Дорога на Вэлвилл - Бойл Т. Корагессан (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
И тут, погрузившись на самое дно слабости и отчаяния, предавая себя тьме и смерти, Келлог припомнил главный, решающий, все опрокидывающий аргумент: он – незаурядный человек. Он – человек, наделенный призванием, наделенный мощью сотен и даже тысяч обычных людей, он – Джон Харви Келлог. Эта мысль придала ему новые силы, и он вырвал раненую ногу из пасти волчицы. Фауна в азарте и ярости сомкнула челюсти на нежных, цвета полированной слоновой кости пальцах шимпанзе. Этого вполне хватило. Лилиан испустила гневный вопль и как бешеная набросилась на волчицу. Одна сильная гибкая рука проскользнула в глотку Фауны, другая лупила ее по глазам – и оба животных покатились по коридору, превратившись в комок воплей, рычания, визга и завываний.
Доктор встряхнулся и проворно вскочил на ноги. Лохмотья костюма и нижнего белья волочились за ним, теперь доктор слегка смахивал на огромный, наполовину очищенный банан. Правая нога была прокушена в нескольких местах, из нее сочилась кровь. Доктор неуклюже поскакал по коридору, наклонился за двумя отражавшими свет кругляшами, что прежде были его очками. Вытер их одним из обрывков, болтавшихся вокруг его талии, словно юбочка экзотической танцовщицы, выправил как мог погнутые дужки и заправил их за уши. После этого Шеф выпрямился и окинул взглядом поле битвы, более прежнего исполненный решимости поймать виновника этого разгрома и отплатить ему за все.
Над головой уже раздавались крики, грохот – шум, сопутствующий энергичным действиям. По коридору катились два зверя, подскакивая, ударяясь о стены, распластываясь, словно ожившие коврики. За спиной – вонь кала из разоренной лаборатории, мраморный пол запятнан потерявшими смысл и значение анализами. А что там, впереди? Дверь в лабораторию, где содержались животные, распахнута – Джордж наверняка еще там, громит аквариумы, выпускает подопытных крыс, ящериц и жаб, торжествует, как испорченный ребенок, ломающий игрушки своих приятелей. «Давай-давай», – пробормотал доктор сквозь стиснутые зубы, тихонько подбираясь к лаборатории.
Бесшумно, ловко, преследуя свою жертву с яростной и всепоглощающей сосредоточенностью пигмея, вооруженного отравленными стрелами, или австралийца с бумерангом, Келлог прижался к стене и осторожно заглянул в открытую дверь. В лаборатории ничего не переменилось. Свет был включен – вот единственное нарушение, – а все остальное вроде бы как прежде. Слабый запах мочи грызунов – настолько слабый, что обнаружить его мог только доктор с его сверхтонким обонянием. Даже в этот момент он отметил, что надо напомнить Мэрфи о необходимости почаще менять подстилки. Клетки стояли на своих местах на полках. Доктор слышал приглушенную возню, шуршание маленьких лапок и голых хвостов. Он прислушивался, напряженно прислушивался – не раздастся ли топот ног, скрип дверных петель, звон разбитого стекла. Но совершенно внезапно его лица коснулась чужая рука – рука Джорджа сорвала с него очки, проехалась по глазам, по губам, по носу, и Джордж, обойдя его, вырвался в коридор.
– Что, папаша?! – заорал он, повышая голос, чтобы перекрыть дикий визг Фауны и Лилиан. – Тебе все еще нравится физиологическая жизнь? Дерьмом пованивает, вот что я тебе скажу.
Хотя очки были сбиты набок, а нога онемела, доктор попытался схватить врага. Джордж увернулся, легко выскользнул у него из рук и разразился безумным смехом.
– Попробуй поймай-ка! – поддразнил он и кинулся бежать по коридору мимо рычащей волчицы и визжащей шимпанзе. Он скрылся в экспериментальной кухне, как когда-то – сбежавшая из клетки Лилиан. Доктор преследовал беглеца, нога замедляла его движение – колено перестало гнуться, – но он шел упорно и угрюмо. Битва не на жизнь, а на смерть.
И тут наконец судьба проявила благосклонность.
Подволакивая ногу, он вошел в лишенную света комнату и наткнулся на Джорджа. Мальчишка скорчился на полу возле чана с ореховым маслом. Сжимал обеими руками щиколотку и постанывал. Тот самый ненавистный, неисправимый мальчишка, которого он подобрал в подвале. Мальчишка, который не желал вешать куртку на крючок. Мальчишка, издевавшийся над приемными братьями и сестрами, поджигавший дом, отказавший приемным родителям в заслуженном уважении – не говоря уж о благодарности. Мальчишка, которого ничем не пронять. Унижавший, отвергавший, уничтожавший все, ради чего жил Джон Харви Келлог. А теперь он лежит на полу, раненый, стонущий, и хватается за щиколотку.
Доктор сразу же понял, что борьба завершилась. Джордж влетел в это помещение, хотел продолжить погром, но, подорвавший свое здоровье, прогнивший до костей, слабый, слабый, слабый – и к тому же нагрузившийся спиртным, – он споткнулся о длинный рычаг, выступавший из-под дна чана. Этот рычаг приводил в движение большие лопасти миксера, размалывавшие упрямые комочки, пока те не отдадут свой сок. Судя по тому, как Джордж баюкал свою ногу, и судя по углу, под которым стопа отходила от голени, доктор мог сразу диагностировать перелом, скверный перелом. Джордж дышал часто, поверхностно, боль туманила ему глаза. Он съежился в тени у подножья чана.
Доктор Келлог не колебался. Дело зашло далеко, и обратного пути уже не было. Одним яростным прыжком он пронесся по кухне и рывком поставил мальчишку на ноги, не внимая крику боли, который испустил Джордж. Негодяй попытался опереться на здоровую стопу, пошатнулся, наткнулся на безучастную стенку чана. Доктор бил его снова и снова, истощенное, дерзкое лицо съеживалось под ударами, плоская голова бессильно моталась, но доктор уже не вспоминал ту ночь в коридоре, больше не сомневался в себе. Вжимая позвоночник мальчишки в острый, безжалостный раструб чана, он желал лишь причинить ему боль, лишь воздать злом за зло, он бил его до тех пор, пока руки не онемели и тошнотворная подзаборная вонь не растворилась в густом сытном запахе орехового масла.
Тысяча фунтов масла, почти полтонны, хорошо промешанное, питательное, полезное. Достаточно, чтобы наполнить желудки более чем половины обитателей Бэттл-Крик. Оставалось лишь разлить его по банкам. На поверхности играла толстая пленка чистейшего золотого масла, роскошно сверкавшая в слабом свете, проникавшем из коридора, дрожавшая и переливавшаяся от бурного натиска, с которым коротышка доктор, охваченный яростью, вновь и вновь швырял Джорджа спиной на чан. И тут произошла странная вещь. Уворачиваясь от кулаков доктора, сложившись вдвое от боли в щиколотке и думая только о том, как уберечь сломанную ногу, Джордж оступился и полетел в чан. Сперва в масло погрузилась только его правая рука, Джордж дернулся назад, кисть руки, запястье и сама рука по локоть блестели от масла, рукав пропитался жиром до плеча. Доктор, обретя вдохновение, не зная колебаний, швырнул мальчишку назад, в пахучую, хлюпающую, пенящуюся гущу, он окунал его с головой, крестя, очищая, он опустил его лицо в жидкость и держал его изо всех мобилизованных яростью физиологических сил, прилив которых он внезапно ощутил. Несколько раз это лицо выныривало на поверхность, с воплем требуя воздуха, и вновь погружалось в маслянистые объятия наполнявшего чан вещества.
Доктор держал Джорджа, пока тот не прекратил борьбу. Под конец хватка приемного отца сделалась почти ласковой, ему казалось, что он отмывает мальчика в большой фарфоровой ванне – ребенок только что вошел в его семью, – он оттирает его мылом и губкой, уничтожая грязь, он моет и умащает сына, которым Джордж так и не смог стать. Какая печаль! Бесконечная печаль! Но Джордж – это всего-навсего неудавшийся эксперимент, а человек науки подобных поражений не стыдится. Если эксперимент провалился, надо перейти к следующему, и к следующему, и так далее, продвигаясь все дальше в мерцающей вселенной открытий и откровений, распростершейся во всем своем блеске отсюда и до самого подножья престола Божьего. Джордж оказался слабаком. Ошибкой природы. Ему не следовало появляться на свет, не следовало делать первый вдох, не следовало добавлять своей лепты к общей массе человеческих болезней и грехов, ведущих нашу расу к вырождению.
