Обладать - Байетт Антония С. (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Не представляю, чтобы кто-то обратился к нашему кюре за помощью, тем более в таких обстоятельствах. У кюре нахальный взгляд, толстые губы и большой живот, ради которого он и существует на свете. Но отец возразил: «Кюре нередко посещает обитель Св. Анны, что стоит при дороге, ведущей в Кемперле. Епископ распорядился принимать туда изгнанных и падших женщин».
«Ну нет, туда он не мог её послать, – возмутилась я. – Это злосчастное место».
Одна деревенская девушка по имени Маль, подруга сестры Янника, была взята туда рожать, когда родители отреклись от неё и никто из деревенских парней не назвался отцом ребёнка, потому что никто не был уверен в своём отцовстве. Маль утверждала, что монашки щипали её и назначили ей епитимью, отскребать нечистоты и носить разную грязь, едва она только опросталась. Младенец вскоре умер, рассказывала Маль. Потом она пошла в услужение к жене торговца свечами, та ее нещадно избивала; долго Маль не прожила.
«Вдруг Кристабель сама туда попросилась?» – сказал вдруг отец.
«Зачем бы она стала это делать?»
«А зачем она совершила другие поступки?.. И где она, в конце концов, мы обыскали всё вдоль и поперёк. И море не выбрасывало её тела».
«Остаётся спросить монашек в обители…»
«Да, завтра я туда наведаюсь».
На сердце у меня тоска. Я боюсь за Кристабель; но я и гневаюсь на неё – потому что мне жаль отца, доброго и благородного человека, которого снедает печаль, беспокойство и стыд. Ведь теперь мы уже почти наверняка знаем, что она – если только с ней действительно не произошло несчастье, – бежала из-под нашего гостеприимного крова. А кто-то подумает: мы её отвергли; предположение для нас оскорбительное, позорное – мы никогда б так не поступили!..
А может быть, она лежит теперь мёртвая в какой-нибудь пещере, или на берегу, на одном из уступов, куда мы не сумели добраться с факелами. Завтра я снова отправлюсь на поиски… Мне сегодня не уснуть.
Мая 1-го
Нынче батюшка ездил в монастырскую обитель. Мать-настоятельница угощала его вином, а на его расспросы сказала, что на этой неделе в обитель не поступало особы, отвечающей имени или описанию Кристабель. Настоятельница готова молиться о душе этой молодой женщины. Батюшка просил известить его, если вдруг Кристабель всё же здесь объявится. «Что до этого, – ответила монахиня, – всё зависит от желанья самой женщины, ищущей пристанища в наших стенах».
«Я лишь хочу, чтоб она знала: мы предлагаем ей – ей и ребёнку – наш домашний кров и нашу заботу, так надолго, как потребуется», – сказал отец.
«О, я уверена, что она – где бы она ни была – знает о вашем добром отношении. Но очевидно, не может прийти к вам со своей бедой. Не может или не желает, из чувства стыда, или по другой причине».
Батюшка пытался поведать о том, как Кристабель безумно упорствует в своём молчании, но настоятельница стала обрывать его нетерпеливо и бесцеремонно, и он вынужден был удалиться. Ему вовсе не понравился этот разговор с настоятельницей: ему показалось, что она наслаждалась своей властью над ним. Он очень огорчён и обескуражен.
Мая 8-го
Она вернулась!.. Мы сидели за столом, батюшка и я, и в который уж раз грустно обсуждали: какие места не сумели обследовать; и не могла ли она удалиться в проезжей двуколке или в повозке трактирщика, как на грех завернувшей в тот роковой день в деревню?.. И тут мы услыхали стук колёс во дворе, и не успели мы выскочить, как она уже возникла в дверях. Это её второе появление – призрака в свете дня – было ещё более диким, невероятным, чем первое ночное появление на крыльях шторма. Она необычайно похудела, её юбка утянута широким, тяжёлым кожаным поясом; она бела точно полотно, и тело её кажется лишённым плоти, всё оно состоит из острых углов, словно её костяк пытается выбраться наружу. Она отрезала волосы. То есть все кудряшки и завитки исчезли – осталась лишь небольшая унылая причёска шапочкой из бледных волос, похожих на пожухлую солому. И глаза её кажутся совсем бесцветными и смотрят точно неживые из глубоких глазниц.
Батюшка подбежал к ней – и заключил бы нежно в объятия, – но она выставила костлявую руку, и даже слегка его оттолкнула:
«Спасибо, я хорошо себя чувствую. Я могу сама стоять на ногах».
И она, ступая с трудом, даже с опаской, но стараясь держаться прямо – иначе как гордым ковыляньем я бы это не назвала! – медленно совершила путь к камину и уселась в кресло. Батюшка спросил, не отнести ли её в кресле наверх – она ответила, что не нужно, и прибавила: «Спасибо, мне и так хорошо». Однако приняла от него стакан вина, хлеб и молоко, и стала пить и есть почти жадно. Мы сидели вокруг, раскрыв рты, тысячи вопросов вертелись у нас на языке, и тут она сказала:
«Я умоляю, не спрашивайте меня ни о чём. Я знаю, что не имею права просить вас об одолжениях. Я злоупотребила вашей добротой, так вы наверное считаете. Но у меня не было выбора. Обещаю, что вам осталось терпеть меня недолго. Только ни о чём не спрашивайте».
Как могу я описать наше душевное состояние? Она отвергает все нормальные чувства, обычное человеческое тепло, общение. Что она имеет в виду – говоря, что нам осталось терпеть недолго, – хочет ли сказать, что ожидает вскоре умереть здесь, в Кернемете?.. Она безумна? или, наоборот, слишком умна и хитра, и имеет какой-нибудь план, имела с самого начала? Останется она с нами, или нас покинет?..
Где ребёнок? Мы все терзаемы любопытством, которое она – от хитрости или от отчаянья – обратила против нас, заставляя нас видеть в нашем любопытстве чуть ли не грех, отвергая нашу естественную заботу, естественные вопросы. Жив младенец или умер? Мальчик или девочка? Что она собирается делать дальше?
И вот что мне хочется заметить – хотя я этой мысли немного стыжусь, но я, право, уловила интересную особенность человеческой природы: невозможно любить, когда человек настолько для тебя закрыт! Я испытываю ужасную жалость, когда вижу её нынешнюю , с обтянувшимся лицом, остриженную, когда воображаю её муки. Но я не могу вообразить их по-настоящему – ибо она запирается; из-за её замкнутости моё сочувствие превращается в сердитую обиду…
Мая 9-го
Годэ сказала, если пустить сорочку младенца плавать по поверхности источника фей, фёнтенн ар хазеллу , то можно узнать, вырастет ли ребёнок крепким и здоровым, или зачахнет и умрёт. Если рукавчики сорочки наполняются ветром и тело сорочки надувается и плывёт по воде – ребёнок будет жить и благоденствовать. Но если сорочка никнет, набирает воду и идёт ко дну – ребёнок умрёт.
Батюшка сказал:
«Поскольку у нас нет ни ребёнка, ни сорочки, от этого гадания мало проку».
Да, Кристабель не сшила за всё время ни единой сорочки, только вышила несколько футляров для перьев и мой футляр для ножниц, да ещё помогала подшивать простыни.
Теперь большую часть времени она проводит у себя в комнате. Годэ говорит, что у Кристабель нет жара и она не угасает, а просто очень слаба.
Прошлой ночью мне приснился страшный сон. Будто мы стоим на берегу огромного водоёма, с поверхностью очень тёмной, и с отливом словно чёрный янтарь, но отчего-то комковатой. Нас окружают по бокам остролисты, их целые заросли – когда я была девочкой, мы собирали эти листики с их шипиками и, двигаясь по кругу листа от шипика к шипику, легонько укалывали нежные подушечки пальцев и приговаривали: любит – не любит. (Когда я рассказала об этом Кристабель, она заметила с усмешкой: для такого гадания остролист уместней, чем маргаритки, у которых с той же целью обрывают лепестки английские девочки.) В моём ужасном сне я почему-то безотчётно боялась остролиста. Так, еле заслышав любой тонкий шорох в кустарнике, опасаешься змеиного укуса.
Нас там несколько женщин у кромки воды – сколько именно, сказать невозможно, как это нередко бывает во сне, – но я чувствую, ещё кто-то напирает мне сзади на плечи, обтесняя меня. Рядом со мной Годэ, и она пускает на воду какой-то маленький свёрток: в первый миг он весь завёрнутый и перевитый, – так обычно на картинках изображают свёрток с младенцем Моисеем, когда его прячут в камышах; но в следующий миг это крошечная сорочка, накрахмаленная, плоёная. Сорочка выплывает на середину озера – на воде нет ряби, – вздымает пустые рукавчики, пытается набрать воздуха – хочет надуться, приподняться из густой воды, но вода мало-помалу затягивает сорочку, вода похожа уже скорей на трясину, или на желе, или на жидкий смоляной камень, и во всё это время сорочка бьётся, машет своими, так сказать, ручками, хотя какие могут быть у неё ручки…
