Смиренное кладбище - Каледин Сергей (книги без сокращений .TXT) 📗
– Бесхозная? – насторожился Мишка.
– Дело вот в чем: я Управления культуры. Здесь должны быть…
– Михаил! – По соседней дорожке шли Стасик с Раевским. – Тебя клиент обыскался.
– Извините, – пробормотал Мишка толстому, – я не в курсе.
Когда очередь за цветниками уже подходила к концу, появился Стасик. Он вошел в сарай и прикрыл дверь.
– Ну, с кем это ты толковал у «декабристов»?
Мишка похолодел.
– Не знаю… Спросил, откуда могила свежая?..
– Угу, могила… – тише обычного проговорил Стасик.
– А ты?.. Мол, не знаю, дядэнька?..
– А чего? Чего случилось-то? – спросил Мишка, прекрасно понимая, что случилось.
– Ничего, – Стасик улыбнулся. – Все прекрасно. Будь здоров, дружок.
8
– Чего-то у тебя звонок не фурычит? – На пороге стоял Воробей с пузатым портфелем в руках. – Здорово, могильщик хренов!..
– Леша? – Мишка растерянно смотрел на гостя.
– Как разыскал?
– Забыл? На день рожденье моем сам записывал. Забы-ыл! – Воробей махнул рукой. – В квартиру-то пустишь?
Воробей поелозил ногами о половик, повертел головой:
– А чего? Ничего! Однокомнатная, сколько вас здесь?
– Я да бабка. Потише, спит она… Она с дачи приехала за пенсией.
– Ага. Пускай спит, мы на кухне. Я тут привез, – он протянул портфель.
– Не разбей… Самопляс… А чего… Валька спит. Дай, думаю, к Михаилу сгоняю. Взял м… Кастрюля есть?
Воробей высыпал целлофана в кастрюлю потрошеных окуней, подлещиков, лавруху, перец горошком:
– Уха сейчас будет. Я и соль взял. Может, думаю, нет.
– Соль есть, картошка кончилась.
…Воробей сидел за кухонным столиком спокойный, загорелый, даже слышать стал лучше: говорили вполголоса, а он разбирал. Рассказывал, хорошо было: солнце, лес, рыбка… Озеро переплывал туда-сюда. Врачи? А пошли они…
По тарелкам Воробей разливал уху сам. Мишке брызнул в тарелку самогона.
– Не спорь, – заметил он удивленный взгляд Мишки.
– Попробуешь – скажешь. В кастрюле чего осталось – бабке покушать. Скажешь, Лешка Воробей сготовил. Ну, рубай, пока жаркая, остынет – не то…
Воробей доедал уху.
– Выходит, ты – с бабкой. А родичи?
– Они в Тушино, у них тоже однокомнатная.
– А-а-а… Так ты вот чего к бабке слинял. Понятно. Бабка-то старая?.. Помрет – хата твоя.
– Да она пока не собирается. Меняться хочет, на двухкомнатную. Тогда уж, говорит, и помирать, чтоб у тебя двухкомнатная была…
– Любит, значит… А в двухкомнатной уже и поджениться можно, дети, то-се… Чайку заведи.
– Бабуля у меня хорошая, – Мишка включил газ под чайником.
– Слышь, Миш, а чего ты на кладбище сунулся, за деньгой?
Мишка пожал плечами.
– В общем-то да… Шел мимо, дай зайду, а тут Гарик… А у меня время днем как раз свободное.
– Правильно сделал, – согласился Воробей. – Главное дело, не зарываться. Гарик вон допрыгался. У Гарика долго в «неграх» ходил?
– Месяца три…
– Платил как? Поджимал?
– Иногда совсем не давал.
– Этот может. Покрепче завари. Слышь, Миша, а зеленого у тебя нет?
– Есть.
– О! – Воробей обрадовался. – Самый чай. Я его в Средней Азии пил-перепил… Не рассказывал про Азию? Расскажу… Пиал-то нету? Ну хрен с ними, чашки давай. Варенье поближе.
Как отца выселили, мы с Васькой жили. Ремеслуху кончил – меня в жэк дежурным сантехником. Без денег не сидел. С утряка по подвалам пробегу – магистраль посмотрю. Ее раз в неделю положено, а я – каждое утро. Где подкрутил, где подвернул – и весь день калым сшибаю.
Потом мне в армию подошло. А я жэка уволился, денег получил, отпускные, и ходу. В Среднюю Азию. Там без семи дней три года промотался вместо армии. Два года в Бухаре жил. Про бухарских евреев не слышал? Я лучше этих евреев людей не встречал. У одного кирпичи лепил для дома. Хорошо было.
Жарко, конечно. Да у меня-то мослы ж одни, плавиться нечему; толстый, тот другой расклад; сомнется мигом. И вот смотри: тело у меня сложеньем такое или натура?.. Ведь сколько водяру жрал, а на работу – как штык. Да хоть у наших спроси: как я пил до больницы? А кого Петрович просил, случись что? Воробушка!
Да… Потом на тростнике работал. Вроде комбайна идет машина, а ты перед ней стоишь. Тростник выше головы; ухватишь и перекручиваешь, и концы – в барабан заправляешь. Работенка – я те дам. Больше недели, ну, десяти дней, никто не выстаивал. А я там сезон отмотал. Меньше четырех сотен не выходило. И с похмела всю дорогу… Органм такой, на работу выносливый.
…Вернулся, прогудели мы с Васькой, что было. На работу надо. Мне соседка другого подъезда говорит: иди к нам на базу мороженым торговать. Ну вот, опять смеешься. Ты слушай лучше. Работаю на базе – те же три-четыре сотни. Как? Да вот так. На базу приезжаю за товаром, учетчице четвертак кину
– она мне полную тележку рожков по пятнадцать копеек накидает. Рожки и так всегда хорошо идут, а летом за ними – давиловка, ломятся все… Да я еще ору в полную пасть… У Савеловского стоял. Поначалу неудобно: знакомые…
А вот еще!.. Интересный случай. Вечером как-то иду выручку сдавать, в халате, звеню весь. Остановился у ларька пива попить. Пацаны приметили, савеловские… Я иду дальше по путям, они за мной, трое их… Думаю: побежать – дробь рассыплю – мелочь карманов вывалится.
Ладно, думаю, я их здесь на путях повеселю.
Остановился. Они подходят и – с разных сторон.
Я говорю: чего, ребята, нам ссориться, лучше поделимся, только у меня ведь одна мелочь. И в брюки лезу – с понтом, выгребу им сейчас все. А в брюках у меня медь одна, пятаки… Достаю, сколько взял: нате, куда, мол, сыпать. Они, соплята, подставляются ближе. А я об одном думаю: самому б не скакать – выручку растеряю, как потом впотьмах, тем более у меня со зрением…
Берите, говорю, сейчас еще нагребу. Что гробить их буду – не догадываются. Одному, думаю, бабаху выпишу, а потом погляжу, с этими как…
Отоварил одного… Потом, веришь, полночи не спал, жалко было… А как отоварил?.. Меня Харис в Самарканде научил… Харя – тот вообще – уже рассказывал про него – тот дня без драки не проживет спокойно. Ножа никогда не таскал с собой. С ложкой ходил, которой ботинки помогают надевать, правда, отточенная, зараза…
Ну вот, обеими руками сразу: по виску – костяшкой и по челюсти вздвиг. Только одновременно надо. Парень тот больше и не двигался. Я уж мелочь подобрал, а он все так же на боку лежит, отдыхает. А эти-то, другие, побежали, конечно.
Я думаю: чего он без толку лежит? Котлы с него сдернул. Потом в озере их утопил, когда купался. Хорошие. «Полет», с автоматическим подзаводом.
– Мишенька! – послышалось комнаты.
– Бабка?.. Разбудили все-таки…
Мишка пошел в комнату и вернулся с банкой варенья.
– Бабка яблочное дала. Будешь?
– Яблочное люблю. Вообще – сладкое. Недожрал свое с мачехой да в колонии. Теперь за прошлое добираю; а у Вальки наоборот: у нее ж на Лобне в мать бомба попала. Валька-то сорок второго, ее тетка взяла, потом в детдоме дорастала – сладкого в глаза не видела и сейчас не ест. Ужинаем с ней когда
– детский сад, прям: мне торт, ей чекушка…
Так чего говорил-то. А-а… Стою как-то, мужик подходит в болонье – коробку с мелочью берет с ларька и не торопится… Я опешил, молчу… Тут он морду поднял и смеется… Марик!.. Дружок мой, до колонии мы с ним хулиганили. А потом, говорят, шпаней его в Лианозове не было.
Задразнил меня Марик вконец: и работа бабья, и халат, и вообще… Иди, говорит, ко мне на Долгопу – Долгопрудненское кладбище. Пошел…
Первую могилу копал – вся Долгопа ржала. Сказали, чтоб метр девяносто. А у меня ни метра, ничего. А я сам метр девяносто. Лег, примерился и еще с походом взял. А глубина?.. Думал как лучше, чуть не в полтора роста своих выковырнул и – вылезти не могу. И так и сяк – осклаюсь, да еще дождь, как назло… Пришлось орать. Старуха мимо шла, – чего ты, говорит, сынок, залез туда? Я ей: бабка, зарыть меня живьем собрались, помоги, Христа ради, вынь отсюда.
