Современная американская повесть - Болдуин Джеймс (читать полную версию книги txt) 📗
— Конечно, станем, — сказала мама. — Еще раз спасибо. Всего вам.
— До свидания. Не забывайте, о чем я вам говорил, Тиш.
— Нет, не забуду. Скажите Фонни, что я держусь.
— Вот таких я люблю. Вернее… — И в нем еще явственней почувствовалось что-то мальчишеское. — Вернее, Фонни таких любит. — И он улыбнулся. Он отворил нам дверь. Он сказал: — Всего вам хорошего.
И мы сказали:
— Всего вам хорошего.
В субботу днем Фонни шел по Седьмой авеню и столкнулся с Дэниелом. Они не виделись со школьной скамьи.
Время не пошло Дэниелу на пользу. Он был все такой же большой, черный, громогласный. К двадцати трем годам — Фонни немного младше его — он уже успел растерять своих сверстников. После восторженной встречи следом за минутной растерянностью они облапили друг друга и стали хохотать и лупить один другого по голове и по спине, снова совсем мальчишки, и, хотя Фонни не любил ходить по барам, зашли в ближайший и заказали два пива.
— Вот красота! Ну, как она, жизнь? — Не знаю, кто из них задал этот вопрос, кто спросил первый, но я так и вижу их лица.
— Ты почему меня спрашиваешь?
— А потому, что ты вот он, тута.
— Где тута?
— Слушай, брось дурака валять! Ты что делаешь?
— Да вот ишачу на одного еврея, старик, — производство готового платья, — вожу тележку, разъезжаю вверх-вниз в лифтах.
— Твои как?
— Э-э, отец два года назад умер. Живу все там же, вместе с мамой. Мучается она, у нее варикозные вены. Так что… — И Дэниел опустил глаза на пивную кружку.
— А ты что собираешься делать? Я спрашиваю: ты не занят?
— Сейчас, сию минуту?
— Я говорю, может, собираешься куда-нибудь, может, договорился, а то пойдем со мной. Прямо отсюда и пойдем.
— Ничем я не занят.
Фонни допил пиво и расплатился с официантом.
— Пошли. Пиво и у нас в берлоге найдется. Да пойдем же! Ты помнишь девчонку Тиш?
— Тиш?
— Да, Тиш. Маленькая такая, костлявенькая Тиш. Моя девочка.
— Маленькая, костлявенькая?
— Ну да! Я до сих пор с ней. Думаем пожениться, старик. Пошли. Покажу тебе свою берлогу. А она сообразит нам чего-нибудь поесть. Ну, пошли, пошли. Я же говорю, что пиво у нас и дома найдется.
Конечно, не следовало ему тратить такие деньги, но он заталкивает Дэниела в такси, и они катят на Бэнк-стрит, хотя я их вовсе и не жду. Но Фонни такой радушный, такой веселый, так радуется! Сказать правду, я узнаю Дэниела только по тому, как блестят глаза у Фонни. Да, время не пошло Дэниелу на пользу, и я вижу, до какой степени жизнь потрепала его. Я вовсе не такая уж наблюдательная, просто я влюблена в Фонни. Не любовь и не страх делают человека слепым, слепым его делает равнодушие. И я не могла оставаться равнодушной к Дэниелу, видя по лицу Фонни, как это хорошо, что в болотистой заводи своего прошлого ему удалось каким-то чудесным образом выудить близкого друга.
Но это значит, что мне надо сходить в магазин, и я выхожу, оставляя Фонни и Дэниела одних. У нас есть проигрыватель. Уходя, я слышу, что Фонни ставит «Сравни, но с чем?», и вижу, что Дэниел сидит на корточках и пьет пиво.
— Так ты что, правда решил жениться? — спрашивает Дэниел грустно и в то же время насмешливо.
— Ну да. Мы жилье себе подыскиваем — ищем мансарду, потому что за мансарду, знаешь, не так дерут. И чтобы Тиш не пришлось тесниться, и чтобы мне было где работать. Эта комната и на одного мала, уж не говоря о двоих. У меня здесь весь мой материал — и здесь и в подвале. — С этими словами, сидя на корточках напротив Дэниела, он свертывает самокрутку ему и себе. — Сколько мансард стоят пустые по всему Ист-Сайду, а снимать их никому и в голову не придет, кроме таких вот чудаков, вроде меня. Случись пожар, ведь это ловушка, а в некоторых даже уборных нет. Казалось бы, найти мансарду легче легкого! — Он раскуривает самокрутку, затягивается и передает ее Дэниелу. — Но знаешь, старик, здорово не любят в нашей стране негров. Так не любят, что скорее прокаженному сдадут, чем негру. Честное слово! — Дэниел затягивается и передает самокрутку Фонни. «Усталые леди целуют собак», — орет проигрыватель. Фонни тоже затягивается, отпивает пива из банки и возвращает самокрутку Дэниелу. — Ходим когда вдвоем с Тиш, когда она одна или я один. Но все то же самое. — Он встает. — Теперь одну Тиш я не пускаю, потому что, понимаешь, какое дело, на прошлой неделе уже совсем было сладилось, подыскала она мансарду, один типчик обещал сдать. Но он меня еще не видал. Наверно, так рассудил: черная цыпочка из Гринич-Вилледжа, ходит одна, высматривает себе помещение. Дай-ка я с ней побалуюсь. Думал, что она авансы ему делает. Вот это самое и было у него на уме. Тиш приходит гордая, довольная и рассказывает мне. — Он снова садится. — Ну, мы идем туда. А этот стервец как увидел меня, так говорит: произошло, мол, недоразумение, сдать нам он ничего не может, откуда-то, из Румынии, что ли, чуть не через полчаса понаедут его родичи, и он поселит их в этой мансарде. Сволочь! Я обозвал его сволочью, и он пригрозил мне, что натравит на меня полицию. — Фонни берет самокрутку у Дэниела. — Я уж подумываю, как бы мне подкопить монет и двинуть куда-нибудь из нашей дерьмовой страны.
— Как же это ты двинешь?
— Сам еще не знаю, — говорит Фонни. — Тиш плавать не умеет. — Он возвращает самокрутку Дэниелу, и они начинают гоготать и корчиться от хохота.
— Сначала тебе, может, одному уехать, — уже серьезно говорит Дэниел.
Самокрутка и пластинка подошли к концу.
— Нет, — говорит Фонни. — Я на это вряд ли решусь. — Дэниел пристально смотрит на него. — Мне страшно.
— Чего страшно? — спрашивает Дэниел, хотя и сам знает, как ответить на этот вопрос.
— Боюсь, и все тут, — говорит Фонни после долгого молчания.
— Боишься, как бы с твоей Тиш чего не случилось? — спрашивает Дэниел.
Снова долгое молчание. Фонни смотрит в окно. Дэниел смотрит Фонни в спину.
— Да, — говорит наконец Фонни. Потом: — Боюсь, как бы с нами обоими чего не случилось друг без друга. Ведь она прямо-таки несмышленыш, старик, всем доверяет. Идет, понимаешь, по улице, крутит своим аккуратненьким задиком и дивится, когда на нее всякая сволочь кидается. Того, что я вижу, ей не видно. — Снова наступает молчание. Дэниел внимательно смотрит на него, и Фонни говорит: — Может, я покажусь кое-кому шизиком, но, понимаешь, у меня только и есть в жизни что мое дерево, мой камень и Тиш. Если я их лишусь, тогда мне конец. Я это твердо знаю. Понимаешь, старик? — Он поворачивается лицом к Дэниелу. — Что во мне есть, не я это туда вложил. И не мне это из себя вытаскивать.
Дэниел подходит к тюфяку, садится, прислоняется спиной к стене.
— По-моему, ты не шизик. По-моему, тебе повезло. У меня ничего такого нет. Можно мне еще пива?
— Конечно, — говорит Фонни, идет и открывает еще две банки. Одну дает Дэниелу, и Дэниел надолго припадает к ней, а потом говорит:
— Я только что из тюряги, друг. Два года отсидел.
Фонни молчит — поворачивается и молча смотрит на него.
Дэниел молчит, отпивает из банки.
— Мне было сказано — да и до сих пор так говорят, — будто я увел машину. А я, понимаешь, даже и водить эти машины не умею! Потребовал от своего адвоката — на самом-то деле он был ихний адвокат, понимаешь, от городского суда, — потребовал, чтобы он доказал им это, а зачем ему доказывать? И вообще я и в машине-то не сидел, когда меня взяли. Но при мне была травка. Сижу себе у нас на крылечке, а они подъехали и замели меня. Вот так, очень просто. Время было около двенадцати ночи, ткнули в камеру, а на следующее утро выставили вместе с другими на опознание, и какой-то подонок заявил, что машину увел я, а я и видеть ее не видал. И вот, понимаешь, раз я с травкой, значит, все равно подлежу: Потом мне говорят: признаешь свою вину — срок будет меньше. А не признаешь, тогда вкатим как следует. Ну что тебе сказать?.. Я один… — Он снова прикладывается к банке. — Никого возле меня нет… Взял и сказал на суде: виновен. Два года! — Он наклоняется вперед, не сводя глаз с Фонни. — Мне тогда показалось, что это лучше, чем загреметь из-за марихуаны. — Он откидывается назад, смеется, отпивает из банки и смотрит вверх на Фонни. — Так вот нет! На пушку меня взяли, потому что я был дурак дураком и сам не свой от страха. А теперь жалею. — Он замолкает. Потом: — Два года!
