Демократия (сборник) - Видал Гор (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗

Блэз устроился в кресле, на спинке которого Клей повесил свой мундир; нашивки сверкали даже в полумраке комнаты.

Подобно доктору, уверенному в том, что больной все выдержит, Блэз приступил к шоковой терапии.

— Что сказала Инид?

— Она требует развода. Я не стану возражать. И против опеки над дочерью тоже.

— Это создаст нехорошее впечатление, — нахмурился Блэз.

— Конечно, вся эта история выглядит не слишком красиво, но что я могу поделать? — Клей уже смирился с тем, что его политической карьере поставлен предел. Разведясь, он может еще быть избранным в палату представителей от своего округа, во всяком случае в будущем году, пока не померкнет его военная слава. Но выше он вряд ли поднимется. Ведь разведенный политический деятель не может быть кандидатом в президенты, и, хотя об этом еще рано думать, мысль не уходила, она прочно засела в его сознании и руководила всеми его поступками; нет смысла стремиться к политической карьере, если высшая цель недостижима даже теоретически.

Те же самые мысли занимали и Блэза.

— Должен быть какой-то другой выход, — пробормотал он, взяв у Клея газетные вырезки. — Жаль, что ты избираешься от своего паршивого округа, а не от всего штата.

— Это мой округ, — ответил Клей с шутливой горделивостью. — Я там родился. Я один из них.

— У тебя не такая уж красная шея.

— У них тоже. В конце концов, цивилизация добралась и до нашего штата. Мы жили на окраине большого города. — Клей не упомянул, что в дни его детства улицы на этой окраине не были еще замощены, а в домах не было водопровода. Уборная находилась во дворе, и над ней тучами кружили мухи. По словам матери, отец его был красивый, но «беспутный, не умел обеспечить семью. Нас с ним свела война. Я была молода и впечатлительна, но умела уже печатать на машинке и владела стенографией, а он выглядел так романтично, когда приехал из Плэттсбурга в военной форме. Он так и не попал в Европу, хотя, выпив, говорил, что был там». Клей не помнил отца, и только один сумрачный вечер, когда отец начал перекрашивать дом, остался в его памяти. Он до сих пор видел широкие мазки кисти, густую пахучую краску, превращавшую серые доски в белые. Он не помнил и как выглядел отец, только разве разукрашенное татуировкой плечо. И лишь когда вырос, он понял, что имя «Агнесс», вытатуированное на плече отца, отнюдь не имя матери. Однажды, когда Клею было четыре года, его отец уехал в автомобиле, который он сам собрал из обломков старых машин, — в город, сказал он, но имел в виду отнюдь не тот город, где торговал скобяным товаром. Он так и не вернулся — к радости жены и минутному огорчению сына, которому теперь самому предстоит решить, следует ли ему исчезнуть из жизни собственного ребенка. Два дня назад, когда дочь привезли в гости в Лавровый дом, он попытался взять ее на руки, но девочка в испуге убежала. «На это нужно время, — заметила Фредерика. — В конце концов, большую часть ее жизни вас с ней не было».

Клея огорчила встреча с дочерью. Он понимал, что это неразумно. Но никак не мог отделаться от мыслей о ребенке, хотя, в общем-то, девочка его не трогала. Важно, что это его дочь, а не то, что он ее отец, но вряд ли теперь можно что-либо изменить.

Блэз считал, что война продлится не меньше года. По мнению Клея, худшее было впереди.

— После поражения Германии япошки будут драться еще ожесточеннее.

Самолет камикадзе кружил над кораблем. Затем, как в кошмарном сне, он пошел на них. На мгновение Клей увидел молодого пилота с широко открытым ртом — он кричал или визжал, молился или пел, трудно было сказать. Взрыв потряс корабль, Клея швырнуло к переборке. Но он выжил, корабль не затонул, смерть летчика-камикадзе была напрасной, высадка на Лусоне развивалась согласно плану.

— Мы болваны, — сказал Блэз. Он отвергал политику покойного президента, требовавшего «безоговорочной капитуляции», которая столь эффективно удерживала от капитуляции немецкую армию и одновременно усиливала наиболее фанатичные элементы в Японии. — А он еще считал себя выдающимся государственным деятелем мирового масштаба, подобным Вильсону. Что же, в этом он был прав. Он был так же ужасен, как и Вильсон.

— Но ведь он добился создания своей лиги нации.

После того как разразилась война, Клей проникся уважением к элегантному старому, больному президенту, который, даже умирая, продолжал преследовать свою высокую цель собирания осколков рухнувших империй в новое единство, во главе которого будет стоять он сам, гордый созидатель новой империи. Теперь его уже нет, но цель осталась. Соединенные Штаты стали хозяевами Земли. Нм Англия, ни Франция, ни Германия, ни Япония (ее крушение не за горами) не смогут больше оспаривать волю Республики; выжить удалось только загадочным Советам, и вновь установилось равновесие сил. Клею казалось, что он проник в суть нового мира. Он ничуть не сожалел об исчезновении старой Америки — в отличие от Бэрдена, который искренне верил в свою демагогию и умилялся собственной сентиментальности. Бэрден хотел одарить всех обделенных чувством собственного достоинства; в этом, по его мнению, состояла особая миссия Америки в мире. Но, по мнению Клея, достоинство не было свойственно роду человеческому ни в каком виде, а Соединенные Штаты были не чем иным, как еще одной державой, для которой пришла пора стать империей, и власть в ней была самоцелью. Эта точка зрения сближала его отнюдь не с Бэрденом, застарелым идеалистом, а с покойным президентом, который властвовал, соединяя лицемерие с хитростью, вдохновляя своих сторонников и запутывая врагов, никто из которых так до конца и не понял его замыслов, пока всем, кроме вконец ослепленных, не стало ясно после его смерти, что автор четырех свобод [84] сумел силой оружия и лукавым маневрированием превратить изоляционистскую республику в то, чему явно суждено стать последней империей на Земле. Клей считал его великим человеком.

— Пожалуй, Бэрден не сумел как следует разыграть свои карты, — заметил Блэз. — Было хорошо известно, что Бэрден хотел, чтобы его включили в состав американской делегации на первую сессию Организации Объединенных Наций в Сан-Франциско. Но незадолго до своей смерти старый президент отверг его кандидатуру, а вероятность того, что его назначит новый президент, исключалась… — из-за глупейшей фразы, которую Бэрден сказал в день смерти президента, ты слышал? Он назвал Трумэна «первосортным человеком второго сорта». — Блэз рассмеялся. — Сказал это при всех в гардеробной сената. Нужно ли объяснять, что маленький Гарри узнал об этом в тот же вечер, и это был конец Бэрдена.

Блэз пыхтел сигарой. Дым окутал лампу, замедлив отплясываемый насекомыми танец смерти. Клей изучал Блэза, пытаясь проникнуть в его мысли. С ним следует быть настороже, не предполагать ничего заранее, ждать подтверждения сводки погоды и лишь тогда выходить на улицу: град, как известно, бывает и в самый ясный день.

Сквозь сигарный дым Блэз разглядывал Клея, словно сверяя количество ребер с каким-то неведомым инвентарным списком. Клей инстинктивно натянул простыню на грудь. Неожиданно Блэз взял с ночного столика журнал. Это была «Американская мысль». Он повернулся к Клею:

— Что ты об этом думаешь?

— Очень живой журнал. — Выжидая, Клей держался нейтрально.

— Коммунисты! Все они — коммунисты. Как этот Иниэс Дункан. Я приказал проверить его. Но… — Журнал выпал из его рук на пол. — Мне журнал нравится.

Положение прояснялось. Клей мог теперь высказаться.

— Это замечательно, что Питер… нашел себе наконец занятие…

— Он не глуп. Не выпускай его из поля зрения.

Клей был озадачен.

— Почему?

— Предчувствие. Ничего больше.

— Инид?

— Да. Он будет на ее стороне, что бы ни случилось.

— Какие тут стороны? Я ухожу. Она остается.

Но Блэз предпочел уклониться от этой темы.

— Встретил на днях приятеля из Нью-Йорка. Очень умный тип. Журнал Питера неслыханно поразил его, «лучше, чем „Нью рипаблик“», сказал он. А это немалый комплимент.