Сын - Майер Филипп (книги TXT) 📗

Вот только я был не один. По дороге с его дальнего пастбища нашлось такое место, где узкая тропинка вилась по склону меж высоких стен, и пара человек, вооруженных десятизарядными винчестерами, могла остановить здесь целую армию. Умирая, Гарсия бормотал что-то на языке, которого я никогда прежде не слышал, – не английский, не испанский, даже не язык команчей. Но я все равно понял. Он думал, что проклинает меня, но дело в том, что об этом я давным-давно знал.

Когда Салливан немного окреп, мы наняли полдюжины верных ребят и перегнали лошадей и скот Гарсия в Нью-Мексико. Всех неклейменых бычков и жеребят оставили на моих пастбищах. Надо было еще тогда сжечь дотла его дом, а землю засыпать солью, потому как через год явился его племянник и занял место дядюшки.

Шестьдесят

Дж. А. Маккаллоу

Лежать, ничего не делать, только думать; спроси ее об этом вчера, и она пожелала бы провести так целый год, сейчас же она хотела одного – встать. В комнате опять посветлело, взошло солнце, и стал заметен беспорядок: столы и стулья свалены в кучу, картины сорваны со стен, бюсты и скульптуры разбросаны. Афродита валяется в углу лицом вниз. Крыша провалилась, птицы вьют там гнезда.

Это мне только кажется, сообразила она. И решила не реагировать. Она рада находиться здесь, в зале, который у отца не хватило духу переделать, остальной дом он забил Ремингтонами, Расселами и Бирштадтами [148]. Полковник этого не потерпел бы. Для него успех и богатство выглядели именно так: темное дерево, старинные скульптуры, респектабельные деньги Восточного побережья. Они должны выглядеть как европейские деньги. Да, нынче все изменилось. Итальянцы снимают фильмы про ковбоев.

Задолго до окончания бума она вновь занялась диверсификацией бизнеса, нефть перегревалась, каждая домохозяйка уже ездила на «бентли». Как и большинство знакомых, она заинтересовалась ссудно-кредитными операциями. Кредитная система не регулировалась, позволяя ссужать деньги в сфере коммерческой недвижимости, нефти и газа. Прибыли ограничивались лишь необходимостью выплачивать долю вкладчикам. Она купила маленький фонд, предложила высокие ставки для привлечения клиентов, потом вложила деньги в строительство недвижимости в Хьюстоне и Далласе. Но недвижимость тоже рухнула, как и нефть. «Саутсан» была спасена от банкротства благодаря государственной помощи, и Джинни почувствовала себя виноватой, хотя и не настолько, чтобы потерять сто миллионов долларов. Она думала, что придется давать показания в Вашингтоне, но обошлось.

Томас тем временем вознамерился устроить каминг-аут для всех своих старых друзей – всех, кого он знал в Хьюстоне. Она отговаривала, отчаянно отговаривала, в его плане не было ни одного положительного аспекта. Только себе сделает хуже. Он же никогда не понимал других людей.

– Почему я должен скрывать, кто я такой?

Она так удивилась, что не смогла найти ответ. Мальчик наконец-то решил постоять за себя, она должна его поддержать. Хотя вообще этот крик отчаяния, попытка привлечь к себе внимание, заявить на публике, из чего состоит интимная сторона твоей жизни, – это ошибка. Он должен брать пример с Финеаса, который схватил в кулак весь мир и сокрушил его.

Она тоже делала ошибки. Никто из ее детей не был уверен в себе, оба бестолковы, Сьюзан чокнулась на своих гуру и психотерапевтах, Томас – на либеральных идеях, на своей решимости совершить каминг-аут. Они не способны понять, что важно лишь то, что ты делаешь, а вовсе не то, что говоришь или думаешь.

Из каминг-аута ничего не вышло, скучное оказалось мероприятие. Она понимала его замешательство, мальчика было ужасно жаль, он-то надеялся, что это станет поворотным моментом, а на деле ничего не изменилось, он остался тем же, кем был.

Она несправедлива к нему. Она же не знала, через что он прошел. Опять начала переживать, что сама виновата в том, что ее дети несчастны, подумала, что все это из-за того, что у них нет большого настоящего дела. Помчалась к ним с предложением: несколько миллионов каждому, да хоть по двадцать, на что угодно, чем бы они хотели заниматься, – галерея для Томаса, виноградник для Сьюзан: нет смысла начинать с малого. Дети растерялись. Мать никогда о них не заботилась. Но быстро догадались: она считала их жалкими ничтожными неудачниками и пыталась спасти от самих себя.

К тому времени у Сьюзан уже было двое мальчиков, Джинни их почти не видела, как будто дочь, не намекая, понимала, что это единственная война с матерью, которую она может выиграть. Но потом бойфренд Сьюзан, который даже не был отцом детей, сбежал, и Сьюзан позвонила спросить, можно ли ей переехать в Техас. На самом деле подразумевалось, что мать будет присматривать за детьми, пока сама она отправится на охоту за следующим мужчиной.

Джинни возликовала, хотя постаралась этого не показывать. Мальчикам было шесть и восемь, и они ее практически не помнили. Эш – светлокожий блондин, Делл – чистый испанец; именно так и должны выглядеть дети от разных отцов. Она их полюбила. Мальчишки бывали на ранчо совсем крошками, и сейчас она прокатила их на вертолете над владениями – наследных принцев огромного королевства.

– Когда-нибудь все это будет принадлежать вам, – сообщила она.

– Мама, – укоризненно покачала головой Сьюзан.

– Однажды все это станет вашим.

Да, она любила внуков. Любила сидеть с ними у телевизора, купила им нескольких пони, мальчишкам нравилось ездить верхом, но в целом оба были робкими и неуклюжими, как будто опасались физического мира. Она невольно сравнивала их с братьями, даже с Беном и Томасом. Иллюзии, жалкое подобие. Но все равно она их любила. На уютном диване под идиотские вопли мультиков она прощала Сьюзан все, что та натворила.

Вырождение. К пяти годам они с братьями уже ловко бросали лассо. К десяти – клеймили скот наравне со взрослыми. Внуки толком ничего не умели и ничем всерьез не интересовались. Полковник, пожалуй, не признал бы в них своих потомков, не стал бы защищать. Что-то происходит со всем человечеством, с расой в целом.

Так обычно думают все старики.

Она водила их на прогулки, далеко, сколько они могли выдержать, это следы пекари, это олень, это сойка. Здесь обедал сарыч, а вот здесь пробегал кролик, а вот тут ястреб сожрал дятла.

Когда сюда пришли первые люди, рассказывала она, на этой земле жили мамонты, гигантские буйволы, огромные лошади, саблезубые тигры и громадные медведи. Американский гепард – единственный зверь на планете, который мог догнать вилорогую антилопу.

Внуки вежливо слушали. Возможно, они чувствовали, к чему она клонит, чем заканчиваются все истории. Американский гепард вымер, и антилопы стали бегать медленнее – увальни продолжали размножаться без помех. И люди тоже стали медленными и неповоротливыми.

Дети смотрели телевизор, она в одиночестве сидела на террасе. Земли МакКаллоу – сколько хватает взгляда. Никакой связи с прошлым. Да, есть, конечно, Полковник, но что за человеком надо быть, чтобы вонзить копье в зверя в двадцать тысяч фунтов весом? Медведи были в два раза крупнее нынешних гризли; охотники, наверное, погибали жуткой смертью; для оттенков храбрости не меньше слов, чем для оттенков снега у эскимосов. Как, впрочем, и для страдания. Вот от кого мы произошли, напомнила она себе.

И от них ничего не осталось, только следы и кости. В Австралии обнаружили окаменевшие отпечатки ног трех человек, перебегавших полосу прибоя. Они бежали со скоростью двадцать семь миль в час – быстрее самого быстроногого современного спринтера. Они бежали все быстрее, а потом следы оборвались.

Что она должна была рассказать внукам? Фактов слишком много, их можно расположить в любом удобном тебе порядке. Илай МакКаллоу перебил индейцев. Илай МакКаллоу убивал белых. Он убивал, временами. Все зависит от того, чьими глазами смотреть – его или глазами жертвы, когда он спускает курок. У мертвых нет права голоса, и потому их мнение не имеет значения.