Сто лет одиночества - Маркес Габриэль Гарсиа (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
— Кто этот тип? — спросил он.
— Коррехидор, — ответила убитая горем Урсула. — Говорят, что это начальник и его прислало правительство.
Дон Аполинар Москоте, коррехидор, прибыл в Макондо без всякого шума. Остановился он в гостинице «Отель Хакоба», основанной одним из первых арабов, которые приезжали обменивать безделушки на попугаев, и на следующий же день снял комнатку с дверью прямо на улицу, в двух кварталах от дома Буэндиа. Он поставил в ней стол и стул, купленные у Хакоба, прибил к стене привезенный с собой герб республики и вывел на дверях надпись: «Коррехидор». Первым его распоряжением был приказ покрасить все дома в голубой цвет в честь годовщины национальной независимости.
Хосе Аркадио Буэндиа, явившись с копией приказа в руке к коррехидору, застал его за послеобеденным сном в гамаке, подвешенном тут же в скромной конторе. «Вы писали эту бумагу?» — спросил Хосе Аркадио Буэндиа. Дон Аполинар Москоте, человек уже в летах, сангвинической комплекции, с виду довольно робкий, ответил утвердительно. «По какому праву?» — снова задал вопрос Хосе Аркадио Буэндиа.
Дон Аполинар Москоте разыскал в ящике стола бумажку и протянул ему: «Посылается в упомянутый город для исправления обязанностей коррехидора». Хосе Аркадио Буэндиа едва взглянул на документ.
— В этом городе распоряжаются не бумаги, — возразил он спокойно. — И запомните раз навсегда: нам никто не нужен для исправления, у нас здесь нечего исправлять.
По-прежнему не возвышая голоса, он подробно рассказал сохранявшему невозмутимый вид дону Аполинару Москоте, как они основали деревню, как размежевали землю, проложили дороги, сделали все, что надо было, и не беспокоили при этом никакое правительство, их тоже никто не беспокоил. «Мы мирный народ, у нас и своей-то смертью никто не умирал, — сказал Хосе Аркадио Буэндиа. — Вы же видите: в Макондо до сих пор нет кладбища». Он не жалуется на правительство, напротив, он рад, что им не мешали спокойно расти, и надееется, что так оно будет и впредь: не для того они основали Макондо, чтобы теперь первый встречный приказывал, как им поступать. Дон Аполинар Москоте надел куртку из грубой хлопчатобумажной ткани, такую же белую, как его брюки, ни на мгновение не забывая о хороших манерах.
— Так что, если вы хотите остаться здесь как обыкновенный, простой житель города, добро пожаловать, — заключил Хосе Аркадио Буэндиа. — Но если вы явились насаждать беспорядок, заставляя людей красить дома в голубой цвет, то собирайте-ка свое барахло и отправляйтесь туда, откуда пришли. А мой дом будет белым, как голубка.
Дон Аполинар Москоте побледнел. Подался назад, стиснул челюсти и сказал с некоторым волнением:
— Должен предупредить вас, что я вооружен.
Хосе Аркадио Буэндиа даже не заметил, в какое мгновение руки его снова налились той молодой силой, благодаря которой он прежде валил на землю коня. Он схватил дона Аполинара Москоте за лацканы и поднял его к своему лицу.
— Я делаю это, — сказал он, — потому что считаю за лучшее протащить несколько минут живого, чем весь остаток жизни таскать за собой мертвеца.
И он пронес висящего на лацканах Аполинара Москоте по улице — по самой середине — и поставил его обеими ногами на дорогу, ведущую из Макондо в долину. Через неделю тот вернулся в сопровождении шести босых, оборванных солдат, вооруженных винтовками, и с повозкой, запряженной волами, в которой сидели его жена и семь дочерей. Позже прибыли еще две повозки с мебелью, сундуками и домашней утварью. Коррехидор временно поселил семью в «Отеле Хакоба», до тех пор, пока не найдет себе дом, и снова открыл свою контору, поставив у дверей двоих часовых. Старожилы Макондо твердо решили изгнать непрошенных гостей и отправились вместе со своими старшими сыновьями к Хосе Аркадио Буэндиа, рассчитывая, что он примет на себя командование. Но Хосе Аркадио Буэндиа воспротивился их намерению, потому что, как он объяснил, дон Аполинар Москоте вернулся вместе с женой и дочерьми и не пристало мужчинам позорить человека перед его собственной семьей. Надо уладить дело миром.
Аурелиано вызвался сопровождать отца. К этому времени он уже начал носить черные усы с намазанными клеем и закрученными кончиками и приобрел тот внушительный голос, который будет отличать его на войне. Безоружные, не обращая внимания на часовых, они вошли в контору коррехидора. Дон Аполинар Москоте не проявил ни малейшего замешательства. Он представил их двум своим дочерям, случайно оказавшимся в конторе: шестнадцатилетней Ампаро, темноволосой, как ее мать, и Ремедиос, которой едва исполнилось девять лет, прелестной девочке с лилейной кожей и зелеными глазами. Обе были изящны и хорошо воспитаны. Как только Буэндиа вошли, дочери сразу же, прежде чем отец успел назвать им вновь прибывших, пододвинули им стулья. Мужчины, однако, не пожелали сесть.
— Ладно, приятель, — сказал Хосе Аркадио Буэндиа. — Мы разрешаем вам остаться здесь, но не потому, что у дверей торчат эти разбойники с мушкетами, а из уважения к вашей супруге и к вашим дочерям.
Дон Аполинар Москоте замялся, но Хосе Аркадио Буэндиа не дал ему возразить.
— Однако мы ставим два условия, — прибавил он. — Первое: каждый красит свой дом в тот цвет, в который ему вздумается. Второе: солдаты сейчас же уходят из Макондо. За порядок в городе мы отвечаем.
Коррехидор клятвенно поднял руку:
— Слово чести?
— Слово врага, — сказал Хосе Аркадио Буэндиа. И добавил с горечью: — Потому что я хочу сказать вам одну вещь: вы и я — мы остаемся врагами.
В тот же вечер солдаты покинули город. Через несколько дней Хосе Аркадио Буэндиа нашел для семьи коррехидора дом. И все успокоились, кроме Аурелиано. Образ Ремедиос, младшей дочери коррехидора, которой Аурелиано по возрасту годился в отцы, остался где-то в его сердце, причиняя постоянную боль. Это было физическое ощущение, почти мешавшее ему ходить, словно камешек, попавший в ботинок.
* * *
Рождение обновленного, белого, как голубка, дома было отмечено балом. Мысль устроить его пришла в голову Урсуле в тот вечер, когда она обнаружила, что Ребека и Амаранта стали взрослыми девушками. Собственно говоря, желание создать достойное помещение, где бы девушки могли принимать гостей, и явилось главной причиной затеянного строительства. Дабы претворить свою идею в жизнь с полным блеском, Урсула трудилась, словно каторжная, все то время, пока осуществлялись преобразования, и еще до окончания их она собрала на продаже сластей и хлеба столько денег, что смогла заказать много редких и дорогих вещей для украшения и благоустройства дома, и среди прочего — чудесное изобретение, которому предстояло поразить весь город и вызвать бурное ликование молодежи, — пианолу. Ее привезли в разобранном виде в нескольких ящиках и выгрузили вместе с венской мебелью, богемским хрусталем, дорогой столовой посудой, простынями из голландского полотна и несметным количеством разнообразных ламп, подсвечников, цветочных ваз, покрывал и ковров. Поставивший все это торговый дом прислал за свой счет итальянского мастера — Пьетро Креспи, который должен был собрать и настроить пианолу, а также обучить клиентов обращению с нею и танцам под модную музыку, записанную дырочками на шести картонных цилиндрах.
Пьетро Креспи был молод и светловолос, столь красивого и воспитанного мужчины в Макондо еще не видывали. Он так заботился о своей внешности, что даже в самую изнуряющую жару работал, не снимая тисненного серебром кожаного жилета и пелерины из толстого темного сукна. Обливаясь потом и тщательно сохраняя приличествующую дистанцию по отношению к хозяевам дома, он заперся на несколько недель в гостиной и углубился в работу с одержимостью, напоминающей ту, с которой Аурелиано отдавал себя ювелирному делу. В одно прекрасное утро, не отворив дверей гостиной и не призвав никого в свидетели чуда, Пьетро Креспи вставил в пианолу первый цилиндр, и надоедливый стук молотков, несмолкающий грохот падающих досок вдруг замерли и уступили место тишине, исполненной удивления перед гармонией и чистотой музыки. Все сбежались в гостиную. Хосе Аркадио Буэндиа застыл, пораженный, но не красотой мелодии, а видом клавиш, которые поднимались и опускались сами по себе. Он даже установил в комнате камеру Мелькиадеса, рассчитывая сделать снимок невидимого пианиста. В то утро итальянец завтракал со всей семьей. Ребека и Амаранта, подававшие на стол, робели при виде удивительной плавности, с которой бледные, не украшенные кольцами руки этого ангелоподобного человека действовали ножом и вилкой. В соседней с гостиной зале Пьетро Креспи стал давать им уроки танцев. Не прикасаясь к девушкам, под стук метронома, отбивающего ритм, он показывал им различные па под вежливым надзором Урсулы, которая ни на минуту не покидала комнату, пока ее дочери обучались танцам. В эти дни Пьетро Креспи надевал бальные туфли и особые брюки — очень узкие и облегающие.
