Тихие дни в Клиши - Миллер Генри Валентайн (читать хорошую книгу TXT) 📗

— Вы — пара грязных бошей, — изрекла одна.

— Нет, это англичане. Извращенцы-англичане, — поправила ее другая.

Адриенна пыталась умиротворить их. Она засвидетельствовала, что знает нас давно и что с ней мы всегда вели себя как джентльмены — заявление, с моей дочки зрения, прозвучавшее несколько странно, если вникнуть в суть наших с ней отношений. Впрочем, в ее устах слово «джентльмены» означало лишь, что ее скромные услуги мы всегда оплачивали наличными.

Адриенна предпринимала отчаянные попытки спасти положение. Казалось, я так и слышу, как она старается измыслить выход.

— Может быть, выпишете им чек? — спросила она. На это Карл громко расхохотался. Он собрался уже во всеуслышание объявить, что у нас и книжки-то чековой нет, как я, предотвратив поток его красноречия, заговорил: — Пожалуй, это мысль… Как насчет того, чтобы каждой из вас выписать по чеку? — Не тратя слов, я зашел в комнату Карла и извлек оттуда его старую чековую книжку. Прихватил также его роскошное паркеровское перо и, вернувшись, протянул все это обладателю.

И тут-то Карл явил очередной пример своей изворотливости. С блеском демонстрируя на публику свое законное недовольство тем, что я распоряжаюсь его чековой книжкой и вообще влезаю в его дела, он проронил сквозь зубы:

— Вот-вот, всегда так. — Все это, разумеется, по-французски, дабы быть услышанным нашими посетительницами. — За все эти фокусы неизменно расплачиваюсь я. Почему бы тебе для разнообразия не выписать пару-тройку чеков?

На этот призыв я, сделав подобающе пристыженную мину, ответствовал, что не могу, ибо счет мой пуст. Тем не менее он еще упирался — точнее, делал вид, что упирается.

— А почему бы им не подождать до завтра? — спросил он, поворачиваясь к Адриенне. — Они что, нам не доверяют?

— С какой стати мы должны вам доверять? — вознегодовала одна из девиц. — Минуту назад вы делали вид, что у вас нет ни гроша. Теперь хотите, чтобы мы подождали до завтра. Э, нет, так не пойдет.

— Ну, раз так, можете все убираться, — отрезал Карл, швыряя чековую книжку на пол.

— Ну, не мелочись, — умоляюще воскликнула Адриенна. — Выдай каждой по сто франков и кончим этот разговор. Ну, пожалуйста!

— Каждой по сто франков?

— Ну, конечно, — отозвалась она. — Это не так уж много.

— Давай, — подхватил я, — не будь таким жмотом. К тому же свою половину я отдам тебе через день-другой.

— Ты всегда так говоришь, — проворчал Карл. — Кончай ломать комедию, — сказал я ему по-английски. — Выписывай чеки и пусть убираются к чертям собачьим.

— Пусть убираются? Что? Ты хочешь, чтобы я выписал им чеки, а потом показал на дверь? Ну нет, сэр, за свои денежки я намерен получить то, что мне причитается, даже если эти чеки ни к черту не годны. Ведь они-то этого не знают. И если мы просто так, за здорово живешь их отпустим, заподозрят что-то неладное.

— Эй, вы! — повысил он голос, помахивая чековой книжкой перед носом у девиц. — Маленькая деталь: а я что с этого буду иметь? Мне нужен сервис по экстра-классу, не банальное сунуть-вынуть.

Он приступил к действу раздачи чеков. Было в нем нечто пародийно-комическое. Вероятно, обладай чеки реальной ценностью, и то подобная церемония вряд ли смогла бы придать им необходимый кредит доверия. Возможно, оттого, что и раздающий, и получательницы их стояли в чем мать родила. Аналогичное ощущение — ощущение участия в некой фиктивной сделке, — похоже, передалось и девицам. Кроме, разумеется, свято веровавшей в нас Адриенны.

Про себя я молился, чтобы они ограничились показухой, а не заставляли нас проходить через все стадии стопроцентного траха. Я был весь измочален. Вымотан как бездомная собака. Потребуются сверхъестественные усилия, чтобы вызвать у меня хотя бы отдаленное подобие эрекции. Что до Карла, то он вел себя так, будто в самом деле только что раздал направо-налево три сотни франков. За них он намеревался получить свой фунт мяса, и этот фунт должен был быть обильно сдобрен пряностями.

Пока они обсуждали между собой частности, я забрался в постель. Внутренне я столь дистанцировался от творившегося под самым носом, что немедленно задремал и мне привиделся рассказ, который я начал писать несколько дней назад и к которому предполагал вернуться сразу же, как проснусь. Это был рассказ об убийстве топором. Быть может, стоит свести описание к минимуму, всецело сосредоточившись на фигуре алкоголика-убийцы, которого я оставил у обезглавленного тела нелюбимой жены? Врезать в зачин газетную заметку о преступлении, а затем, оттолкнувшись от нее, развернуть собственную версию убийства — с момента, когда голова скатывается со стола? Это как нельзя лучше ляжет в ряд, размышлял я, с линией безрукого, безногого инвалида, по вечерам раскатывающего по улицам на низенькой платформе на колесиках — так, что голова его оказывается вровень с коленями идущих. На этом фабульном витке мне как воздух требовалось что-то пугающее, ибо я загодя припрятал в рукаве бесподобный фарсовый ход, каковой, по моему разумению, должен был стать превосходной завязкой ко всей истории.

Нескольких секунд, подаренных мне забытьем, оказалось достаточно, чтобы ко мне вернулось настроение, напрочь утраченное в день, когда к нам снизошла наша сомнамбула — наша своенравная принцесса Покахонтас.

Из полусна меня вывел легкий толчок Адриенны, тем временем облюбовавшей себе место рядом со мной в постели. Она что-то нашептывала мне на ухо. Что-то опять о деньгах. Я рассеянно попросил ее повторить и, стремясь не упустить только что пришедшую в голову мысль, вновь и вновь повторял про себя: «Голова скатывалась со стола… скатывалась со стола… пигмей на колесиках… колесики… ноги… миллионы ног…»

— Они спрашивали, не наберется ли у вас мелочи им на проезд. Они далеко живут.

— Далеко? — переспросил я, глядя на нее отсутствующим взглядом. — Как далеко? (Не забыть бы: колесики; ноги; голова скатывалась со стола… рассказ начать с середины предложения.)

— В Менильмонтане, — ответила Адриенна.

— Подай-ка мне карандаш и бумагу — вон оттуда, со стола, — попросил я.

— Менильмонтан… Менильмонтан… — повторял я машинально, набрасывая ключевые слова: «резиновые колесики», «деревянные галоши», «пробковые протезы» и тому подобное.

— Что ты делаешь? — зашипела Адриенна, резко дергая меня за руку. — Что на тебя нашло?

— Il est fou, [22] — воскликнула она, приподнявшись и в отчаянии всплескивая руками.

— Оu est l' autre? [23] — растерянно спросила она, озираясь по сторонам в поисках Карла. — Mon Dieu, — послышался ее голос откуда-то издали, — il dort. [24] — Затем, после ничего доброго не предвещавшей паузы: — Ну, это уж ни в какие ворота не лезет. Пошли отсюда, девочки! Один нахлестался и отключился, другой мелет чушь какую-то. Зря время теряем. Вот каковы эти иностранцы — вечно у них на уме что-то другое. Они не хотят заниматься любовью, им надо только, чтобы их хорошенько пощекотали…

«Пощекотали»; это я тоже занес в свой кондуит. Не помню точно, какое французское слово она употребила, но, как бы то ни было, оно отозвалось в моем сознании благодарной болью. Пощекотали. Глагол, которым я не пользовался целую вечность. И в памяти тут же всплыло еще одно слово, которым я пользовался крайне редко: «заблудившийся». Я даже не вполне отдавал себе отчет в том, что оно в точности означает. Ну и что, спрашивается? Так ли, сяк ли найду, куда его вставить. Да разве мало слов выпало из моего лексикона за те годы, что я прожил за границей?

Откинувшись на спинку кровати, я молча смотрел, как они собирают вещи, готовясь выкатиться наружу. Так, скрывшись в ложе от посторонних взглядов, следишь за разыгрывающейся на сцене пьесой. Я вообразил себя паралитиком, смакующим бесплатное зрелище не в силах вылезти из собственного кресла-коляски. Приди в голову одной из них схватить графин с водой и опрокинуть его мне на голову, мне не под силу будет даже сдвинуться в сторону. Останется лишь отряхнуться и улыбнуться, как улыбаются шкодливым ангелочкам (интересно, есть такие в природе?). Все, чего я жаждал, — это чтобы они поскорее убрались восвояси, позволив мне вернуться в царство моих грез. Будь у меня хоть сколько-нибудь денег, я не задумываясь расстался бы с ними в их пользу.