Безутешные - Исигуро Кадзуо (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗
На середине короткого пролога публика стала вести себя заметно спокойней. К концу первой части аудитория окончательно смолкла. Беседовавшие в проходах не успели сесть, но застыли как зачарованные, устремив глаза на сцену. Сидящие целиком обратились в слух. У одного из входов образовалась небольшая толпа: там скапливалась опоздавшая публика. Когда Штефан начал вторую часть, техники полностью выключили свет в зале – и я уже почти не видел, как ведет себя публика. Однако можно было не сомневаться, что зал постепенно впадает в оцепенение. Частично это была реакция на неожиданность: кто знал, что юноша из их города способен достичь тех высот исполнительского мастерства, какие они сегодня наблюдали? Нельзя было не обратить внимания и на другую, еще более важную характеристику игры Штефана – ее необычную страстную напряженность. У меня возникло впечатление, что многие из присутствующих истолковали такое удивительное начало вечера как некое предвестие. Если такова прелюдия, каким же будет продолжение? Что, если этот вечер все же окажется поворотным в жизни города? Казалось, этот вопрос был написан на множестве растерянных лиц, за которыми я следил с высоты.
Штефан завершил игру задумчивым, слегка ироничным прочтением заключительной части. Секунду или две царила тишина, потом зал взорвался восхищенными аплодисментами; Штефан вскочил и выслушал их стоя. Если к его очевидной радости присоединялась тем большая досада от того, что родители не стали очевидцами его триумфа, то, во всяком случае, он постарался сохранить ее в тайне. Под несмолкающие хлопки он несколько раз поклонился; затем, наверное, вспомнил, что его выступление составляет лишь самую скромную часть программы, и быстро удалился за кулисы.
Аплодисменты продолжали греметь, затем постепенно сменились возбужденным шепотом. Не успела публика вволю обменяться впечатлениями, как из-за кулис показался седовласый господин с суровым лицом. Пока он медленно и важно приближался к кафедре в передней части сцены, я узнал его: он был распорядителем на банкете в честь Бродского в первый вечер после моего прибытия.
Аудитория быстро смолкла, но суровый господин еще около минуты молчал и с некоторым отвращением оглядывал собравшихся. Потом он устало вздохнул и произнес:
– Хотя я и желал бы, чтобы вы все получили от этого вечера удовольствие, однако не лишним будет напомнить: здесь не кабаре. Слишком важные вопросы могут решиться сегодня. Не ошибитесь. Эти вопросы касаются нашего будущего, судьбы и облика нашего сообщества.
Хмурый господин еще долго и педантично повторял в других выражениях уже сказанное, временами замолкая и сердито оглядывая зал. Мне сделалось скучно, и, вспомнив о выстроившейся у меня за спиной очереди, я решил уступить место у стенного шкафа следующему любопытному. Однако, уже начав отступать, я услышал, что хмурый перешел к другой теме, а именно – к представлению очередного участника программы.
Объявленный, как я понял, являлся не только «краеугольным камнем городской библиотечной системы», но обладал также способностью «уловить изгиб росинки на кончике осеннего листа». Суроволицый послал публике напоследок еще один презрительный взгляд, потом пробормотал имя и торжественно удалился. Аудитория дружно зааплодировала – судя по всему, суроволицему, а не тому, кого он представил. В самом деле, последний показался не сразу и удостоился лишь нерешительного приветствия.
Это был аккуратный низкорослый человечек с лысиной во всю голову и усами. У него в руках была папка, которую он водрузил на кафедру. Не удостоив аудиторию ни единым взглядом, он извлек из папки несколько листков и стал их изучать и перекладывать. Публика начала проявлять нетерпение. Мною снова завладело любопытство, – и, решив, что очередь вполне может еще немного подождать, я осторожно вернулся к краю стенного шкафа.
Лысый наконец заговорил, но придвинулся слишком близко к микрофону, так что его голос загудел и завибрировал:
– Я хотел бы сегодня представить подборку работ, относящихся ко всем трем периодам моей творческой биографии. Многие из стихотворений вам знакомы, поскольку я читал их в кафе «Адель», однако, думаю, вы не откажетесь послушать их снова в этот особый вечер. Предупреждаю, в конце вас ждет небольшой сюрприз. И, смею надеяться, он будет довольно приятным.
Лысый снова углубился в бумаги, а толпа начала потихоньку перешептываться. Наконец он сделал выбор и громко кашлянул в микрофон, после чего восстановилась тишина.
Стихотворения были в основном рифмованные и сравнительно короткие. Они повествовали о рыбах в городском саду, о метелях, о разбитых окнах, запомнившихся с детства, и были все без исключения прочитаны странным высоким речитативом. На несколько минут меня отвлекли размышления, а потом я заметил, что в той части зала, которая находилась непосредственно подо мной, зазвучали голоса.
Сперва говорящие соблюдали рамки приличий, но, как мне показалось, с каждой секундой смелели. Когда же лысый принялся декламировать поэму о котах, которые на протяжении долгих лет сменяли друг друга в доме его матери, шепоток вырос в полноценную оркестровую партию, сопровождавшую солиста. Преодолев робость, я переместился к самому краю шкафа, ухватился обеими руками за деревянную раму и взглянул вниз.
Шумели, действительно, сидевшие непосредственно подо мной, но число говоривших я явно переоценил. Семь-восемь человек, судя по всему, махнули рукой на поэта и занялись приятной болтовней, причем некоторые развернулись спиной к подмосткам. Я хотел разглядеть эту группу получше, но тут заметил мисс Коллинз, которая сидела на несколько рядов дальше.
На мисс Коллинз было то же элегантное вечернее платье черного цвета, что и в первый вечер на банкете, и плечи так же закрывала шаль. Слегка наклонив голову и касаясь указательным пальцем подбородка, она благодушно созерцала лысого поэта. Некоторое время я не сводил с нее глаз, но не обнаружил в ее облике ничего, кроме абсолютного, безмятежного спокойствия.
Я перевел взгляд на шумную компанию подо мной: в руках у них оказались игральные карты. Только тут я различил, что в целом ядро группы составляют пьяные, которых я встретил в первый вечер в кино и совсем недавно в коридоре.
Игроки вели себя все более развязно, дошло даже до радостных выкриков и взрывов смеха. Остальная публика бросала на игроков неодобрительные взгляды, но в конце концов все больше народу, по их примеру, принималось за беседы, хотя и не такие громкие.
Лысый, казалось, не замечал этого и прочувствованным тоном читал стихотворение за стихотворением. Минут через двадцать он сделал паузу и, сложив вместе несколько листков, произнес:
– А теперь мы переходим к моему второму периоду. Некоторым из вас уже известно, какой ключевой эпизод послужил ему началом. Это открытие, после которого стало невозможным использовать прежние творческие инструменты, заключалось в том, что моя жена мне изменила.
Словно под бременем печальных воспоминаний, он повесил голову. И в эту минуту один из шумной компании выкрикнул:
– Так он, значит, пользовался не теми инструментами!
Его приятели загоготали, и один из них прокричал:
– Плохой ремесленник всегда винит инструмент.
– Его жена, не иначе, тоже, – добавил первый голос.
Этот диалог, явно рассчитанный на максимальное число слушателей, вызвал в зале оживленное хихиканье. Какую часть из сказанного уловил лысый, определить было трудно, но он смолк и, не глядя на шумную компанию, снова стал рыться в бумагах. Быть может, он собирался дать еще какие-то пояснения по поводу смены периодов, но теперь оставил эту мысль и вернулся к чтению.
Второй период лысого не обнаружил никаких существенных отличий от первого, и нетерпение слушателей стало нарастать. Дошло до того, что через несколько минут на выкрик одного из пьяниц (я не разобрал его слов) большая часть зала откликнулась громким смехом. Лысый, казалось, только сейчас осознал, что теряет контроль над аудиторией; на полуслове он поднял глаза и стоял так, ошеломленный, мигая под светом ламп. Самым очевидным решением в подобном случае было бы уйти со сцены. Другой, позволяющий сохранить достоинство, вариант заключался в том, чтобы прочесть на прощание еще три-четыре стиха. Лысый, однако, поступил совершенно иначе. Он начал читать в панически быстром темпе, рассчитывая как можно скорее завершить программу. Результатом была не только невнятность декламации, но и торжество супостатов, убедившихся в том, что дичь затравлена. Раздавались все новые выкрики, исходившие не только от пьяной компании, но и с других сторон; в разных концах зала публика откликалась смехом.
