Память (Книга вторая) - Чивилихин Владимир Алексеевич (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
— И сами падали под меткими стрелами, выпущенными из древесного завала?
— Нет. Стрелы их не брали! Степные стрелки, чьи глаза попривыкли к темноте, метили точно в проемы забрал и с ужасом видели, что стрелы попадают в грудь, живот, шею, голову, но эти бессмертные урусы не исчезают за бревнами, а продолжают сеять смерть по ею сторону вала.
— Такому предположению соответствует какая-нибудь легенда?
— Это — реальность, какой не могло не быть при защите Козельска.
— Ну, знаете!..
— Знаю… Бурундай, не понимая, что происходит у вала, откуда слышались такие же, как днем, стоны и крики, гнал и гнал из лесу толпы воинов, надеясь за эту ночь заполнить ненасытный ров хотя бы до половины. Когда ему донесли, что на стенах крепости появились железные урусы, от которых отскакивают стрелы, он не посмел нарушить волю Батыя и приказал продолжать дело, несмотря ни на какие потери. В его положении это было единственно правильное решение. Оно опиралось к тому же на опыт умирающего Субудая, взявшего столько городов во вселенной, сколько Бурундаю не взять, проживи он еще пять раз по десять лет. Великий воитель учил, что любой город надо брать, наращивая напор и ярость, только непрерывным — из ночи в день, изо дня в ночь — штурмом.
Пока жив еще старый воитель, пока спят чингизиды в теплых урусских жилищах, Бурундаю надо сделать все возможное и даже невозможное, чтобы сохранить свое лицо достойного преемника Субудая. Нет, он, Бурундай, может взять даже больше богатых городов, чем великий старец, если сохранит лицо и возглавит потом главный поход к бескрайнему синему морю, что сливается на дальнем западе с бескрайним синим небом, чего никто не видел, кроме великого Чингиза. Только покоритель вселенной увидел это в своих вещих снах, а Бурундай не только увидит наяву, но и спустится к соленым пенным волнам, и разожжет жертвенный костер, и какой-нибудь преданный блюститель жизни полководца, урянхаец или кипчак, смоет теплой водой соленую пену с крупа его коня…
За ночь Бурундай побывал у костров тех десятков и сотен, что ожидали своей очереди бежать с ношей ко рву, прикрываясь легкими круглыми щитами, и в густых куртинах, где воины, неумело махая урусскими топорами, валили охвоенный лес и ловко обсекали сучья саблями, посновал вдоль длинной ленты подносчиков сучьев и веток. Приблизившись к валу, молодой воитель долго рассматривал в рассветной полумгле черные фигуры неуязвимых урусов, что посылали со стены и башен стрелу за стрелой в головную толщу его войска, занятого простым, но тяжелым и опасным делом, на какое должно бы гнать рабов, а не хозяев Великой Степи.
Ответные стрелы из лесного завала были редкими. Отборные лучники Бурундая, умеющие сбивать лебедей на лету, целили в прорези деревянных щитов в самое уязвимое место железных урусов — в горло. Стрелы вонзались в доски, отскакивали от людей, и полководец так и не дождался сладостного зрелища, ни разу не увидел, как вражеский воин внезапно вздымает над стеной руки, будто порывается взлететь, и падает, захлебнувшись кровью. Было другое — урусы, зорко высматривая, откуда вылетают стрелы, посылали в это место древесного завала сразу несколько ответных, и Бурундай видел, что лучшие его воины опрокидываются назад со стрелами, торчащими из глазниц, становятся материалом для заполнения рва.
Бурундай, щурясь от света утренней зари, зацветающей над городом, еще долго следил за прочерками урусских стрел. Они были сильными, быстрыми, это так, но стрела летит для того, чтобы вонзиться в живую плоть врага, разорвать ее зазубринами, а сегодня очень много стрел втыкалось в землю, щиты, лесной хлам.
Сам-то Бурундай считался в молодости лучшим лучником рода и знал, как такими становятся. Он не помнил, когда отец дал ему первый, маленький лук, как не помнил и того часа, когда его впервые оставили одного у гривы коня. Хорошо только запомнился день, в какой Бурундай убил зазевавшегося у норы детеныша тарбагана, изжарил в костре и съел его нежное жирное мясо, посверкивая глазами на голодных неудачливых ровесников. И день, когда он победил всех в стрельбе из лука на ежегодном родовом празднике, и другой великий праздник в том же памятном году, когда стрела Бурундая догнала всадникакераита, вошла ему в спину и пронзила сердце. Он оценил радости степной охоты, новых побед в соперничестве и, посылая в пылу сражений стремительную легкую смерть впереди себя, познал высшее счастье стрелка из лука — глаз и стрела, рука и тетива становятся одним страстным, до предела напряженным центром вселенной, властителем расстояния, ветра, времени, цели; сей вожделенный миг он ценил дороже всего на свете и, казалось в ту пору, никогда б не променял его, подобно иным, на доброе вино или власть над людьми, на самого лучшего сокола или коня, на горсти прозрачных камней или забавы с юной наложницей. Однако небо распорядилось так, что он получил все это взамен уходящей воинской молодости, а сверх того мудрую, ревнивую и строгую опеку Субудая, чему вот-вот, кажется, должен наступить печальный конец, и капризную волю Бату, конца которой не предвидится, и неизвестность, скоропреходящую, мелкую сегодняшнюю и великую завтрашнюю, когда он поведет степные войска к далекому западному морю!
Последний раз Бурундай держал в руках лук год назад. Это было на земле болеров, сражавшихся с яростью обреченных. В далекие славные времена, когда великий Чингиз еще был жив, Субудай и Чжэбе, повергнув хорезмийцев, персов, армян, гурджиев, ясов, кипчаков, урусов и множество других промежуточных народов, бросились, как барсы, к последней богатой нетронутой земле, что лежала на средней Итили, к северу от прямого пути в родные степи. Молодой Бурундай, начавший тот великий поход во главе десятка, помнил, как быстрые балеры собрали нежданно большое конное войско, хитро заманили степных пришельцев, привыкших к легким победам, в лесную ловушку, перестреляли и посекли саблями множество богатуров. Бурундаю удалось тогда во время бешеного прорыва к степи сохранить почти половину своей сотни, всю добычу и впервые удостоиться благосклонного внимания Субудая. Почти пятнадцать лет и зим Субудай и Бурундай жаждали отмщения, и час тот грянул — земля болеров насквозь пропиталась кровью, пропахла дымом, а остатки ее войска старый воитель и Бурундай загнали в излучину реки, за которой вздымалась крутая гора. Бурундай сошел с коня, чтоб не ходил перед глазом наконечник стрелы, и вспомнил молодые годы. Однако изящные невесомые башгирдские стрелы с белоснежным гусиным оперением находили живую цель только поначалу. Рука, что так давно не натягивала тетивы, скоро устала, начала дрожать, неметь, и Бурундай, поощрительно улыбаясь и отирая со лба обильный пот, передал слишком тугой лук его хозяину, молодому широкоплечему найману…
Сейчас он, замечая мельчайшие подробности подготовки к штурму, ясно видел, что железные урусы на стене двигаются после этой бессонной ночи с замедлением, плохо целятся, тяжелые излетные их стрелы то и дело минуют его воинов, и Бурундай еще раз вспомнил завет великого воителя о необходимости непрерывного нарастающего приступа, если он начат…
Любознательный Читатель. Но все-таки что это за «железные» воины на стене, от которых будто бы отскакивают стрелы?
— Воины, одетые в железо, предназначенное для рукопашного боя. Кольчуги, пластинчатые латы и кованые шлемы защищали от сабель, мечей, копий и, конечно, стрел.
— Но откуда известно, что козельцы имели такие железные одежды?
— В летописях, правда, об этом нет сведений, но посудите сами — в знаменитой черниговской Черной Могиле были обнаружены щиты, шлемы и кольчуги. Захоронение это довольно точно датировано по византийским монетам. И совершенно невозможно допустить, чтобы таких доспехов не было в распоряжении воинов важнейшей стратегической крепости Черниговской земли спустя двести пятьдесят лет! Добавлю: кроме обычных, ординарных доспехов, что были на вооружении наших предков, кажется, во все времена, козельский воин тех лет имел еще одно уникальное защитное приспособление, обнаруженное археологами в этом районе Руси… Мы вспомним о нем скоро и к месту, а сейчас вернемся к первому штурму города.
