Записки Серого Волка - Леви Ахто (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
Эве устало села на стульчик, вытянула ноги. Какой-то дородный господин сунул голову в окошко.
– Илона! – позвал он.
– Как всегда? – она заговорщицки улыбнулась и достала из-под стола маленький продолговатый пакетик. Озираясь по сторонам, она быстро подала его господину, получив от него взамен несколько кредиток.
– Остаток тебе, – сказал господин и исчез.
– Вот видишь, – сказала Илона Эве и показала кредитки, – сто пятьдесят марок, из них тридцать мне, двадцать – Кнуту. – Она приподняла юбку и быстро сунула деньги в чулок.
– Я тебе давно говорила, начинай… Чего бояться? – при этих словах она взглянула на меня. Наши с нею отношения не назовешь приятельскими, она меня терпит, ведь пользу-то я приношу, бегаю все-таки живо. Но мне кажется, она бы не прочь приучить и меня к своей торговле. И я бы, наверное, давно продавал коньяк, если бы не Эве. Она сказала, что сама продавать не будет и мне не советует. А раз Эве это неприятно, пусть это принесет хоть чистое золото – я продавать не буду.
– Тебе бы сидеть где-нибудь в канцелярии, – продолжала Илона убеждать Эве. – Недотрога ты и скромница. Но я тебе скажу – красивой девушке не вредно, если ее немного полапают. Тут уж ничего не поделаешь, на то ты красива.
Появился Кнут. Оказывается, если придет госпожа Краузе со своим мальчиком, нужно ее предупредить о том, что в зале находится ее муж. Он еще постоял немного, ни к кому конкретно не обращаясь, прохрюкал: «Ну-ну, работайте», – и пропал. Но тут же вернулся и сказал Эве, что звонил герр Клаусен. У него сегодня вечер, и герр Клаусен хочет, чтобы пришла Эве. Он добавил, что за ней приедут, и снова пропал.
– Зачем тебя приглашают на эти вечера? – спросил я после работы Эве, когда она, уже одетая, ждала того, кто должен был за ней приехать.
– Приглашают не только меня, малыш, других тоже. А зачем… Веселиться, – она говорила об этом вовсе не весело, уставшим, тихим голосом. – Они нам за участие в этих вечерах платят. О, щедро платят. Разумеется, там не всегда приятно, чаще даже неприятно: пристают, сальности и все такое. А не идти – тоже нельзя. Потом герр Бруно тебя вызовет и скажет: вы вели себя вчера нетактично, мне не нужны нетактичные служащие. А это значит, что надо искать другую работу.
Посетителей было мало. Тянулись один за другим, было еще рано. И к тому же дождь. Я слонялся между вешалками, прислушиваясь к разговору девушек. Говорила Эве.
– Уго его спрашивает: «Куда это вы едете?» А он отвечает: «Я же здесь, на Централштрассе, не могу развернуться, сделаю круг по соседней улице». – «Болтовня», – проворчал Уго, но не стал спорить. Такси повернуло на какую-то узкую улочку и вдруг заскользило по мокрому асфальту, с визгом заскрипели тормоза, прямо на нас летела большая машина. Потом ударились, и все смешалось. Такси перевернулось. Посыпались стекла, кто-то где-то что-то кричал – и все. Вроде все остановилось – жизнь, свет, все. Потом я почувствовала, что меня поднимают, – это был Уго. С ним ничего не случилось. Собрался народ, и полиция, разумеется. Таксист, весь в крови, проклинал водителя той машины, а его и след простыл. Было бы хлопот – не оберешься, но Уго показал удостоверение репортера, и полиция, записав адреса, нас отпустила. Таксиста увезла «Скорая помощь». Кому-то надо свести с Уго счеты, он думает, что этот наезд неспроста, и говорит, что это излюбленный метод «платных убийц».
Что такое мог сделать Уго, за что его собираются убить? Я его знаю, он ухаживает за Эве, и, наверное, серьезно. Он не называет Эве никогда ни кошечкой, ни другими такими словами. Он всегда веселый, всегда шутит. И Эве относится к нему тоже не так, как к остальным. Он знает, что я люблю Эве, что мы с нею друзья, и ко мне относится тоже не так, как остальные. Уго не считает меня обезьяной, беседует со мной по-мужски, серьезно. Когда я его первый раз увидел, я сразу понял, что это настоящий мужчина. Вошел – длинный, веселый, простой. С ходу напялил на мою голову шляпу и сказал, точно как Эве: «Спрячь ее куда-нибудь, малыш». Вообще я не малыш, но им я это прощаю. Когда он ушел, я сказал Эве: «Во!» И поднял большой палец. Эве радостно улыбнулась. Но почему его хотят убить?
Я спросил Уго, за что его хотят убить. Он недовольно поморщился: «Это тебе Эве наболтала?» Потом заулыбался, лязгнул большими белыми зубами, словно волк, и добавил:
– Есть такие темные личности, для них всего важнее, чтобы никто не узнал, чем они занимаются, а люди моей профессии, малыш, как раз и разыскивают всякие темные истории и не стесняются называть имена. Ну вот, это им иногда не нравится. Понял, малыш? А вообще это все ерунда, расскажи лучше, как там твоя квартира?
Это он имел в виду мою каюту. Он один о ней знал: не хотелось ему врать, но я взял с него слово, что он никому не расскажет, а ему можно верить. Однажды он сказал, что хочет прийти ко мне в гости, и мы пошли в порт. Каюта ему понравилась, он только нашел, что нужно оклеить бумагой стены. Тут он стал меня расспрашивать о моей жизни вообще.
– А домой не хочешь? – спросил он. – Там, наверное, мама тоскует?.. И здесь, конечно, жить можно, но что тебя ждет? – Он надолго замолчал, и мне стало неудобно от этого. Что тут меня ждет, об этом я еще толком не думал. Да и зачем? Все равно ведь жить надо – думай не думай. А мама… Что там дома? Вообще он прав, домой хочется, но и боязно. Там теперь русские, и неизвестно, что и как. Что с отцом – он ведь против русских воевал.
– А здесь ты пропадешь, малыш, – сказал, и помолчав, Уго. – Ты здесь всегда будешь одинок. Можешь стать первоклассным жуликом, а человеком – нет. Но тебе этого сейчас не понять. Тебе не понять, что любить тебя здесь могут – вот я, например, или Эве, и, может, еще кто-нибудь, но мы боремся за жизнь и не можем тебя поднять, дай бог самим удержаться. Домой тебе надо. Ну, что касается этой каюты – она даже лучше, честнее, чем многие фешенебельные квартиры. Это точно.
Затем он, попрощавшись, неуклюже вылез через маленькую дверцу каюты. Через пару дней после того я оклеил каюту старыми газетами, а однажды Уго принес мне в «Барселону» картину. Молодая, красивая, с длинными волосами женщина, сидевшая на скале. Уго сказал, что это Лорелея. Я ее повесил на стену, и каюта стала сразу какой-то уютной, нарядной. Хороший парень Уго. Эве тоже хорошая. Наверное, они поженятся.
Сегодня только прибежал я в «Барселону», пришел Кнут и повел меня к директору – герру Бруно, на второй этаж. До этого я у него никогда в кабинете не был. Там же находятся комнатки для игры в карты и другие, которые посещают иногда важные господа и дамы.
– Хочешь преуспеть? – спросил герр Бруно. Я не знал, в чем именно, и выжидающе промолчал.
– Посматривай за фрейлейн Эве унд Илона и, если увидишь что-нибудь подозрительное, скажешь мне или Кнуту. Понятно?
Что он имел в виду под словом «подозрительное», я не знаю. Он сказал, что я смышленый и, если буду стараться, он добавит десять марок в неделю. А «подозрительное» – это когда присваивают деньги – чаевые. Я понимал, если скажу «нет», он меня тут же выгонит из «Барселоны», и сказал: «Ладно». Но уже наперед решил, что ничего-то я не замечу.
– Скажи Кнуту, чтоб привел ко мне фрейлейн Лауриц (это Эве)! – крикнул он мне вслед.
– Что ему надо, что он тебе сказал? – спросили девушки, когда я к ним явился. Я сообщил им, что герр Бруно предложил мне за ними пошпионить, и они злорадно захохотали. Я тут же передал Эве, что и ее вызывают и что мне велено передать это Кнуту. Эве сказала: «Не надо», – и пошла сама. Когда она вернулась, рассказала, что Бруно предложил ей продавать алкоголь и обещал за это повысить зарплату. Эве не согласилась.
– Будь осторожна, – предупредила Илона, – как бы он что-нибудь не придумал.
Вчера я еще не знал, что означает слово «диверсия». Сегодня знаю. Даже если бы не захотел узнать, узнал бы непременно. Еще бы! Когда весь город в один миг словно взбесился, когда летят в воздух склады, корабли, когда погибают сотни людей, когда везде валяются и стонут раненые, когда люди, уже начавшие жить мирной жизнью, бегут, как ошалелые, в поисках убежища, когда со звоном вылетают из оконных рам стекла и проваливаются потолки, хороня под собой людей,– узнаешь тогда, что означает слово «диверсия». Все только об этом и говорят. Началось это вдруг, неожиданно. Наверное, саботаж всегда начинается неожиданно. Я был в городе, к моему счастью, шагал по Централштрассе вверх к Норд-Тору, когда вдруг страшный взрыв потряс весь город. Это было так неожиданно и так страшно, что в первый миг люди словно оцепенели. Из витрин магазинов посыпались стекла, по мостовой катились круглые буханки хлеба, но хотя хлеб был так дорог и его вечно не хватало, никто на это не обращал внимания. В глазах людей был ужас. Город потрясли сразу несколько гигантских взрывов. Порт не был виден из-за черного, густого дыма. Люди, будто опомнившись, побежали – кто куда. Война давно закончилась. Люди привыкли к покою. И вдруг…
