Вспять: Хроника перевернувшегося времени - Слаповский Алексей Иванович (полная версия книги TXT) 📗
Пьющие же, которые и сами не раз звонили знакомым и часами разговаривали, знают, что наутро обычно сам не помнишь, какую чушь порол и что тебе отвечали. А коли так, нет смысла тратить время и слушать чужую пьяную болтовню, которая назавтра сотрется из памяти говорящего. Все равно что воду решетом черпать: процесс есть — результата нет. (Если не любоваться брызжущими струйками веселой воды…)
Короче говоря, Слава все утро бесплодно бродил по городку, а потом решил пойти в дом отца и матери — последний приют и прибег.
И пришел — тихий, смирный, покорный. Мать обрадовалась, стала кормить супом, который не лез в горло, отец смотрел телевизор, сидя боком, но Слава странным образом чувствовал сверлящий взгляд его, будто в виске у отца был тайный глаз.
Не выдержав, Слава, попросил.
— Рюмочку хотя бы.
— Я тебе дам рюмочку! — вскочил и закричал отец. — Рюмочку дам и вторую! И бутылкой дам — по балде! Негодяй! Убил меня с матерью!
Славе было жаль отца и мать, хотя он знал, что его вина не в том, что он плохой, а в том, что не такой, как они хотели. Казалось бы, чего должны хотеть родители от ребенка? Чтобы он был счастлив.
Слава давно уже счастлив, найдя смысл своей жизни. Но нет, для них это горе. Потому что на самом деле ценят они, как и все люди, не сына, а мнение людей о сыне, думал Слава, — впрочем, без осуждения.
— И сам ты для нас все равно что умер! — кричал отец. — Уйди, видеть тебя не могу! А ты молчи! — повернулся он к матери.
Но та и не смогла бы говорить: все силы потратила на сдерживание рыданий.
Слава ушел.
А вскоре выбрел на свадьбу, которая была уже в таком градусе, что не различала ни своих, ни чужих, кто-то схватил Посошка за плечи, потащил к столу, усадил, налил…
И пил Слава, не имея ограничений, весь этот вечер и весь следующий день, но настала минута, когда успокоившееся сердце опять затрепетало, причем не так, как вчера, а уже всерьез, пропадая надолго. Слава начал задыхаться, почувствовал, как странно немеют ноги. Попросить вызвать скорую помощь он постеснялся, сам поковылял в больницу, где и упал без сознания прямо перед дверью приемного покоя.
Там его и подобрали, отнесли на руках в реанимацию, там над ним и бились Тихон Семенович и Ольга, там он и умер.
Но вот опять он здесь, в кустах за кафе «Встреча», проснувшийся и понимающий окружающее меньше других, потому что не слушал радио, не смотрел телевизор и не общался с людьми.
То, что он не помнил вчерашнего дня, было не удивительно: это с ним случалось регулярно. А вот что на кафе висела страшная вывеска, это помнилось. Но, может, все уже вернулось на круги своя?
Взяли людей, помытарили, отпустили. Мало ли вообще в кафе наведывалось всяких проверок, людей в погонах и без погон? Правда, до закрытия не доходило.
Слава потащился к кафе.
Нет, закрыто.
И те же заправщики зубоскалят. Как-то при этом зло и мрачно.
Слава отправился в город. На этот раз он не встретил друзей (те приехали позже), зато какая-то прохожая женщина шарахнулась от него. Посошок смутно помнил, что она работает где-то по лечебной части. В больнице, кажется.
Ему было опять очень худо и, как и в первую пятницу (хотя он и не знал еще, что была первая и что он находится во второй), он побрел к родительскому дому.
Вошел.
Обычно мать хлопотала на кухне, а отец смотрел телевизор.
На этот раз не было кухонных запахов, а телевизор почему-то завесили кружевной салфеткой.
Мать с отцом сидели на диване рядом, подпирая друг друга плечами.
— Вы чего это? — спросил Слава.
— Живой?! — вырвалось у матери, и она бросилась к нему, плача, и крепко стиснула его руками.
— А мы, понимаешь ли, к тебе в морг собираемся, — скрипуче пробасил отец.
— Мам, ты это… Не мни. — Слава морщился и потирал грудь. — Нехорошо мне.
И тут произошло невероятное. Отец встал и, вытерев согнутым пальцем уголок глаза, сказал:
— Поправим!
И открыл дверцу холодильника.
Но вернемся к свадебным приготовлениям.
Все повторилось, но как-то скомканно, без подъема. Анастасия уже не любовалась так долго собою в зеркале, разглядывая свадебное платье, народ не дивился белому длинному лимузину, который Анатолий заказал в Придонске, сваты не были торжественны и взволнованны, у служительницы загса не звенел голос, когда она произносила торжественный брачный приговор.
Не было и того благолепия в церкви, где происходило венчание, присутствующие переглядывались, а некоторые даже подносили горсткой ладонь ко рту, будто кашляя, а на самом деле подавляя смех.
Но главные действующие лица держали марку: Анастасия и Анатолий все проделывали с полной серьезностью, будто первый раз, Перевощиков и Столпцов с супругами тоже вели себя в соответствии с моментом. Ольга Егоровна даже всплакнула, причем не притворно: женщины, в отличие от мужчин, не устают от повторения сентиментальных мгновений.
Поехали к накрытым на берегу Шашни столам, там гости перестали иронично посматривать и подхихикивать: хорошая еда и выпивка с иронией несовместимы. В самом деле, сочный кусок мяса, салат «оливье», стопка холодной водки — какая в них ирония? Кому приходилось в жизни есть ироничную котлету? В еде, таков закон существования, заключены полный серьез и удовольствие. Поэтому через час-полтора застолье разошлось так, будто всё натурально, будто предыдущее не считается. Вставали, произносили речи. И даже стали уже впрямую пошучивать над случившимся казусом, хотя до этого остерегались темы повторения времени.
— И пусть даже завтра опять будет пятница, — сказал, например, Петр Сергеевич Перевощиков, — ничего, мы повторим! Таких жениха и невесту хоть круглый год поздравлять можно! Устроим, так сказать, вечную свадьбу и вечную молодость!
Все одобрили эти слова. Особенно о вечной молодости многим понравилось. Некоторые, кто помоложе, даже задумались, прикидывая: а вдруг и в самом деле придется остаться в этом возрасте — хорошо это или плохо?
Так что напрасно надеялся Илья Микенов на какие-то изменения: все неизбежно шло к тому, что Анастасия опять станет женой Анатолия. Собственно, уже стала.
Поэтому он, как и в прошлый раз, сидел мрачный, отворачивался, когда кричали «горько». И видел при этом, что воды Шашни текут туда, куда надо. Впрочем, они и в прошлую пятницу так текли, фокусы начались в субботу. Которая будет завтра — если будет.
В разгар пиршества к Перевощикову подошел его заместитель Илесов и что-то шепнул. Петр Сергеевич встал из-за стола, отошел, вынул телефон и начал с кем-то разговаривать. Разговаривал долго.
Вернулся, сел рядом с Ольгой Егоровной и сказал:
— С востока сообщения идут. Четверг у них там.
— Какой четверг?
— Такой. Который перед пятницей.
— Это какое же число получается? — от растерянности не могла понять Ольга Егоровна.
— Четвертое. И если это так, то завтра с утра меня здесь не будет.
— Как это?
— А так, что я четвертого утром из Москвы прилетел, а ночевал перед этим там. Там, значит, и окажусь.
— А может, обойдется?
Перевощиков не ответил.
Он сделал знак Столпцову, Игорь Анатольевич кивнул, выждал минуту, встал и отошел — будто бы не по делу, а размяться. Прошелся к раскидистому дереву, под кроной которого ожидал его Перевощиков.
— Опять? — спросил Столпцов.
— Хуже.
— Куда хуже-то?
— Четверг будет. За Урал уже перевалило. Илесов говорит: по радио музыку передают, по телевизору на половине каналов «Лебединое озеро», а на других мямлят, ничего объяснить, само собой, не могут.
— И что теперь? Теперь, получается, на моем ГОПе выработка будет четверговая? То есть меньше, чем сегодня?
— Нашел о чем думать!
— А о чем еще? От ГОПа вся наша жизнь зависит, Петр Сергеич! И твоя тоже, извини.
— Если так пойдет, то не будет никакого ГОПа! — выкрикнул Перевощиков.
Люди у столов обернулись, поэтому высокие рупьевские лица решили отойти подальше.
