку — с такой силой, что повалилась вперед и едва не вписалась носом в корзинку для пикника.
— Прошу прощения! — крикнул мистер Три Часа, ловко наклоняясь и подбирая мяч с травы.
— Какого черта?! — закричала Аманда, прижимая ладонь к затылку, да так и застыла, увидев, как Рэйчел расхохоталась в своей самой соблазнительной манере — дрыгая сиськами так, словно предлагает себя.
— Не бери в голову? — сказала Рэйчел. — Она это заслужила. Меньше будет чертыхаться!
Мистер Три Часа рассмеялся и отвел назад упавшие на глаза белокурые локоны:
— А у вас чисто дамский пикник или всяких подонков тоже пускают?
