Надкушенное яблоко Гесперид - Бялко Анна (читать книги полные .TXT) 📗
Они даже внешне красиво смотрелись вместе. Ирина, среднего роста светлая шатенка с голубыми глазами, и Сашка, кряжистый крепкий кареглазый брюнет, чем-то похожий на Довлатова (так, по крайней мере, часто говорили Ирине в редакциях, когда она показывала семейные фотографии). «Красивая пара», – часто говорили о них, особенно когда они только что поженились. Что и неудивительно – Ирина тогда была сама по себе так красива, что в паре с ней кто угодно был бы неплох. Да, Сашка, допустим, особенно ей подходил, что и было доказано всей их дальнейшей совместной жизнью, но кто же тогда-то об этом знал… Тогда она как-то не задумывалась о таких вещах. Впрочем, что, наверное, было к счастью – она и о красоте своей тогда не сильно задумывалась, даже, может быть, не вполне ее сознавая. Нет, она, конечно, понимала, что хорошенькая, но что уж такая… Что она была – такая, она поняла только сильно спустя, когда, уже за тридцать, уже с двумя детьми, уже вернувшись из Америки, случайно нашла где-то на даче старый альбом своих фотографий от детских до студенческих лет.
Нет, ребенком, пожалуй, она не была такой уж красивой. Немногие поблекшие детские карточки предъявляли сначала голого младенца неопределенного пола, лежащего попой кверху на застеленном пеленкой столе (в каждом детском альбоме обязательно есть подобная фотография), потом пухлую девочку с гладкими щечками, в чепчике, завязанном под подбородком бантом из ленточек. Забавно, что Ирина даже помнила этот чепчик – он был красный, шерстяной и противно кусался. Три года. Пять лет. Еще страница – и появлялось голенастое тощее существо с торчащими коленками и растрепанными светлыми кудряшками над немного слишком выпуклым лбом и худеньким личиком. Семь лет. Девять. Десять. Этакий гадкий утенок.
Ганс Христиан Андерсен, если вдуматься, писал свои сказки вовсе не для детей. Только и исключительно для взрослых. Вот тот же «Гадкий утенок» – ведь ни утки, ни даже лебеди там совсем ни при чем. И вообще – это никакая не сказка, это совершенно реальная, просто иносказательно представленная история девочки, даже не одной девочки, а многих, определенного сорта, девочек. Целого слоя. Явления, если угодно. Это же самое явление потом так мастерски уловил и описал Набоков в своей нашумевшей Лолите. В отличие от стыдливого Андерсена он не стал прятаться за афористическим занавесом, а честно описал все, как есть. Препарировал, как бабочку, наколол на булавку, разложил по полочкам… Или, вернее, наоборот – снял с полочек все нужное, перемешал, слепил, обернул красивым бантиком, то есть фантиком, приписал название – конфетка. Или – нимфетка.
Трудно сказать, была ли Ирина собственно той самой нимфеткой, потому что фотографий соотвтествующего возраста – с одиннадцати до четырнадцати – почему-то в альбоме не обнаружилось. Наверное, нимфетки, воздушные создания вроде эльфов, не фиксируются на банальной пленке. Впрочем, еще вероятнее, этому существует и еще какое-нибудь, гораздо более прозаичное объяснение.
Зато потом… Чуть более поздних, пятнадцати, шестнадцати, семнадцатилетних фотографий было много. Что неудивительно – представленной на них особе явно страшно нравился процесс запечатления. Потому что – была красавица. Без дураков и оговорок красавица. Шелковые волосы до плеч, огромные глаза, четко очерченные губы, юная грудь и осиная талия…
«Господи, это что же – я была такая красивая? – спрашивала она всех подряд, в каком-то детском отчаянии тыча пальцем в поблекшую фотобумагу. – Почему мне никто не говорил? У меня бы вся жизнь могла по-другому пойти!»
Тут Ирина, конечно, слегка кривила душой. Ну или, изящно выражаясь, кокетничала сама с собою – ей не нужна была никакая другая жизнь, ей нравилась та, что у нее была, да и на внешность ей даже сейчас, в тридцать семь, жаловаться не приходилось. Конечно, яркость и безупречность юности ушли, но на смену им – что не всегда бывает – пришли ухоженность и четкое, выверенное с годами понимание, что ей идет, а что – нет. Нет, Ирина выглядела еще очень и очень, а если к тому же была в настроении, то рассыпала искры глазами так, что могла при случае дать фору и тем, кто помоложе. Другое дело, что ей это было как бы не нужно. То есть она, конечно, получала удовольствие от того, что хорошо выглядела, но – исключительно для себя, а не для использования по прямому назначению, то есть тому, чтобы нравиться окружающим мужчинам.
Если же окружающие мужчины оказывали ей знаки внимания, что случалось не так уж и редко – не на необитаемом же острове она жила, особенно в последние годы, в связи с работой, – то в ответ они получали улыбку, забавную шутку, легкую отповедь. В крайнем случае, до которого, впрочем, доходило нечасто, – строгое Иринино: «Я замужем». Старомодно, возвышенно, смешно или как угодно – но у нее за всю супружескую жизнь на самом деле не было не то что романа, но даже сколько-нибудь серьезного флирта с последствиями на стороне. Как-то так повелось, что она обходилась без этого, обходилась легко, естественно, само собой, без тяжкой внутренней борьбы и самоограничений. И дело даже было, возможно, не только и не столько в семейной гармонии, хотя и она, безусловно, свою роль сыграла, сколько в том, что Ирина просто была брезглива. Внутренне, если угодно, душевно брезглива. Все эти сальные взгляды и пошловатые, признаться честно – что уж тут говорить, шуточки никогда не вызывали в ней никаких ответных желаний. Ну, разве что желание рассказать все вечером мужу и посмеяться вместе. Заодно и ценить будет выше – никому не чуждо ничто человеческое!
Так что теперь даже ей самой было совершенно непонятно, отчего красивая, ухоженная, устроенная и самодостаточная взрослая женщина Ирина так – до дрожи в руках – вдруг разволновалась от звонка малознакомого, пусть и благородно-княжеского происхождения, но совершенно на фиг не нужного ей симпатичного знакомого из музея. Глупо до ужаса. Ей не нужны никакие приключения – у нее их и не случится. Меньше надо со стульев прыгать, вот и не будет внутри ничего дергаться.
Так что когда приличный во всех отношениях князь и человек перезвонил ей на мобильный через два часа – она как раз выбирала морковку в супере – Ирина совершенно спокойно и уже без всяких внутренних содроганий договорилась с ним о встрече. Нет, сегодня у нее не получится. Завтра. Нет, лучше даже послезавтра (завтра день не занят, но надо, наконец, написать проклятую колонку). Да, так послезавтра, в пятницу, лучше пораньше (чтобы успеть пройтись по магазинам и вернуться до вечерних пробок, но об этом князю знать необязательно). Отлично, в двенадцать часов. В центре города.
Только засев, наконец, за компьютер с твердым намерением написать долгожданную колонку, Ирина в полной мере осознала, во что ввязалась. Раньше она всегда писала по настроению, без заказа, ну или в крайнем случае это выглядело так: знакомая редакторша звонила ей и ненавязчиво спрашивала: «Ирочка, ты не напишешь нам про любовь, например? Тысяч этак семь-восемь? Когда? Ну, через недельку…» Ирина, опять же по настроению, соглашалась – или отказывалась. Чаще, конечно, соглашалась, потому что так раз откажешься, два откажешься, а на третий уже и не позвонят, но все равно, какая-то свобода выбора, пусть даже ее иллюзия, присутствовала всегда. А теперь она всерьез и без игрушек подписалась – и договор подписала – раз в месяц, вынь да положь, писать для чертова «Глянца» эту самую колонку. И все, птичка, – хочешь не хочешь, есть у тебя настроение, нет его – а писать надо. Почет положено отрабатывать.
Ирина вздохнула. Мыслей не лезло в голову ни одной. А так ведь придется двенадцать раз, как минимум, – контракт у нее был подписан на год. Может, я вообще через год умру, уныло подумала она, и тут же ответила сама себе вместо главной редакторши «Глянца», подтянутой и всегда блестящей, словно тоже глянцевой, дамы без возраста, «железной жабы», как втихаря звали ее девочки в редакции: «Будешь умирать, дорогая, напиши нам тогда остальные колонки заранее». Да она бы рада, только вот что там писать… Как это говорила редакторша: «Ну, что-нибудь такое легонькое, твое, о том, что кажется с виду такая фигня, а на самом деле для всех важно…» Что же это такое, чтобы для всех-то? Да еще важно? По-настоящему важных для всех вещей не так уж и много, всего-то две – секс и деньги. Ну, еще если производные ближайшие взять, получатся личные отношения и пожрать, то есть кулинария… Это да, вечные темы, которые всегда всем интересны, особенно если написать этак живенько… Но это четыре, а надо… Господи, да это какая-то Голгофа просто, мысленно взвыла Ирина. Сизифов труд… Нет, не сизифов, он там просто камни в гору катал, а тут другое… Это как у которого двенадцать подвигов… Каша еще такая есть – Геркулес. Геракл то есть. Точно – двенадцать подвигов Геракла. Он тоже их не по своей воле совершал.
