Серенький волчок - Кузнецов Сергей Юрьевич (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Кладку можно было увидеть и даже потрогать: когда запускался "Петрович", его хозяин, карикатурист Андрей Бильжо, с трудом, но уговорил строителей не закрашивать кирпич, а только покрыть лаком. Говорили, что когда-то подвал принадлежал знаменитому Шустову, коньячному фабриканту, а после революции перешел к заводу "Арарат". Теперь на выразительно обшарпанных стенах – Маша сразу оценила дизайн, – висели старые фотографии, листочки календаря за пятьдесят какой-то год, табличка "Клизменная" и карикатуры с Петровичем, давшим название ресторану. У Петровича был большой нос и глаза – на каждой картинке они оказывались на новом месте. "Петрович" был островок советской экзотики, памятник годам застоя, которые после десяти лет перемен оказались самым спокойным временем в современной российской истории. Спокойствие означало стабильность, все тосковали по ней после десятилетия бури и натиска, так что стабильность, пусть и социалистическая, вызывала к жизни традиционные буржуазные ценности – и нарождавшийся средний класс, почему-то предпочитавший называть себя "яппи", так любил "Петровича". Это было напоминание о прошлом, которое, хотелось верить, могло стать обещанием будущего – такого же безопасного и надежного, как семидесятые, но без железного занавеса, КПСС и дефицита.
– Петрович, – объяснял Денис Майбах, – это, можно сказать, единственный грамотный брэндинг в новой России. Обрати внимание, он строится на основе старых брэндов: вот Че Гевара на стене, вот фарфоровый Пушкин, вот старый "Огонек" лежит, не путать с перестроечным…
Денис вел ее по залу, огибая столики:
– А вот это портрет бабушки одного моего приятеля. В смысле – в молодости. Сюда можно приносить любые предметы, типа как в музей. Приятель ходит теперь, любуется.
– Как я понимаю, – сказала Маша, – вы водите сюда иностранцев показывать советскую экзотику.
– Я пробовал иностранцев водить, – сказал Денис, – но без толку. Ничего не понимают.
– Помнишь, что Джерри сказал? – подхватил Абросимов. – "Это как Hard Rock Cafй, только по-советски. Я понимаю, это для вас что-то важное, но не понимаю – что".
Абросимов и Денис были странной парой – каждую реплику они раскладывали на две: один начинал, другой подхватывал. Они уже рассказали Маше, что когда-то учились на одном факультете университета, с разницей в пять лет. В те времена они никак не могли ни встретиться, ни предположить, что займутся страхованием.
Иван галантно отодвинул Маше стул, она улыбнулась и села. Денис протянул ей меню:
– Вот, посмотри названия. Типа прикольные.
– Да на самом деле прикольные, – сказал Абросимов.
– Ну, пусть будет на самом деле, – легко согласился Денис. – Вот смотри. Язык называется "Детям до 16 лет запрещается".
Подошла официантка с бэджиком, на котором было написано "Людмила Петровна", причем "Людмила" как бы от руки, а "Петровна" – типографским шрифтом. Иван заказал себе "Наф-Наф жил, Наф-Наф жив, Наф-Наф будет жить", Абросимов взял тот самый "Детям до 16-ти", Денис стал уговаривать Машу попробовать "Карпа Петровича в футляре", она согласилась и еще заказала "Сюрприз Петровича" – просто выяснить, что это такое.
Когда Людмила Петровна ушла, Иван сказал:
– На самом деле сюда не за едой ходят. Кухня хорошая в "Ностальжи".
– Зато здесь демократичней, – сказал Абросимов. – А то я не люблю, когда рядом со мной два официанта весь обед стоят.
– И вообще, – заметил Майбах, – "Петрович" – это клуб, а "Ностальжи" – все-таки ресторан. В клуб ходят не есть, а общаться. У нас с Абросимовым есть мечта…
– …клуб "Русские сказки". Или даже – "Советские сказки", не в названии суть.
– А главное, – вновь перехватил инициативу Денис, – чтобы там было все про Чебурашку, Крокодила Гену, Дядю Федора…
– …короче, как у нас в офисе, – закончил Абросимов.
Они сидели с двух сторон от Маши, словно два пажа, телохранителя или официанта из дорогого ресторана, о котором только что говорили. Подвигали ей сухариков, уговаривали выпить пива, она ведь не за рулем, а это русское пиво, научились варить, конкурируют на местном рынке с чехами и немцами, но можно и "Гиннес", он тут тоже есть, это как Маша хочет, они сейчас подойдут к стойке и закажут, чтобы не ждать официантку. Маша была тронута, хотя чувствовала себя немножко странно, будто снова стала маленькой заболевшей девочкой, вокруг которой суетятся взрослые, подносят питье, предлагают полежать немного, рассказывают сказки и целуют в лоб, чтобы узнать температуру, которой она не чувствует.
– А я вот хотела спросить, – сказала она, – почему вы вашего начальника зовете крокодилом? Он совсем не похож.
– Не крокодилом, а Крокодилом Геной, – поправил Абросимов.
– И внешнее сходство не главное, – сказал Денис, – мы стремимся ухватить внутреннюю суть. Дать подлинное имя, понимаешь?
Маша кивнула. Марик говорил ей про подлинное имя не реже, чем про тетраграмматон, четырехбуквенное имя бога, о котором, по его словам, полагалось знать каждой еврейской девушке.
Принесли еду. Сюрприз оказался рюмкой водки с селедкой. Маша уже начала пить пиво, поэтому водку отставила и сделала еще глоток "Балтики". Она чувствовала, как рассасывается напряжение, которое не покидало ее с самого утра. Как все-таки хорошо, что она не осталась одна в гостинице, а ребята утащили ее ужинать. Совсем ведь, если вдуматься, чужие люди, но как приятно, а?
– Семин – Крокодил Гена, потому что он строит наш Дом Дружбы, – сказал Денис.
– Лиза Парфенова – Лиса Патрикеевна, потому что она хитрая.
– Наш начальник Федор Поляков – Дядя Федор, потому что мы – пес и кот.
– Шарик и Матроскин, – пояснил Абросимов.
– Таня, Света и Аля – три поросенка…
– …потому что всегда вместе.
– До тех пор, пока не рассорились, – добавил Денис.
– Наташка Черепахина – Чебурашка, потому что уши, – сказал Абросимов.
– Тссс! – Денис приложил палец к губам. – Это неприлично.
– Про уши? – спросила Маша, – у нее все в порядке с ушами.
– Ты просто ее невнимательно рассматривала, – сказал Денис.
– У нее большие попины уши, – зловеще зашептал Абросимов.
Они замолчали, как по команде. Рассказывали явно не первый раз – видимо, сказалась практика.
– Что это такое? – спросила Маша. – Где у попы уши?
– Французы их еще называют "рукояти любви", – сказал Денис. – Ну, такой профиль бедер.
– Еврейского, кстати, типа, – добавил Абросимов.
– Вы мне просто голову морочите, – рассмеялась Маша.
– Нет, мы серьезно, – сказал Абросимов. – Вот Иван не даст соврать.
Только тут Маша заметила, что Иван с их прихода в "Петрович" не сказал почти ни слова. Она вспомнила Прагу – наверное, он всегда ведет себя так: задаст вопрос и снова замолчит. После Марика, три года тараторившего без умолку, и Горского, поминутно восклицавшего "а помнишь?", приятно было сидеть рядом с немногословным человеком.
– А Иван у вас кто? – спросила она.
– Я у них Иван-Царевич, – сказал Билибинов, – а Сережа был Серый Волк. Потому что мы были друзья.
Денис снова накрыл ладонью Машину руку, и тут Маша поняла: все они считают, что она – Сережина невеста, у нее горе, и они должны хоть немного отвлечь ее от грустных мыслей. Сказать им, что ли, правду? Но зачем? Пусть, рассказывая всякую ерунду и думая, что отвлекают ее от страшных мыслей, отвлекутся сами. Ведь работали с Сережей вместе, были друзьями, тяжело им, наверное, сейчас.
– Это ничего, что мы тебя сюда вытащили? – тихо спросил Денис, а Иван с Вадимом уставились в разложенный на столе старый "Огонек", словно впервые его видели.
– Нет, нет, как раз спасибо, – ответила Маша. – Все хорошо, ребята, вы не волнуйтесь.
Вдруг на мгновение она ощутила щемящую грусть, словно Сережа и впрямь был ее женихом или хотя бы очень близким человеком. Может, пиво так действует? подумала Маша и тут услышала женский голос, немного пьяный. Высокая крашеная блондинка, сразу бросаются в глаза длинные пальцы, все в серебряных кольцах, потом – обнаженные до плеч руки, а потом уже – худое лицо с ярко накрашенными губами.
