Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой - Грин Грэм (читать книги без сокращений TXT) 📗

Я передал Анне-Луизе то, что он рассказал.

— Бедная мама, — произнесла она. — Но это была всего лишь маленькая ложь. Если это случилось только раз.

— Удивительно, как он узнал. — Странно, как редко мы называли их по именам. Обычно мы говорили «он» или «она», но никогда не происходило путаницы. Вероятно, это тоже телепатия, которая существует у любящих.

— Она говорила, что, когда он начал подозревать — хотя на самом-то деле подозревать было нечего, — он установил какую-то штуку на телефон, чтобы записывать разговоры. Он сам ей это сказал, так что, когда произошел тот разговор, он все и узнал. И все же меня бы не удивило, если бы она все рассказала ему сама и пообещала, что этого больше не будет. Может быть, она солгала мне потому, что я была слишком маленькой, чтобы понять. Слушать вдвоем Моцарта, держась за руки, было для меня тогда почти то же, что и любовные объятия, — как, впрочем, и для него… я имею в виду отца.

— Интересно, действительно ли он плакал на похоронах.

— Я в это не верю — если только он не плакал оттого, что жертва ускользнула. Может, это была сенная лихорадка. Она умерла в сезон, когда страдают сенной лихорадкой.

12

Наступило рождество, и снег покрыл землю до края озера; это было самое холодное рождество за многие годы — на радость собакам, детям и лыжникам, но я не принадлежал ни к тем, ни к другим, ни к третьим. В конторе очень хорошо топили; сад снаружи казался синим сквозь цветные стекла, но меня все равно пробирал озноб. Я ощущал себя чересчур старым для моей работы: постоянно иметь дело с шоколадом — молочным, простым, с миндалем и каштанами — больше пристало человеку помоложе или девушке.

Я удивился, когда один из моих начальников отворил дверь моего кабинета и впустил мистера Кипса. Мне показалось, что ожила карикатура: согнувшись чуть не вдвое, мистер Кипс шел ко мне с протянутой рукой — словно не здоровался, а отыскивал потерянный доллар. Сослуживец сказал почтительно, к чему я не привык:

— По-моему, вы знакомы с мистером Кипсом.

— Да, — сказал я, — познакомились у доктора Фишера.

— Я не знал, что вы знакомы с доктором Фишером.

— Мистер Джонс женат на его дочери, — сказал мистер Кипс.

Мне показалось, что на лице моего начальника отразился страх. До сих пор я ничем не привлекал его внимания и вдруг стал представлять опасность — ведь зять доктора Фишера, имея такую поддержку, может занять место и в правлении!

Я неосторожно позволил себе над ним чуть-чуть подтрунить.

— «Букет Зуболюба», — сказал я, — пытается смягчить вред, который мы тут причиняем зубам. — Это было весьма опрометчивое замечание: оно могло быть сочтено нелояльным. Крупные предприятия, как и разведка, требуют от своих подчиненных не столько порядочности, сколько лояльности.

— Мистер Кипс — друг нашего управляющего, — сказал мой начальник. — У него небольшое затруднение с переводом, и управляющий хочет, чтобы вы ему помогли.

— Мне надо послать письмо в Анкару, — сказал мистер Кипс. — Я хочу приложить к нему перевод на турецкий, чтобы не было недоразумений.

— Я вас оставлю, — сказал начальник, и, когда дверь за ним закрылась, мистер Кипс предупредил: — Это, конечно, не подлежит разглашению.

— Понимаю.

Я действительно понял это с первого взгляда. Там упоминались Прага и «Шкода», а «Шкода» для всего мира означает оружие. Швейцария — страна причудливо переплетающихся деловых афер: множество не только политических, но и финансовых махинаций совершается в этом маленьком, безобидном, нейтральном государстве. Все технические термины, которые надо было перевести, как я увидел, относились к вооружению. (На какое-то время я попал в сферу, далекую от шоколада.) Вроде бы существовало американское акционерное общество «И.К.Ф.К.», которое вроде бы покупало оружие для Турции у Чехословакии. Конечный адресат этого оружия — только стрелкового — был неясен. Там упоминалось имя, которое могло быть палестинским или иранским.

Турецкий язык я забыл в значительно большей мере, чем испанский, — у меня было мало практики (мы редко имели дело со страной рахат-лукума), и я долго провозился с переводом.

— Я попрошу это перепечатать начисто, — сказал я мистеру Кипсу.

— Предпочел бы, чтобы вы сделали это сами, — сказал он.

— Секретарша не понимает по-турецки.

— Все равно.

Когда я кончил печатать, мистер Кипс сказал:

— Я понимаю, что вы делали это в служебное время, и тем не менее небольшой подарок?..

— Совершенно необязательно.

— Могу я хотя бы послать коробку шоколада вашей жене? Может, конфет с ликером?

— Ах, знаете, мистер Кипс, в нашем доме недостатка в шоколаде не бывает.

Мистер Кипс, по-прежнему сгибаясь чуть не вдвое, так что нос его почти касался стола, словно вынюхивая все тот же увертливый доллар, сложил письмо, черновик и спрятал их в бумажник. Он сказал: — Когда мы увидимся у доктора Фишера, вы, конечно, не станете упоминать… Это дело в высшей степени секретное.

— Не думаю, что мы когда-нибудь с вами там увидимся.

— Почему? В это время года, если погода хорошая, он несмотря на снег, устраивает самый пышный прием в году. Думаю, что скоро мы получим приглашения.

— Я был на одном приеме, и с меня хватит.

— Должен признать, что последний прием был недостаточно продуман. И тем не менее он останется в памяти его друзей как Овсяный ужин. Крабовый ужин был гораздо занятнее. Но никогда не знаешь, чего можно ждать от доктора Фишера. Был Перепелиный ужин, который так расстроил мадам Фэверджон… — Он вздохнул. — Она обожала птиц. На всех ведь не угодишь.

— Но подарками, думаю, он угождает всем.

— Да, он очень, очень щедрый.

Мистер Кипс, согнувшись крючком, двинулся к двери: казалось, на серой дорожке отпечатан маршрут, по которому он должен следовать. Я крикнул ему вслед: — Встретил бывшего вашего служащего. Он работает в музыкальном магазине. Некий Стайнер.

Он сказал: — Не помню такого. — И, не останавливаясь, продолжал свой путь по начертанному маршруту.

Вечером я рассказал об этой встрече Анне-Луизе.

— Никуда от них не денешься, — огорчилась она. — Сперва бедняга Стайнер, а теперь мистер Кипс.

— Просьба мистера Кипса никак не была связана с твоим отцом. Наоборот, если я твоего отца увижу, он просил не упоминать о нашей встрече.

— И ты обещал?

— Конечно. Я не собираюсь больше с ним встречаться.

— Но теперь они этой тайной связали тебя с ними, верно? Они не выпустят тебя из рук. Хотят, чтобы ты стал одним из них. Не то будут чувствовать себя в опасности.

— В опасности?

— Опасаясь, что кто-то посторонний поднимет их на смех.

— Ну, знаешь, боязнь, что над ними будут смеяться, не очень-то их удерживает.

— Я знаю. Жадность всегда берет верх.

— Интересно, что же это был за Перепелиный ужин, если мадам Фэверджон так расстроилась.

— Что-нибудь отвратительное. Можешь не сомневаться.

Снег продолжал падать. Рождество сулило быть белоснежным. На дорогах даже образовались заносы, и аэропорт Куэнтрен был на сутки закрыт. Нас это не трогало. Это было первое рождество, которое мы проводили вместе, и мы праздновали его как дети — со всеми почестями. Анна-Луиза купила елку, и мы положили под нее подарки друг другу, празднично обернутые в яркую бумагу и перевязанные ленточками. Я чувствовал себя скорее отцом, чем любовником или мужем. Меня это не огорчало: отец умирает первым.

В сочельник снег прекратился, и мы пошли в старинное аббатство в Сен-Морисе на полуночную мессу и выслушали еще более старинную историю о личном приказе императора Августа, который подверг наш мир страшному испытанию ["В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле" (библ.)]. Мы оба не были католиками, но рождество — это праздник, напоминающий детство. Вполне уместно было там присутствие Бельмона, он внимательно слушал приказ императора, держась сам по себе, как и на нашей свадьбе. Быть может, Святому семейству следовало прислушаться к совету Бельмона и как-нибудь уклониться от регистрации брака в Вифлееме.