Не кысь - Толстая Татьяна Никитична (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
У нас такого случиться просто не может, потому что наши личности бедны, как церковные крысы, голы и босы, обносились до Гуччи. Сами не местные. Поведанные ими рассказы о неизбывной нищете хочется перенести крупными буквами на картонки и стоять с ними в переходах метро. Личности, распрошенные журналом, украсившие обложку первых же двух номеров, страшно близки к народу: «мал, как мы». «Я далеко не так богат, как может показаться», – делится Юрий Башмет. Как и вы, читатель, он не может обеспечить себе безбедную старость: на брюхе шелк, а в брюхе щелк. Так же прост и Борис Березовский: «Плоть от плоти сограждан усталых, я горжусь, что в их тесном строю в магазине, в кино, на вокзалах я последняя в кассу стою, – строчки Беллы Ах-мадулиной, под которыми я готов подписаться». (Кто как, а я бы нервничала, если бы за мной в кассу стоял, плотно и тесно, усталый Березовский. Белла Ахатовна – другое дело.) Домики у обоих сирые, но им нравятся, устраивают, чего там. Не графья. Борис Абрамыч живет на казенной даче с инвентарными бирками, но, как истинный бомж, привык не замечать их: «чувствую себя здесь вполне комфортно». «Нет, мне дом нравится. Роскоши в нем нет, но…» – вторит Юрий Абрамыч, сам, своими музыкальными руками прикрутивший пепельницу в туалете своей избушки с японским садом, бассейном с подогревом, подземным туннелем, ведущим в бильярдную и сауну. Юрий Абрамыч опростился по-толстовски: «когда мой старенький „мерс“ дребезжит по Москве…» Бориса Абрамыча «материальные и бытовые проблемы занимают столь мало, что о них и говорить совестно». Он и нам завещает: «поверьте, в психологическом смысле не имеет принципиального значения, богат ты или беден».
Так что отойдите скромно в сторонку и не чувствуйте разницы. Только не пристраивайтесь в хвост за Борис Абрамычем, спрашивая, что дают: он – последняя, и просил не занимать: «в этом смысле я опасный человек».
Похоже, что тема подарков, пронизывающая журнальные материалы, не случайна: журналу так хочется еще и еще поговорить про чужие деньги, но участники беседы – нищие, и создается некая неловкость; подарок же словно бы не имеет цены. То есть денег он стоит, но не моих, а так, чьих-то. И разговор сразу становится легким, праздничным: с днем рожденья поздравит и, наверно, оставит мне в подарок пятьсот эскимо. Что это у вас за джип там, Юрий Абрамович? Какой джип? Ах, джип-то… «Мой друг Игорь привез этот джип и фактически силой оставил его у меня. Эта машина была мне не нужна, но не хотелось огорчать друга». Ясно… Не имей сто рублей, а имей сто друзей… А что это у вас за тигриная шкура, Борис Абрамович? – «Это презент приморского губернатора Наздратенко… В доме нет ни одной вещи или картины, купленной мной. Все подарено». Жена дарит Б. А. «чашку в стиле Фаберже», а он ей – «ручку. Золотую, с камешком. Обычные дешевые куда-то сами собой разлетаются, а дорогие как-то отслеживаешь». Верно. Тема «отслеживания» приобретает несколько другой аспект в рассказе Б. А. о покушении на его жизнь: взрыв, шофер и охранник «куда-то сами собой разлетелись», а Б. А., в дыму и пламени, выпрыгивает из машины и, все еще горя, заботливо спрашивает, что с водителем и охраной? «Мне сказали, что с Мишей и Димой не очень». (Попросту: разорвало на части.) После этого «я решил, что мне подарена еще одна жизнь, к которой можно относиться значительно более безалаберно, нежели к тому, что подарком не является».
Каков вопрос – таков ответ; если бы мы не располагали независимыми источниками знаний о Башмете и Березовском, мы решили бы, что разницы между ними практически никакой. «Сегодня, к сожалению, в России властвуют не музы, а… как это называется?., золотой телец». Кто это говорит? Который Абрамыч не знает, как «это» называется и тоскует о музах? Юрий? Ан нет, Борис. Еще можно подумать, что задача журнала – с пристрастием «отслеживать» и допрашивать богатых Абрамычей. «Национальности я никогда не стеснялся, хотя некоторое чувство неловкости все же присутствовало, и я долго был не Абрамовичем, а Аркадьевичем». А это кто говорит? А это уже служитель муз. Удовлетворились? Никак нет. «Борис Абрамович, вам отчество никогда в жизни не мешало?» – не отлипает журнал, как будто сам не знает. Оба Абрамыча достойно справились с трудным ответом; интересно, какая по счету личность даст в лоб приставучему интервьюеру с криком: «Раньше не мешало, а сейчас мешает!!!»
Конечно, внимание уделяется и личностям попроще, из тех, что перечисляются чохом, в подбор. Вот Максим: усмехается, а «веселого, в общем-то, мало»; что такое? – пришлось продать джип «Чероки», чтобы жена Мария создала свой бизнес. С бизнесом жена управилась и теперь хочет подарить мужу «ярко-красный „Порше-911“ – автомобиль голливудских звезд и спортивных знаменитостей», но о джипе все равно грустит. Да, жалко супругов. Но репортаж рождает теплые чувства: не только шахтеры испытывают трудности. Вот Владимир Молчанов с гневом обрушивается на тех неизвестных, что оценивают его в y.e. Сам он, правда, охотно оценивает жизнь своих друзей в этих «неприличных» и «ненавистных» единицах, с подробностями: что друзья украли, куда вложили, как ушли «от бабушки» и «от дедушки». «Мне было хорошо с моими y.e.», – мечтательно вспоминает автор, но тут же спохватывается и кого-то когтит и клеймит: «мелкие души, меряющие все на свете лишь одной мерой – y.e.». Ну скажи, скажи, чего уж там: жил я отлично, по сусеку не скреб, чего и вам желаю. Это же журнал, а не Страшный Суд. Нет, суров как Савонарола: «среди самых моих близких друзей богатых не было»… Господи, Боже святый, какая скука! Зевота челюсти ломит. Все-то, все они сухой корочкой питались, все были несчастненькие, утнетенненькие, но образованненькие, возвышенно-интеллигентненькие. В жизни ценили одно: потертые семейные реликвии. Денег этих, проклятых, никто и не хотел, все Ахматову читали и тем жили. Светло и чисто. Блажен, кто верует.
Не все, однако, заврались: отрадным контрастом прибедняющимся, юродивым богачам служит история Звет Ле Юр, – она же Светлана Кобец, – киевской красавицы, ставшей на короткое время французской моделью, а потом, волею судеб, павшей до загорского приемника-распределителя для бомжей. Светлана – едва ли не единственная личность на два номера журнала – не придуривается: в Париже ей жилось хорошо, в загорском бомжатнике – плохо. Спасибо ей: не стоя ни в одну недоступную нам кассу, не дребезжа мимо нас на стареньком «мерсе», она возвращает жизни ее истинный, удивительный и горестный, драматический масштаб. А значит, не все потеряно и для журнала – читать мы вас будем, только не держите нас за дураков.
ноябрь 1998 года
Прожиточный минимализм
Всего один раз я была в настоящей минималистской квартире, и все-то там было прекрасно: и чистые линии стен и проемов, и светлячковые козявочки лампочек, и молочно-туманные диваны в молочно-туманных объемах (комнат не было), и общее ощущение пустоты, простора, прохлады, покоя и еще многих понятий на букву «п». Как будто пришли и гигантским вантузом откачали все, что можно, до полного предметного вакуума: вот-вот самозародятся виртуальные частицы. Пейзаж портили только две вещи: непоправимый вид из окна (его завесили как могли, хотя помочь тут могла бы только водородная бомба) и сами хозяева. То есть муж был ничего (не сам по себе, а в плане дизайна): он был худой, весь в черном, в обливку, а голову побрил до сизо-седого подшерстка, перекликавшегося с тусклым металлом дверных ручек (особое итальянское травление, около 150 долларов за штуку). Плохо дело было с хозяйкой: немолодая, одышливая, с красным лицом, в цилиндрических очках, кудлатая и широкозадая, бедная женщина оскорбляла взор каждый раз, что переходила с места на место. Все время казалось, что вот сейчас распахнется дверь, ворвется дизайнер этого дорогого, выверенного пространства, не выдержит и закричит: «А это еще что такое?!» – и вышвырнет инородный объект пинком за дверь. Фокус был в том, что квартира была построена и очищена от бытия именно на деньги хозяйки, муж пострижен и одет тоже, очевидно, по ее чертежам, и вообще она, как дама богатая и творческая, нарисовала себе мир так, как хотела, и отстаньте все от нее.
