Богач, бедняк... Том 1 - Шоу Ирвин (читать книги полностью .TXT) 📗
– Довольно странная профессия – боксер, – согласился Рудольф. – Трудно сказать, что творится в голове боксера, когда он дерется на ринге.
– Разве тебе не было за него стыдно?
– Ну, я бы сказал несколько иначе. Мне было не по себе. В Америке насчитывается, по крайней мере, десять тысяч боксеров-профессионалов. Ведь они чьи-то сыновья, братья.
– Нет, я не разделяю твоего мнения, – холодно сказала Гретхен.
– Знаю.
– А эти уродливые трусы фиолетового цвета, – сказала она, словно нашла тот предмет, на который она могла бы излить всю свою ненависть, чтобы освободиться от кошмара этого вечера, изгнать его.
– Мне кажется, это наша общая вина: твоя, моя, наших родителей. Мы несем ответственность за то, что Том очутился в таком мерзком месте.
Рудольф молчал, медленно потягивая виски. «Мне ведь о ней ничего неизвестно, я всегда был чужаком», – сказал ему Томас в раздевалке. Когда его фактически изгнали из семьи, он, тогда еще мальчишка, отвечал на унижение в семье в самой грубой, самой примитивной манере – кулаками. Когда он стал постарше, реакция оставалась той же. У них у всех в семье течет в жилах кровь Акселя Джордаха, который убил двух человек, как он сам когда-то признался Рудольфу. Том, по крайней мере, никого не убивал. Может, такое напряжение благотворно сказывается на нем?
– В каком мы все живем дерьме, – сказала Гретхен. – Все, без исключения. И ты тоже, Рудольф. Тебе вообще что-то доставляет удовольствие в жизни, Руди?
– Ну, у меня другое представление о жизни. Во всяком случае, не в таких выражениях.
– Понятно. Монах от мира коммерции, – резко сказала Гретхен. – Вместо обета нищеты ты дал обет богатства. Что же лучше в конечном итоге?
– Ты, Гретхен, сейчас несешь такую чепуху! – Он уже жалел, что поднялся к ней.
– И заодно еще два обета, – упрямо продолжала она. – Обет целомудрия и обет послушания. Обет целомудрия – это ради нашей матушки, девы Мэри Пиз Джордах, не так ли? Ну а обет послушания – Дункану Калдервуду, преподобному настоятелю Торговой палаты Уитби.
– Теперь все изменится, – сказал Рудольф, не вдаваясь в подробности. Для чего ему защищать себя перед сестрой?
– Ты собираешься перепрыгнуть через монастырскую стену, отец Рудольф? Ты намерен жениться, насладиться женской плотью и послать Дункана Калдервуда ко всем чертям?
Рудольф, пытаясь унять охватывающий его приступ гнева, встал, подошел к столу, плеснул себе в стакан немного содовой.
– Глупо, Гретхен, – сказал он, стараясь казаться как можно более спокойным, – срывать на мне свою злость!
– Прости, – извинилась она, но голос ее по-прежнему был жестким. – Ах, я на самом деле самая худшая в семье. Живу с мужиком, которого презираю, занимаюсь бездуховной, мелкой, бесполезной работой. В Нью-Йорке любой, не прикладывая особых усилий, может меня трахнуть… Я шокирую тебя, братец? – насмешливо спросила она.
– Мне кажется, ты несправедлива к себе и говоришь то, что не соответствует тебе, – сказал Рудольф.
– Это не шутка, – сказала Гретхен. – Может, тебе нужен список? Начнем с Джонни Хита? Ты вообразил себе, что он так хорошо к тебе относится из-за твоих прекрасных сияющих глаз?
– Ну а что думает об этом Вилли, не скажешь? – спросил Рудольф, не обращая внимания на ее уколы. Неважно, как все началось, по какой причине, – теперь Джонни Хит – его друг, и все тут.
– Вилли не думает ни о чем другом, кроме того, как подольше посидеть в барах и как иногда трахнуть какую-нибудь пьяную шлюху. Ему хочется жить в этом мире, как можно меньше работая, а на собственную честь ему наплевать. Чем ее меньше, тем лучше! Если бы каким-то необъяснимым образом у него в руках оказались оригинальные каменные скрижали с высеченными на них Десятью заповедями, то первое, что пришло бы ему в голову: какой туристической фирме подороже продать их, чтобы потом рекламировать экскурсии на гору Синай.
Рудольф засмеялся, и Гретхен, хотя и не хотела, тоже невольно засмеялась.
– Неудачный брак, как правило, способствует цветистой риторике, – заключила она.
Рудольф почувствовал некоторое облегчение, потому и засмеялся. Теперь, судя по всему, Гретхен выбрала для себя другую мишень, и ему не угрожали ее злые нападки.
– Знает ли Вилли, какого ты о нем мнения? – спросил он.
– Конечно знает. И он согласен со мной. Это самое отвратительное в нем. Он говорит, что в этом мире ему никто и ничто не нравится, ни мужчины, ни женщины, и меньше всего он сам. Он был бы ужасно удручен, если бы был другим, преуспевающим человеком, а не непутевым, как теперь видишь. Нужно держаться подальше от романтически настроенных мужчин.
– Почему в таком случае ты живешь с ним? – напрямик задал вопрос Рудольф.
– Ты, наверное, помнишь мое письмо, в котором я писала, что я в большом дерьме и мне нужно посоветоваться с тобой?
– Да, конечно, – Рудольф отлично все помнил, он помнил весь тот день.
Когда он на следующей неделе приехал в Нью-Йорк и спросил ее, что стряслось, она уклончиво ответила: «Ничего. Все образуется».
– Вообще-то я уже почти приняла решение развестись с Вилли, – сказала Гретхен, – и мне хотелось послушать, что ты скажешь.
– И что же заставило тебя изменить решение?
Гретхен пожала плечами.
– Заболел Билли. Поначалу казалось, что пустяк. Врач подумал, что это аппендицит, но все оказалось гораздо серьезнее. Мы с Вилли сидели ночами напролет у его кроватки, а я, глядя на его побледневшее, искаженное от боли лицо, на Вилли, который ни на минуту не отходил от ребенка, которого он безумно любит, подумала: неужели я такая безжалостная, что смогу и своего сына внести в печальную статистику, – ребенок, родившийся в браке, который распался, ребенок, который всегда будет испытывать тоску по дому, семье, ребенок, уже готовый пациент для психиатра. Ну…– голос у нее стал жестче, – этот милый приступ материнской сентиментальности нашел на меня. Если бы наши родители развелись, когда мне было девять лет, возможно, я стала бы лучшей женщиной, чем сейчас.
– Ты хочешь сказать, что ты решила разводиться?
– Только если суд мне оставит Билли. Но Вилли на это никогда не согласится.
Рудольф сделал большой глоток из стакана. Он все еще колебался. И наконец решился:
– Может, ты хочешь, чтобы я что-то предпринял в отношении его? – Он никогда не задал бы ей такого вопроса, если бы не видел ее горьких слез в такси.
– Ну, если только это что-то изменит и пойдет на пользу дела, – сказала Гретхен. – Я хочу спать с одним мужчиной, а не с десятком. Я хочу быть честной женщиной, сделать что-то полезное, в конце концов. Боже, как мне близка эта пьеса Чехова «Три сестры». «В Москву, в Москву…» Москва – это мой развод. Налей-ка мне еще, пожалуйста, Руди.
Она протянула к нему свой стакан.
Рудольф подошел к бару, налил до краев оба стакана.
– Ты, я вижу, пристрастилась к виски.
– Нет, если бы…
Вновь до них долетел вой сирены «скорой помощи». Машина удалялась, стихал и визг сигнала. Если она близко, то это – предостережение, если далеко – то плач. Эффект Доплера. Может, это все тот же несчастный случай, а «скорая» кружит по городу и никак не доедет до больницы? Или она мчится по одному из бесконечных вызовов, а тем временем на улицах большого города обильно льется кровь?
Рудольф принес ей стакан, а она, сидя, поджав под себя ноги, внимательно его изучала.
Где-то пробили часы. Час ночи.
– Ну, – сказала Гретхен, – по-моему, Томми со своей женой уже покончили со своим обедом из блюд китайской кухни. Может, это единственный счастливый брак в семействе Джордахов. Может, они на самом деле любят друг друга, с уважением относятся друг к другу, лелеют друг друга, точно так же, как они обожают китайскую еду, как любят развлекаться в теплой, мягкой постели.
В замке входной двери заскрежетал ключ.
– Ах! – воскликнула Гретхен. – А вот и наш ветеран при всех своих регалиях вернулся домой.
Вилли вошел в комнату, стараясь не шататься.
