Ртуть - Нотомб Амели (список книг txt) 📗
– От всей души одобряю ваше решение: вы несравненны.
– У вас, наверно, тоже есть красивые платья?
– Я пыталась их носить, но скоро перестала. Я ведь провожу дни в постели, так что они мне ни к чему.
– Думаю, Капитан был бы счастлив увидеть вас нарядной.
– Не уверена, что мне хотелось бы его осчастливить.
– Почему вы так неблагодарны? – спросила медсестра и порадовалась про себя при мысли, что старик это слышит.
– Я наверно, злюка, – вздохнула девушка. – Вчера вечером он вывел меня из себя, был какой-то напряженный, еще более странный, чем обычно. Мне все время кажется, будто он что-то от меня скрывает, – вернее, будто он скрывает что-то от всего света. А вам?
– Нет.
– Не странно ли: моряк, ненавидящий море, живет на острове, вдали от людей?
– Нет, – повторила медсестра и подумала, что море отвечает ему такой же ненавистью.
– Ну и как же вы это объясните?
– Никак. Это не мое дело.
– Если даже вы меня не понимаете…
Чувствуя, что они ступили на заминированную территорию, Франсуаза поспешила переменить тему:
– Вчера, после нашего разговора, я достала «Пармскую обитель» – я не читала ее раньше.
– Прекрасная мысль! – воскликнула Хэзел с воодушевлением. – Вы уже много прочли?
– Не очень. Честно говоря, мне скучно.
– Не может быть!
– Вся эта война, миланская армия, французские солдаты…
– Вам не нравится?
– Нет.
– А ведь это так интересно. Но не важно: это не надолго. А потом начнется совсем другая история. Если вам хочется читать про любовь, она там будет.
– Такие вещи но слишком интересуют меня в книгах.
– А про что же вы любите читать?
– Про тюрьму, – ответила медсестра со странной улыбкой.
– Тогда это как раз то, что вам нужно: стендалевские герои часто оказываются за решеткой. В том числе и Фабрицио дель Донго. Я тоже обожаю истории про тюрьму.
– Может быть, оттого, что вы сами чувствуете себя узницей, – предположила старшая подруга, сознавая, что играет с огнем.
– Разве это обязательно? Вот вы так себя не чувствуете, однако и вас увлекают эти рассказы. Дело в том, что тюремное заключение – это интереснейшая загадка: когда человеку не на что и не на кого рассчитывать, кроме себя самого, как он будет жить дальше?
– На мой взгляд, самое интересное в историях про тюрьму – это усилия, которые предпринимает узник, чтобы бежать.
– Но побег не всегда осуществим.
– Нет, всегда!
– Бывает и так, что узнику начинает нравиться его тюрьма. Это и произойдет с героем «Пармской обители»: он не захочет на свободу. Франсуаза, поклянитесь мне, что дочитаете эту книгу.
– Хорошо, дочитаю.
– И еще доставьте мне удовольствие – причешите меня.
– Что, простите?
– Разве так уж необходимо все время меня массировать? Давайте передохнем: причешите меня, я это обожаю.
– Пучок, косу?
– Все равно. Я просто люблю, когда кто-то занимается моими волосами. Их уже столько лет никто не чесал, не укладывал…
– Надо было попросить Капитана.
– Мужчины не способны нежно прикасаться к волосам. Тут нужны женские руки – да и то не всякой женщины. Любящие руки, чуткие, ласковые и умелые – ваши, Франсуаза.
– Сядьте вот на этот стул.
Хэзел послушно села, сияя от счастья. Молодая женщина взяла щетку и провела ею по длинным волосам подруги, которая зажмурилась от удовольствия.
– Как приятно!
Франсуаза нахмурилась:
– Потише, Хэзел, представьте, вдруг кто-то слышит нас, что он может подумать…
Девушка рассмеялась:
– Никто нас не слышит. И потом, что тут плохого, разве нельзя причесать подругу? Продолжайте, ну пожалуйста.
Франсуаза принялась чесать щеткой ореховую шевелюру.
– Какое блаженство. Я всегда это обожала. Когда я была маленькой, девочки в школе запускали руки в мои волосы – я, наверное, и длинными-то носила их из-за этого. Было ужасно приятно, но я скорее бы умерла, чем в этом призналась, и когда подруги принимались причесывать меня пальцами, делала вид, будто мне не нравится, а им только того и надо было: чем больше я вздыхала и морщилась, тем охотнее девочки играли с моими волосами. Как-то один мальчик тоже решил попробовать, но дернул так сильно, что я завизжала от боли. Мораль: нечего мужчинам лезть в женские дела.
Обе рассмеялись.
– У вас прекрасные волосы, Хэзел. Я в жизни не видела такой красоты.
– Должно же во мне быть хоть что-то красивое. В «Дяде Ване» Чехова обиженная природой героиня сетует: «Некрасивым девушкам всегда говорят, что у них прекрасные волосы и прекрасные глаза». А мне нельзя даже сказать, чти у меня прекрасные глаза.
– Только не начинайте опять жаловаться!
– Успокойтесь. На что я могу жаловаться, испытывая такое блаженство? Теперь расчешите меня гребнем, пожалуйста. О, поздравляю, у вас изумительно получается. Гребень требует больше таланта, чем щетка. Как чудесно: у вас просто гениальные руки.
– Какой прелестный гребень.
– Еще бы: он из дерева камелии. Капитан привез его из Японии сорок лет назад.
Медсестра подумала, что до нее им, конечно, пользовалась Адель.
– Все же хорошо жить с человеком, который долгие годы бороздил моря: он дарит мне редкие вещи, привезенные издалека, и рассказывает прекрасные, экзотические истории. А вы знаете, как японки мыли волосы в старину?
– Нет.
– Я имею в виду, разумеется, принцесс. Чем знатнее была японка, тем длиннее носила волосы, женщины из народа стригли их: с короткими удобнее было работать. Так вот, когда волосы принцессы пора было мыть, приходилось дожидаться солнечного дня. Тогда знатная девица отправлялась со своей свитой к реке и ложилась на берег так, чтобы волосы свисали в воду. Служанки входили в реку. Каждая брала в руки бесконечно длинную прядь, смачивала её до корней, пропитывала драгоценными благовониями, камфорой, эбеном и другими, втирала их пальцами по всей длине пряди, а потом полоскала ее в реке. Затем все выходили из воды и просили принцессу лечь подальше от берега, чтобы можно было расстелить ее мокрые волосы на траве. Каждая служанка вновь брала вверенную ей прядь, доставала веер и принималась за работу; словно сотня бабочек одновременно махала крыльями, чтобы высушить волосы принцессы.
– Очаровательно.
– Но скучновато. Вы представляете, сколько часов это занимало? Поэтому японки в былые времена мыли голову всего четыре раза в год. Трудно вообразить, что в этой цивилизации, такой утонченной, существовавшей по законам эстетизма, красавицы почти всегда ходили с блестящими от жира волосами.
– Я обожаю вашу манеру рассказывать чудесные истории и под конец одним махом перечеркивать всю их поэтичность.
– А я бы не отказалась быть японской принцессой: вы стали бы моей фрейлиной, мы с вами пошли бы к реке, и вы мыли бы мои волосы.
– Мы можем сделать это в море! – воскликнула Франсуаза, вновь преисполнившись надежды открыть Хэзел то, что от нее скрывали.
– Морская вода вредна для волос.
– Пустяки! Потом вы прополощете их под душем. О, не отказывайтесь, пожалуйста, пойдемте прямо сейчас!
– Я сказала: нет. Как, по-вашему, я смогу представить, будто мы в Японии, если перед глазами у меня будет нормандское побережье?
– А мы пойдем на другую сторону, откуда виден только океан.
– Вы сошли с ума, Франсуаза. Как вы войдете в ледяную воду, на дворе ведь март?
– Я крепкая, мне холод нипочем. Ну идемте же! – взмолилась она и потянула девушку за руку.
– Нет! Я вам уже говорила, что некому выходить из дому.
– А я хочу.
– Можете выйти без меня.
«Уже не могу!» – подумала медсестра, силой увлекая Хэзел к двери. Та вырвалась и закричала сердито:
– Да какая муха вас укусила?
– Мне так хотелось побыть с вами наедине!
– Вы и здесь со мной наедине!
Совершенно убитая тем, что так рисковала попусту, молодая женщина велела подруге лечь и смиренно принялась ее массировать.
