Прекрасное лето - Павезе Чезаре (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
Плача, она думала: «Вот если бы и Гвидо плакал», – и чувствовала жгучую боль в сердце, от которой вся млела и, казалось, теряла сознание. Но вдруг она лишилась опоры; она поняла, что Гвидо встает, и открыла глаза. Гвидо стоял и с любопытством смотрел на нее. Тогда она перестала плакать, потому что ей казалось, что она плачет на людях. Под взглядом Гвидо Джиния, почти не различавшая ничего вокруг, опять почувствовала, что у нее на глаза навертываются слезы.
– Ну-ну, – шутливым топом сказал Гвидо, – жизнь и так коротка, не надо плакать.
– Я плакала от радости, – сказала Джиния.
– Тогда ладно, – сказал Гвидо, – но в другой раз так сразу и говори.
И вот прошло с полчаса, а Джиния, которой хотелось бы о многом расспросить его – про Амелию, про него самого, про его картины, и что он делает по вечерам, и любит ли он ее, – так и не набралась смелости и только настояла на том, чтобы они ушли за портьеру, потому что при свете ей казалось, что все на них смотрят. Там, когда они целовались, Джиния тихо сказала ему, что вчера он сделал ей так больно, что она чуть не закричала, и тогда Гвидо помягчал и стал утешать ее и ласкать, шепча ей на ухо: «Вот увидишь, это пройдет, вот увидишь. А сейчас тебе больно?» Потом, когда они лежали в истоме, согревая друг друга своим теплом, он многое объяснил ей и сказал, что такой девушке, как она, не сделает худого и пусть она не беспокоится. Тогда Джиния в темноте взяла его руку и поцеловала ее.
Теперь, когда она знала, что Гвидо такой хороший, у нее прибавилось смелости, и, положив голову ему на плечо, она сказала, что хочет всегда видеться с ним наедине, потому что с ним ей хорошо, а с другими нет.
– Вечером сюда приходит ночевать Родригес, – сказал Гвидо, – не хочешь же ты, чтобы я выставил его на улицу. Здесь работают, понимаешь?
Но Джиния сказала, что ей довольно часочка, минутки, что она тоже работает и будет забегать сюда каждый вечер в это время, но хочет заставать его одного.
– Когда ты станешь штатским, Родригес все равно будет приходить? – спросила она. – Мне очень хотелось бы посмотреть, как ты рисуешь, но чтобы никого больше не было.
Потом она сказала, что согласилась бы позировать ему, но только на этом условии. Они лежали в темноте, и Джиния не замечала, что темнеет. В этот вечер Северино пришлось уйти па работу, поужинав всухомятку, но это случалось уже не в первый раз, и он никогда не жаловался. Джиния ушла из студии, только когда пришел Родригес.
В эти последние дни перед увольнением с военной службы Гвидо по вечерам грунтовал и сушил холсты, прилаживал мольберт и все приводил в порядок. Он никуда не выходил. Как видно, было делом решенным, что Родригес и дальше будет жить с ним. Но Родригес умел только устраивать кавардак и заводить пустые разговоры, когда Гвидо было некогда. Джиния была бы так рада помочь Гвидо навести в студии чистоту и порядок, но понимала, что Родригес стал бы приставать к ним и мешаться у них под ногами. От нечего делать она опять начала гулять с Амелией. По большей части они ходили в кино, потому что обе кое-что утаивали друг от друга, и им было нелегко проводить вечера, болтая. Было ясно, что у Амелии что-то на уме и она ходит вокруг да около – недаром она то и дело острила насчет блондинов и блондинок. Но Джиния уже привязалась к ней и была неспособна скрывать свои чувства. Однажды вечером, когда они возвращались домой, она спросила, договорилась ли Амелия с той художницей. Амелия сделала большие глаза и сказала, что об этом нечего говорить.
– Почему же, – сказала Джиния, – я никогда не позировала, но мне неприятно, если ты из-за меня потеряла эту работу.
– Перестань, пожалуйста, – сказала Амелия. – Ты нашла любовника и плюешь на всех. Правильно делаешь. Но на твоем месте я бы поостереглась.
– Почему? – спросила Джиния.
– Что говорит Северино? Нравится ему зять? – со смехом сказала Амелия.
– Почему я должна остерегаться? – спросила Джиния.
– Ты отбиваешь у меня моего прекрасного художника и еще спрашиваешь?
У Джинни екнуло сердце. С минуту она шла молча, чувствуя на себе взгляд Амелии, потом спросила:
– Ты позировала Гвидо?
Амелия взяла ее под руку и промолвила:
– Я пошутила.
Потом, помолчав, сказала:
– Разве не лучше нам гулять вдвоем, как женщина с женщиной, чем портить себе кровь, путаясь с хамами, которые ничего не понимают в девушках и ухлестывают за первой попавшейся?
– Но ты ведь крутишь с Родригесом, – сказала Джиния. Амелия пожала плечами и фыркнула. Потом проговорила:
– Скажи мне одну вещь. Гвидо по крайней мере осторожен?
– Не знаю, – сказала Джиния.
Амелия задержала ее и взяла за подбородок.
– Посмотри мне в лицо, – сказала она.
Джиния не стала сопротивляться, потому что речь шла о Гвидо. Они остановились в тени подъезда, и Амелия быстро поцеловала ее в губы.
XI
Они пошли дальше, и испуганная Джиния натянуто улыбалась под взглядом Амелии.
– Сотри помаду, – сказала Амелия спокойным голосом.
Джиния, не останавливаясь, достала зеркальце и смотрелась в него не отрываясь, пока они не дошли до следующего фонаря – все разглядывала глаза и поправляла волосы.
– Ты, наверное, думаешь, что я выпила? – сказала Амелия, когда они миновали фонарь.
Джиния спрятала зеркальце и, не отвечая, пошла дальше. Стук их каблуков по тротуару отдавался в ушах. На углу Амелия хотела было остановиться, но Джиния сказала:
– Нам сюда.
Они завернули за угол, и, когда подошли к подъезду, Амелия сказала:
– Ну, пока.
– Пока, – сказала Джиния и пошла дальше одна.
На следующий день, когда она вошла в студию, Гвидо зажег свет, потому что на улице стоял туман и, заволакивая огромные стекла, казалось, окутывал и их самих.
– Почему ты не разожжешь керосинку? – спросила Джиния.
– Керосинка горит, – сказал Гвидо, который на этот раз был в куртке. – Не бойся, зимой будем топить камин.
Джиния, обойдя комнату, приподняла прибитый к стене кусок материи и увидела маленький камин, заполненный стопками книг и всяким хламом.
– Как хорошо. И тот, кто позирует, встает сюда?
– Если позирует голым, – сказал Гвидо.
Потом он вытащил из-под кровати чемодан, в котором оказалась его штатская одежда.
– У тебя были натурщицы? – спросила Джиния. – Покажи мне папки с рисунками.
Гвидо взял ее за руку повыше локтя.
– Я вижу, ты много чего знаешь про художников. Скажи-ка, ты знакома с кем-нибудь из нашей братии?
Джиния шутливо приложила палец к губам и попыталась вырваться.
– Лучше покажи мне папки. Вы с Амелией говорили, что сюда приходило много девушек.
– Попятное дело, – сказал Гвидо, – такая у меня профессия. – Потом, чтобы она не вырывалась, поцеловал ее. – Так кого же ты знаешь?
– Да никого, – сказала Джиния, обнимая его. – Я хотела бы знать одного тебя и чтобы никто больше сюда не приходил.
– Мы соскучились бы, – сказал Гвидо.
В этот вечер Джиния хотела подмести пол, но половой щетки не нашлось, и она решила хотя бы перестелить постель за портьерой, грязную, точно звериное логово.
– Ты будешь спать здесь? – спросила она.
Гвидо сказал, что любит ночью смотреть на звезды и будет спать на тахте.
– Тогда я не стану перестилать постель, – сказала Джиния. На следующий день она пришла со свертком в сумочке. Это был галстук для Гвидо. Гвидо, шутя примерил его на свою серо-зеленую гимнастерку.
– Когда ты будешь в штатском, он тебе пойдет, – сказала Джиния.
Потом они ушли за портьеру и сплелись в объятиях на неубранной постели, натянув на себя одеяло, потому что было холодно. Гвидо сказал, что это ему полагается делать ей подарки, и Джиния, состроив гримаску, попросила у него половую щетку для студии.
Эти дни, когда они виделись вот так, урывками, были самые лучшие, только у них никогда не было времени спокойно, не торопясь поговорить, потому что с минуты па минуту мог прийти Родригес, а Джиния не хотела, чтобы он застал ее неодетой. Но в один из последних дней Гвидо сказал, что чувствует себя перед ней в долгу, и они договорились пойти куда-нибудь после ужина.
