Совсем другие истории - Гордимер Надин (книги серия книги читать бесплатно полностью .txt) 📗
Как может захотеть приятная девица увидеть мужем старого дурня?
Господин Махарадж пожимает плечами. Старикан согласился на малое приданое, а для семьи, где много дочерей, это весомый довод. А жених в своей долгой жизни, добавил он, получает, возможно, уже не первое приданое. С миру по нитке.
До нее доносятся пронзительные звуки рожков и флейт. Бухает барабан, как будто стреляет пушка. Двуснастные плясуны улюлюкают в окнах. Ох-ох, Америка! — визжат они. — Привет, здорово, что скажешь нам? О’кей, теперь будь осторожна, я денди-янки-дудль! Ух, деточка, уа-уа-уа, все путем и круто, мисс Америка, тряхни нам кое-чем! И вдруг ее охватывает страх. Давай быстрей отсюда, кричит она, и водитель жмет на газ. Облако пыли поглощает свадебный кортеж, словно его и не было. Мистер Махарадж — сама забота и внимательность, но она сердита на самое себя. Прости, она бормочет. Все в порядке. Просто очень жарко.
«Америка». Однажды в «Америке» на высоте трехсот футов они заказали себе индийский завтрак, сидели за столиком и глядели на пышную зелень весеннего парка, которая радовала глаз своей буйной роскошью, а сейчас та зелень показалась ей просто непристойной, когда она вспомнила о ней здесь, в этой скудной, иссохшей местности. Моя страна такая же, как и твоя (ему захотелось сказать ей что-то приятное), огромная страна, в ней все кипит и молится богам, которых не сосчитать. Мы говорим на нашем скверном английском, и у вас английский свой. А до того, как стать римлянами, вы тоже были простой колонией и хозяин у нас с вами был один. Вы освободились раньше нас, и вы богаче, а во всем остальном мы одинаковы. На улицах та же пестрота и суета, и тот же мусор, и то же стремление получить все и сразу. Она сразу поняла, что он хотел сказать: он появился из страны, ей незнакомой, языки которой ей предстоит учить. Но к этой стране непросто подобрать ключи — так огромна и она сама, и тайна, которая равна заветному желанию ее познать.
Он говорил с ней о деньгах — ведь она была американка. Старое протекционистское законодательство и вышедший из моды социализм, который так долго был помехой для роста экономики, были отвергнуты, и можно было нажить приличный капитал тем, у кого нет недостатка в свежих мыслях и идеях. И даже принцу пришлось действовать проворней, чтобы считать на ход вперед. Его переполняли планы и проекты, а она слыла в финансовых кругах человеком, который может обвенчать идею с капиталом и достать для нужных ей проектов финансовые средства.
И даже чудо было ей доступно.
Она повела его в оперный театр и, как обычно, была взволнована звучаньем непонятных слов, о значении которых можно было догадаться по действиям актеров. Затем она привела его к себе домой и совратила. Там, в городе, она была хозяйкой — юной, уверенной в себе. У них возник роман, и она поняла, что может бросить все, что было у нее, и даже отказаться от самой себя. Она его любила исступленно, как будто его тело оказалось запертым входом в неведомое и она должна сорвать замок.
Но не все будет замечательно и дивно, сказал он ей. Там нет дождей, и сушь великая стоит.
Его дворец, к несчастью, был ужасен. Он осыпался прахом и смердел. В ее спальне шторы висят лохмотьями, и ложе ненадежно, а на стенах картины изображают бесстыдную любовь в замысловатых позах при дворе какого-то князька. И нельзя понять, кто на них — предки ее супруга или это просто холсты, купленные по случаю у назойливых торговцев. А в тускло освещенных коридорах звучит громкая музыка, но непонятно, откуда она исходит. И тени убегают от нее. Он вводит ее в дом и исчезает, ничего не объясняя. Она должна привыкнуть к дому.
В ту ночь она спит одна. Потолочный вентилятор гоняет над головой горячий липкий воздух, который булькает густой похлебкой. В голове неотвязные мысли о «доме»: полночное гудение вентиляторов и холодильников, овеществление их духа. Избыток материального гнетет воображенье, и тому трудно одержать победу. Все наши забавы и увеселенья полны сказочных уродов и чудовищ, ведь когда мы выйдем из кинотеатра или отложим книгу, или утихнет музыкальный гром и буря, тогда скука серых будней неизбежно навалится на нас и нам не деться никуда… Мы мечтаем об иных мирах и измереньях, рассуждаем о смысле того, что кроется за смыслом, представляем себе мир антиподов, ибо, когда мы бодрствуем, мир яви и вещей хватает нас и держит и мы не можем заглянуть за горизонт событий. А здесь, в тенетах пустого бульканья сухого воздуха, среди противно шуршащих тараканов, могут рухнуть все пределы и преграды; они и рушатся, и появляется возможность вновь пережить ужасный опыт.
Она всегда старалась держаться и не плакать, а сейчас ее стали сотрясать рыдания без слез, и она заснула. Утром ее разбудили звуки барабана и танцоры.
Во внутреннем дворе сошлись и девы юные, и опытные жены. Бил барабан, а в такт ему женщины отвечали движеньем танца. Колени врозь, ладони с вензелями пальцев повелевают движеньем рук, а шеи изогнуты в невозможном повороте, их взоры пламенеют, и они танцуют на прохладных камнях, перебивая барабанный ритм. (Ранний час, и двор еще в тени, и солнце еще на камни не упало.) А во главе танцовщиц высокая, прямая, как доска, старуха лет за шестьдесят — сестра мистера Махараджа, — в целом штате никто не смог еще превзойти ее в искусстве танца. Она увидела, конечно, новоприбывшую, но не подала и виду. Она — хозяйка танца, а танец — самое главное.
Вот танец завершен, и они стоят друг против друга, две женщины хозяина дома: его сестра и американка.
Что это было?
Танец жар-птицы, танец примиренья, чтоб от нее избавиться.
Жар-птица. (Ей приходит в голову Стравинский, спектакль в Центре Линкольна.)
Мисс Махарадж наклоняется к ней. Эта птица не поет, говорит она. Ее гнездо сокрыто ото всех. И если она коснется женщины своим крылом недобрым, та женщина сгорит.
Конечно, такой птицы нет. Это все сказки старых жен.
Здесь нет сказок старых жен, поскольку нет, увы, и самих старых жен.
Явленье Махараджа! Он в тюрбане, в расшитом одеянии, спадающем с его широких плеч. Как он красив и статен, бодр и весел, и примирителен!
Она ведет себя капризно и довольно дерзко, как женщина другого века. Он старается ей угодить и добиться ее расположения. А затем он уходит — нужно все подготовить к торжествам по случаю ее приезда. Он надеется — она будет довольна.
И что же это будет?
Немного терпения, и ты увидишь.
В полупустыне, за смердящим дворцом, мистер Махарадж готовит феерическое действо. В лучах луны, при свете жарких звезд, на необъятных коврах из Исфагана и Шираза собрание вельможных сановников приветствует ее. Лучшие музыканты исполняют грустные, бередящие душу мелодии на флейтах и на вдохновенных струнных. Певцы поют старые и вечно новые песни о любви, и самые изысканные яства подносят ей для услажденья. Она уже стала местной знаменитостью, она известна всей округе. Я пригласил в гости вашего супруга, хохочет губернатор соседнего штата, но сказал, что если он объявится без вас, то лучше ему совсем не появляться мне на глаза. А их сосед, бывший принц, предлагает показать ей сокровища искусства, которые хранятся под замком в его дворце под сводами подвалов. Я никому их не показывал, кроме госпожи Онассис, — тут было мне не устоять. Для вас, как и для Джеки О., я разложу сокровища в саду.
При лунном свете состоялись верблюжьи гонки и скачки лошадей, танцевали танцовщицы и пели песни певцы. Над головами взрывались фейерверки. Она склонилась к господину Махараджу (уже давно забыто и прощено его отсутствие накануне) и прошептала: Ты эту сказку устроил только для меня или (поддразнивая) такое времяпрепровождение для тебя обычно?
Она почувствовала, как весь он сжался, и горечь прозвучала в его словах. Нет, только ты причина такого праздника, ответил он. В этом разоренном месте ты поддалась несбыточной мечте. Верблюды, лошади и даже все съестное доставлены сюда издалека. Мы разорились ради того, чтобы тебе доставить радость. Как ты могла вообразить, что нам по силам такая жизнь? Мы старались удержать последнее, что у нас было, а сейчас, чтоб угодить тебе, залезли по уши в долги. Нам не до жиру — быть бы живу; и эта сказка из «Тысячи и одной ночи» — всего лишь твоя мечта.
