Ангелы на кончике иглы - Дружников Юрий (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
– Кстати, у тебя там есть «Совтрансавто». Международный авторитет его, говорят, пока невысок. Может, поднимем его в печати?
– Поднять никогда не мешает, – сказал, подумав, Стратьев. – А чье указание? Может, нам сперва закончить реорганизацию?
– Это какую?
– Да вот, вводим более прогрессивную систему – плечевую, чтобы шоферов за границу не гонять. На погранпунктах будем переставлять прицепы, а шоферов возвращать обратно со встречным грузом. Удобно и, главное, значительно дешевле.
– Когда же вы это осуществите? – Макарцев понял, что просьба отпадает, но продолжал говорить.
– Думаю, месяца два, от силы три.
– Договорились, – согласился Макарцев, чтобы забыть о «Совтрансавто». – Никуда не собираешься?
– Да я только вчера из Финляндии, соглашение подписал. Дай передохнуть…
– Ну, передохни. С праздником!
Игорь Иванович с грустью подумал о том, что сам он давно нигде не был. И сейчас не до этого. Газету поднимет, поставит на место Ягубова, мобилизует людей. А затем можно будет и в загранку. Давно уже не бегало в руке перо, пора показать молодежи, как брать быка за рога! Макарцев почувствовал, что за время болезни мозг его расслабился и увиливает, не хочет действовать. Надо себя дисциплинировать. Он выдвинул ящики стола, проверил, все ли там на месте. Придвинул гранки передовой статьи, проглядел с усмешкой. Сухо написано. Хоть бы стихотворение процитировали что ли! Он выпил остывший чай и отбросил гранки.
Под гранками лежал голубой конверт, редактор открыл его, прочитал название и поморщился, как от зубной боли. Сердце еще не среагировало, а ему мгновенно показалось (от страха, что ли?), что оно уже бьется, и бьется аритмично, умолкая, как тогда, возле ЦК. Забыв о стихах, необходимых в передовой, он стал с внезапно возникшей ненавистью читать рукопись под названием «Импотентократия». Поняв, о чем рукопись, он отшвырнул ее с гневом. Пальцы у него дрожали то ли от слабости, то ли от возмущения. Опять?… Да что же это творится? Ему захотелось встать тихо из-за стола, выскользнуть из кабинета, прошмыгнуть мимо секретарши, вахтера и добраться до дому без машины. Зарыться с головой под одеяло и лежать, будто он и не вставал вовсе. Глупость какая! Он придвинул пачку листов, сгреб их остервенело неслушающимися дрожащими пальцами и сунул в конверт. На этот раз терпение исчерпалось.
Дверь отворилась, и вошел лейтенант госбезопасности с портфелем. Игорь Иванович плотно сжал губы.
– Здравствуйте. Фельдъегерьская почта…
Лейтенант открыл портфель, вынул книгу, прошитую веревкой с висящей сургучовой печатью, и пальцем указал графу. Не разжимая губ и чувствуя, как гулко подкатывает под самую глотку и хлюпает сердце, редактор расписался. Спрятав книгу в портфель, курьер оставил на столе небольшой белый конверт и вышел. Там оказалась секретная инструкция о том, что употребление наркотиков, особенно среди молодежи, расширилось, и в связи с этим, в частности, запрещается публикация каких бы то ни было материалов на эту тему.
Надув губы, Макарцев сунул постановление в сейф. Взял конверт с самиздатом и швырнул туда же. От резкого движения под левой лопаткой появилась боль, которой он боялся. Он поспешно вытащил таблетку и стал сосать нитроглицерин. Анечка отворила дверь, улыбаясь, произнесла:
– Игорь Иваныч, вся редакция узнала, что вы появились. У всех к вам дела, и все клянутся, что неотложные. Я никого не пускаю.
Голос Локотковой был далеко, эхом, и достигал не сразу.
– Скажите всем, после планерки соберемся в зале минут на десять. Я поздравлю коллектив. Приказ о премиях готов?
– Кажется, готов. Спрошу у Кашина. И еще… – Анечка помялась. – Ягубов просится войти…
– Почему так официально? Ягубов может без разрешения.
Степан Трофимович появился сразу, как только она вышла. Макарцев тем временем положил в рот еще таблетку. От нитроглицерина ему стало легче дышать, хотя боль еще не прошла. Но он лучше понимал, что говорил Ягубов.
– Очень рад, что вы поправились, Игорь Иваныч. Без вас, честно скажу, приходилось туговато. Рад также, что с сыном у вас обошлось. В редакции были разговоры, но я их пресек!… Обязан доложить, чтобы вы были в курсе: у нас имелась неприятность кадрового порядка. Хотя ваше указание, чтобы кадровые вопросы без вас не решать, неукоснительно выполнялось, один раз я его нарушил не по своей воле. Спецкор Ивлев арестован органами. Уволили мы его приказом, хотя приказ не подписан…
Макарцев вдруг отчетливо понял, что ненавидит своего заместителя и должен поставить его на место. Он набрал в легкие воздуха и, забыв про боль под лопаткой, чеканя слова, произнес:
– Сразу уволили? Вместо того чтобы попытаться защитить человека. Или вы, Степан Трофимыч, не вхожи туда, не знаете, к кому обратиться? К временам, когда арестовывали среди бела дня, возврата быть не может. Говорю вам со всей ответственностью я, кандидат в члены ЦК!
Чеканя слова, он произнес все это, но – про себя. В действительности, он только набрал воздуха и молча, подавляя ненависть, смотрел на Ягубова. Макарцев вдруг ощутил, что оторвался от земли, парит у потолка, и пространство вокруг заполнялось клоками чего-то белого: то ли тумана, то ли ваты. Там, в этом пространстве, рядом с Макарцевым парил еще один чловек, во фраке и панталонах. Игорь Иванович сразу его узнал, и маркиз де Кюстин подмигнул ему и руками стал манить за собой.
– Вы куда собираетесь, в рай или в ад? – спросил Кюстин, и глаза его сверкнули неземным блеском.
– Я… я… – замешкался Макарцев, растерявшись, и глянул вниз, на Ягубова.
Но того сквозь туман не было видно.
– Ах, простите великодушно, – поспешил исправиться маркиз. – Я ведь забыл, что вы в Бога не веруете. Ваш рай и ад на земле, не так ли?
Они плыли рядом, и куски ваты касались лица Макарцева, залепляли глаза, цеплялись губ. Маркиз, казалось, всего этого не замечал, и плыть ему было легко и удобно.
– Мне плохо, – прохрипел Макарцев, не обидевшись на иронию. – Так плохо, что только Бог может помочь. А мне… мне можно в рай?
– Это уж, месье, как решат там, – Кюстин неопределенно повел рукой вверх.
– Как!? – возмутился было Игорь Иванович и даже перестал на время шепелявить. – Вы хотите сказать, что и там мою судьбу решают наверху, а я не могу защититься? Не могу постоять за себя… посто…
Макарцев ощутил несусветную боль под лопаткой; боль пошла в шею, заныла рука, и тело его вдруг стало тяжелым и начало падать. Кюстин подхватил его за локоть, чтобы поддержать.
– Сие правда, есть вещи, которые сильнее нас, – сказал он. – Но когда чувствуешь человеческую симпатию, становится легче. Одиночество в вечности сильнее беспокоит, чем в земной жизни, поверьте. Смею надеяться, мы с вами встретимся…
Кюстин скрылся в тумане, а Макарцев опустился в свое кресло. Ягубов обозначился сквозь туман и стоял перед ним, маленький и тусклый.
– У вас нет возражения? – спросил Ягубов.
– О чем вы? – прошепелявил Игорь Иванович.
Вата, забившаяся в уши и рот, мешала разобрать слова.
– Да насчет увольнения Ивлева…
– Нет, – Макарцев сплевывал вату, мешающую ворочать языком. – Вы правильно поступили… Приказ я подпишу.
Вот и легче стало, потому что не надо действовать, брать на себя ответственность. Он, Макарцев, был слишком честным и расплачивается теперь этой болью, будь она проклята!
– Руководство в сборе? – в дверь заглянул Полищук. – С праздником, товарищи! Есть вопросы, требующие вашего решения, Игорь Иваныч!
Опять вопросы. Опять они требуют решения. Еще больше ваты вокруг. Может, сказать, что мне плохо? Но нет, подчиненные этого знать не должны. Для них я здоров.
– Будем решать, – пробормотал он, поглядев на пустой стакан, и облизал опухшие сухие губы.
Полищук стоял рядом с Ягубовым. После исчезновения Ивлева дня два он ходил прибитый, забыв, что над ним самим висит грозовая туча. Из головы не выходила статистика, свидетельствующая, что смертность среди журналистов выше, чем среди других категорий служащих. Переход его в газету был ошибкой, глупо это отрицать. Лучше вернуться в институт, сделать какую-никакую диссертацию и тихо читать лекции по какому-либо неосновному предмету. Надумав это, Лев приободрился. С Макарцевым один на один он мог поговорить откровенно. Тот помог бы получить в ЦК разрешение на переход. Но Ягубов торчал в кабинете, словно назло. В дверь просунулся Кашин, брякнув связкой ключей.
