На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Коэльо Пауло (читать книги регистрация TXT) 📗

«Нет, не так, я спросила, и ты ответил», — хотела сказать я, но промолчала.

— Я выучился так же, как этот художник, — продолжал он. — Я принял любовь, сошедшую с поднебесных высот. Я не упирался, когда меня вели. Ты, должно быть, помнишь то письмо, где я говорил о своем желании уйти в монастырь. Я так и не рассказал тебе об этом, но желание мое осуществилось.

И мне тут же вспомнился разговор перед лекцией. Сердце мое заколотилось, я устремила пристальный взгляд на лик Девы. Она улыбалась.

«Этого не может быть, — думала я. — Если даже он и ушел, то, значит, потом покинул его. Пожалуйста, скажи мне, что оставил семинарию».

— Юность моя прошла бурно и насыщенно, — меж тем продолжал он, не пытаясь угадать ход моих мыслей. — Я познал другие народы, повидал иные пейзажи. Я искал Бога по всему белому свету. Я любил других женщин. Я овладел множеством профессий.

Вновь кольнула меня ревность. «Нельзя допустить, чтобы вернулась Другая», — произнесла я про себя, не сводя глаз с улыбающейся Девы.

— Мистерия жизни завораживала меня, и я хотел лучше постичь ее смысл. На мои расспросы люди отвечали, что, мол, этот знает то, а тот — это. Я побывал в Индии и в Египте. Познакомился со знатоками магии и медитации, с алхимиками и священнослужителями. И наконец открыл для себя то, что следовало открыть: Истина неизменно пребывает там же, где Вера.

Истина неизменно пребывает там же, где Вера. Я снова и по-новому оглядела церковь — источенные временем каменные плиты, столько раз падавшие во прах и столько раз восстановленные. Что подвигало людей на неслыханное упорство, на титанический труд? Что заставляло их выбиваться из сил, чтобы вновь воздвигнуть — в глуши, на горных вершинах — этот маленький храм?

Что?

— Вера.

— Своя правота была у буддистов, своя правота — у кришнаитов, своя — у индусов, у мусульман, у иудеев. Если человек идет непритворной стезей веры, он сумеет слиться с Богом и обретет способность творить чудеса. Но мало было узнать это — требовалась еще и решимость сделать выбор. Я выбрал католичество, потому что в этой вере был воспитан, ее чудесами проникнуты годы моего детства. Если бы я родился иудеем, то выбрал бы иудаизм. Бог — един, хоть и носит тысячу имен, но именно и только тебе надлежит выбрать, каким именем ты будешь звать его.

Снова раздались шаги.

Какой-то человек приблизился, оглядел нас, потом подошел к центральному алтарю и убрал два подсвечника. Вероятно, это был ризничий или причетник.

Я вспомнила старика, который не хотел пускать нас в часовню. Но этот человек не произнес ни слова. Когда же он вышел, мой друг сказал мне:

— Сегодня вечером у меня встреча.

— Пожалуйста, не отвлекайся. Рассказывай дальше.

— Я поступил в семинарию, находящуюся здесь поблизости. Четыре года я изучал все, что мог. В этот период я познакомился с Иллюминатами, с Харизма-тиками, с приверженцами течений, пытавшимися отворить двери, запертые много лет назад. Я понял, что Бог — не тот палач, которым меня стращали в детстве. Возникла попытка вернуться к первоначальной, ничем не запятнанной, невинной сущности христианства.

— Не прошло и двух тысяч лет, как они осознали, что Христос и Церковь — не одно и то же? — со сдержанной иронией спросила я.

— Можешь шутить, сколько хочешь, но речь идет именно об этом. Я стал учиться у одного из тех монахов, кто возглавлял нашу обитель. И он внушил мне, что необходимо принять огонь откровения, Святой Дух.

От его слов сердце мое сжималось. А Дева по-прежнему улыбалась, и младенец Иисус глядел на меня весело. Когда-то и я веровала во все это, но прошло время — и возникшее с прожитыми годами ощущение того, что я научилась рассуждать логично, здраво и стою на земле обеими ногами, отдалило меня от религии. Как было бы хорошо, если бы воскресла во мне та прежняя, детская, столько лет сопровождавшая меня вера — вера в ангелов и в чудеса! Но одним лишь хотением ее не вернуть.

— Мой наставник сказал мне: «Если поверишь, что знаешь, то в конце концов узнаешь», — продолжал он. — В одиночестве своей кельи я стал разговаривать сам с собой. Я молился, чтобы Святой Дух снизошел ко мне и научил меня всему, что мне надлежит знать. И вскоре понял, что одновременно с моим звучит и другой, мудрый голос, произнося за меня слова.

— Со мной такое тоже бывало, — перебила я его.

Он выжидательно замолчал, но я больше ничего не сумела сказать.

— Говори же, я слушаю.

Но слова у меня не шли с языка. Он говорил о таких прекрасных вещах, я не смогла бы подобрать столь же выразительных слов.

— Другая все время пытается вернуться, — сказал он, словно отгадав мои мысли. — Другая боится ненароком брякнуть глупость.

— Да, — ответила я, изо всех сил стараясь одолеть страх. — Иногда случается, что я говорю с кем-нибудь с жаром и увлечением и вдруг в какой-то момент начинаю произносить такое, о чем никогда раньше не задумывалась. Мне кажется, будто я всего лишь передаю мысли того, кто несравненно умнее меня и гораздо лучше разбирается в жизни. Но это бывает редко. Обычно предпочитаю помалкивать и слушать. И верю, что узнаю что-то новое, хотя в конце концов все забываю.

— Нет ничего более непостижимого для человека, чем он сам. Если будем мы иметь веру с горчичное зерно, то сдвинем эту гору. Вот это я усвоил. И сегодня я удивляюсь, с уважением слушая свои собственные слова. Апостолы были неграмотными, невежественными рыбаками. Но они принимали огонь, сходящий с небес. Они не стыдились своего невежества — у них была вера в Святого Духа. Этот дар принадлежит лишь тому, кто захочет принять его. Достаточно лишь поверить, принять и не бояться совершить ошибку.

Дева с улыбкой стояла передо мной. Вот уж у кого были все основания плакать — а она улыбалась.

— Продолжай, — сказала я.

— Я уже все сказал. Надо принять дар. И тогда он проявится, обретет свое выражение.

— Эта штука так не работает.

— Разве ты не понимаешь меня?

— Понимаю. Но я — такая же, как и все прочие люди: я боюсь. Тем, о чем ты говоришь, можешь воспользоваться ты, твой сосед, но не я.

— Все изменится, когда ты поймешь, что мы подобны вот этому младенцу перед нами, что глядит на нас.

— Но к этому времени все мы осознаем, что подходим слишком близко к свету и не сможем возжечь свое собственное пламя.

Он ничего не ответил.

— Ты не договорил насчет семинарии, — спустя некоторое время напомнила я.

— Я не уйду из семинарии.

И прежде чем я успела что-то ответить, встал и направился к алтарю.

Я не шевельнулась. Голова пошла кругом, я не понимала, что происходит. «Не уйду из семинарии»!

Лучше не думать. Плотина прорвана, любовь затопила душу, и поток мне не сдержать. Есть еще один выход — призвать на помощь Другую, ту, кого душевная слабость делала суровой, а робость — холодной, но я больше не хотела этого. Я больше не могла смотреть на жизнь ее глазами.

Думы мои прервал внезапно раздавшийся звук — пронзительный и долгий, словно рядом кто-то взял ноту на гигантской флейте. Сердце мое заколотилось.

За первым звуком последовал второй. Потом еще один. Я оглянулась назад: деревянная лестница вела на небрежно сколоченный помост, резко контрастировавший с ледяной красотой и гармонией церкви. На помосте я увидела старинный орган.

И — его. В полутьме я не различала лица, но знала — он там.

Я поднялась с места, но тотчас прозвучал его взволнованный голос:

— Пилар! Оставайся на месте!

И я повиновалась.

— Пусть Великая Мать вдохновит меня, — продолжал он. — Пусть музыка сегодня станет моей молитвой.

И начал играть «Аве Мария». Было часов шесть, наступало время «Ангелуса» [2], время, когда свет и тьма перемешиваются. Звуки органа гулко разносились по пустой церкви, проникая, казалось, в древние камни ее стен, перемешиваясь с духом легенд и жаром молитв, окутывавших статуи святых. Я закрыла глаза, чтобы музыка проникла мне в самую душу, смыла с нее страх и чувство вины, внушила мне, что я — лучше, чем думала, сильней, чем считала себя.