Музей моих тайн - Боровикова Татьяна Павловна (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗

После Соммы Джеку дали отпуск, и он побывал дома впервые за без малого два года. Раны его почти зажили – это были удивительно неглубокие царапины, оставившие на лице и руках сетку нитевидных шрамов, и Нелл очень гордилась, потому что человек с такими шрамами точно не трус. Джек даже медаль получил за храбрость, то есть за убийство трех немцев, и Нелл была очень разочарована, что он не хотел надевать медаль, когда они гуляли вместе. Нелл пыталась его пилить, чтобы он надел медаль, но он только очень странно посмотрел на Нелл, и она чуть было не напугалась.

С ним было очень трудно во время отпуска. Он каждый день приходил на Лоутер-стрит, но почти все время молчал, только мрачно сидел за столом, и Нелл была на волосок от того, чтобы потерять терпение и рассердиться на него за такую неучтивость. Впрочем, с Лилиан он разговаривал. Она к этому времени вступила в местное отделение Союза демократического контроля [10] и ходила на всякие лекции, и Рейчел сказала Джеку, что Лилиан лижет задницу врагам, все равно как Арнольд Роунтри, но Джек только посмеялся. Джек и Лилиан, кажется, были согласны почти во всем, и Джек даже сказал, что, по его мнению, отказники – храбрые люди, так что Нелл чуть не уронила чашку. Ей неприятно было смотреть на Джека и сестру, когда они сидели, сблизив головы, и беседовали бог знает о чем. Впервые в жизни Нелл ощутила неприязнь к сестре.

Нелл и Джек чуть не поженились во время этого отпуска; они обсуждали возможность раздобыть экстренную лицензию; Джека отпустили только на неделю, но эти дни пролетели как-то неожиданно быстро. Джек не захотел – он сказал, это не потому, что он ее не любит, а потому, что не хочет сделать ее вдовой. Нелл, конечно, не могла сказать, что лучше будет вдовой, чем второй раз оставленной на бобах невестой, и промолчала.

Перед самым возвращением Джека на фронт они пошли в «Электрик-синема» на Фоссгейт смотреть фильм «Битва на Сомме». Нелл все высматривала на экране улыбчивое лицо Альберта, почему-то уверенная, что рано или поздно он там появится, хотя на самом деле ей было бы очень тяжело его увидеть. Все британские томми улыбались и хохотали, словно война – очень смешная шутка. «Сплошное веселье», как сказал бы Альберт. Конечно, они улыбались на камеру – запросто можно было себе представить, как кинооператор говорит бредущим мимо него на фронт колоннам: «Ну-ка, ребята, улыбочку!» Солдаты поворачивались к объективу, махали и улыбались, будто на Сомме их ждала однодневная развлекательная экскурсия. В фильме была показана тщательная подготовка – переброска войск, заградительный огонь артиллерии. На экране стреляли пушки и вылетали маленькие клубы дыма, похожие на облака. Оттого что звука не было, битва на Сомме казалась какой-то очень мирной. Нелл смотрела, как солдаты в одних рубашках и штанах с подтяжками заряжают большие пушки, и к горлу подступал комок – она вспоминала тот день, когда Джек чинил скамейку на заднем дворе.

Потом шло много кадров с пленными немцами – томми совали им сигареты – и с ходячими ранеными (с обеих сторон) – они хромали по окопам, – но саму битву как-то не показали. Был эпизод с солдатами, которым приказывают лезть через бруствер, и все они вылезли наверх и пошли в атаку, кроме одного, который долез доверху, а потом медленно соскользнул обратно. Потом шел кадр с двумя убитыми лошадьми, с подписью про бессловесных друзей, которые принесли высшую жертву, но в целом это выглядело так, словно в битве на Сомме мало кого убили, и трудно было понять, куда девались все убитые. (В каком-то смысле этот фильм соответствовал тому, что пережил на Сомме Фрэнк.)

Даже Нелл поняла, что в этом повествовании что-то не так, и когда загорелся свет и зрители, шаркая, стали пробираться к выходу, Джек и Нелл задержались на местах, и он наклонился к ней и очень тихо сказал: «Нелл, там все было совсем по-другому», а она ответила: «Да уж наверно».

А потом Джек уехал, но не на фронт, а в Шуберинесс. Фрэнк не знал, как это произошло, но Джек каким-то образом получил назначение в новую школу дрессировки собак – дрессировщиком собак-почтальонов.

Джек больше не слышал пушек. Пушки никуда не делись, просто он их больше не слышал. По ночам у него в ногах лежала Бетси, и ровное дыхание собачки помогало заснуть ему самому. Спать с собаками было строго воспрещено – их полагалось запирать на ночь в клетки, но Джек обнаружил, что чем больше плюешь на правила, тем легче их нарушать. Бетси была его любимицей – маленький преданный вельштерьер, она ради него побежала бы и в адское пламя. Он и других двух собак любил, но не так, как Бетси. Бруно был немецкой овчаркой – большой флегматичный пес. Джек и Бруно хорошо понимали друг друга – оба знали, что должны умереть, и потому соблюдали уважительную дистанцию. В минуты меньшей ясности сознания Джек думал, что в Бруно перевоплотился покойный Малькольм Иннес-Уорд. Иногда по ночам он сидел на земле у псарни вместе с Бруно, как когда-то сидел с Иннес-Уордом, и по временам обнаруживал, что собирается скрутить вторую самокрутку и передать ее большому вежливому псу, но вовремя останавливался.

Третью собаку звали Пеп – это был маленький джек-рассел-терьер, самая быстрая и самая лучшая собака-почтальон. Пепу нравилось бегать; война для него была игрой; он стремглав несся обратно с запиской в жестянке, привязанной на шею: «В таком-то окопе кончаются патроны» или что-нибудь в этом роде, отскакивая от земли, не чуя под собой ног, огибая снарядные воронки, перепрыгивая препятствия, иногда описывая в воздухе сальто и снова приземляясь на ноги, он бежал прямо к Джеку и бросался к нему в объятия, доставая в прыжке до плеча. Пеп раньше был чей-то. Джек видел письмо, которое пришло вместе с ним: «Наш папа ушел воевать с кайзером, пусть теперь Пеп тоже сделает что может. С любовью, Флора». Многие собаки раньше были чьи-то. Джек видел, как их привозили в Шуберинесс целыми фургонами после первого обращения к гражданам Британии. Часть везли из приютов для животных, где теперь было полно собак, брошенных хозяевами после введения продуктовых карточек. Но некоторые приехали прямо из семей. Интересно, думал Джек, что сказали бы хозяева, увидев, как отбирают собак для дрессировки. Ему самому было трудно на это смотреть. Собак кормили только раз в день; они видели, как для них наполняют миски, но перед тем, как открыть клетки, дрессировщики принимались кидать гранаты в расположенную рядом яму. Конечно, поднимался страшный грохот, и поначалу все собаки боялись вылезти из клетки, чтобы поесть. На третий или четвертый день собаки были страшно голодны, и самые храбрые – те, которым суждено было попасть на фронт, – выскальзывали на то, что для них было линией фронта, бежали к мискам, как можно быстрее глотали еду и мчались назад, в укрытие. Странное дело: всего через несколько дней эти собаки уже рвались с поводка наружу, лишь заслышав первый разрыв гранаты.

Неподходящих собак иногда отсылали назад – те, которым повезло, возвращались в собачьи приюты или к хозяевам, но чаще их просто пристреливали. Джек проводил ночи без сна, вспоминая некоторых, – одна собачка до сих пор стояла у него перед глазами, кроткий спаниель с каштановой шерстью, по кличке Дженни. Она каменела от ужаса при звуке взрывов, и в конце концов ее пристрелили за плацем. Даже сейчас, уже на фронте, Джек видел Дженни как наяву, она глядела на него большими влажными глазами, словно не веря, что с ней такое происходит. Когда Джеку вспоминалась Дженни, он тянулся к изножью кровати и гладил теплую Бетси, и она, прощая все, перекатывалась на другой бок и тыкалась ему в руку мокрым носом.

Джек знал, что Фрэнк считает его предателем. С собаками работать легко, псарни достаточно далеко от передовой, там безопасно – во всяком случае, безопасней, чем в стрелковом окопе. Фрэнк высказывал это мнение громко и неустанно любому желающему слушать. Он часто недоумевал, как это Джек отхватил себе тепленькое местечко, пока Джек не сказал ему, что получил назначение через брата Иннес-Уорда. «Ну ты и ловко устроился», – сказал Фрэнк однажды, наткнувшись на Джека. Место Фрэнка было в окопе обеспечения, но он пошел за Джеком в стрелковый окоп, куда Джек повел Бруно, чтобы проложить телефонный провод. Псу на спину прикрепили катушку провода, и он побежал прочь, навострив уши и виляя хвостом, будто на прогулке в парке. Часть телефонной линии проходила по ничьей земле, и Джек лег животом на бруствер, ободряюще посвистывая Бруно и стараясь не слышать Фрэнка, который никак не мог заткнуться. «Меня убьют», – без конца повторял Фрэнк. Он воскрес из мертвых и очень боялся, что снова придется умирать. Он теперь непоколебимо верил в то, что смерть неминуема.