Зимой в Афганистане (Рассказы) - Ермаков Олег (читать полную версию книги TXT) 📗
— А я обжил баню. Вон на отшибе. Это моя хижина. — Он пытливо посмотрел на нее. — Хорошо?
— Здесь? — растерянно спросила она и оглянулась. — Да. Только...
— Что?
— Только как-то... непривычно просто. Это из колодца так пахнет?
— Да. Я беру воду из ручья. В роще ручей.
Они прошли по короткой деревенской улице мимо серых истерзанных изб, мимо огородов и садов с торчащими кое-где из зеленых лохм ветхими плетнями.
Над дверью бани-хижины висела коряга.
— Это Охраняющий, — сказал он, и тогда девушка разглядела кривой рот, редкие толстые волосины и пустой глаз во лбу.
Скрипнула дверь, и они вошли в хижину. Привыкнув к сумраку, девушка увидела печь, железную кровать с рваным матрацем, набитым соломой, стол, застекленное оконце и полку под потолком, — там круглились свечи, лежали спички, пачка соли, стоял чайник, кружка с ложкой, котелок. Пахло плесенью и давним дымом.
— Так странно, — пробормотала она.
— Обед будем готовить на улице, — сказал он, снимая с полки котелок и чайник.
Он отправился на ручей. Девушка села на лежак и сразу почувствовала себя разбитой и уставшей. Есть не хотелось, хотелось лечь и вытянуть отяжелевшие зудящие ноги... Она прилегла и задремала.
Когда она вышла на улицу, он уже разводил костер. Он чиркнул спичкой и зажег растопку, пламя всосалось в сухие дровины и вырвалось миг спустя вверх, и забило в дно чайника и котелка с водой.
— Ты и зимой здесь бываешь? — спросила она, опускаясь на корточки перед костром.
Он кивнул.
— Странно здесь, — сказала она. — Хорошо, но как-то странно. Как ты нашел все это?
— За грибами как-то поехал и набрел на пруды. Карасей, подумал, небось... Еще раз приехал со снастями. Действительно — карасей!.. И — вот.
— Но как же ты ружье посеял. Плохо без ружья. Волки всякие. И люди могут... Какой-нибудь беглый. А? Здесь часто бывают люди?
— Нет, болото отпугивает. Но иногда грибника можно... Ну и зимой охотники бегают на лыжах за зайцами.
— Зимой — у-у как, да? Здорово, да? Метель, волки, а ты печку топишь.
Вода в котелке забурлила. Он хотел засыпать крупу, но девушка попросила: дай я все сделаю, — и он отдал ей соль, ложку, прикрученную к пруту проволокой, крупу в мешочке и банку тушенки. Она сыпанула в кипяток три горсти крупы и щепоть соли и, отворачивая от жаркого костра лицо, принялась помешивать варево ложкой на пруте. Он сидел напротив, глядел в огонь и думал: вот через три дня, вот на два года. Ну ладно, это не двадцать пять лет. И не война. Это ерунда — два года.
Крупа разбухла и стала белой. Девушка вытряхнула из банки в котелок тушенку и перемешала розовые куски с кашей. Она сняла котелок и чайник с жерди, в чайник насыпала заварки. Утерев красное мокрое лицо, она взглянула на него: ловко я все делаю, правда?
Они обедали в хижине перед оконцем. Они молча ели дымящуюся кашу с черным мягким хлебом и смотрели в оконце. Потом пили чай. Девушка думала: неужели где-то есть город? неужели только сегодня они выехали из города?
С улицы донесся резкий и сухой злобный вскрик, девушка поперхнулась и закашлялась, и тревожно посмотрела на хозяина хижины.
— Это сапсан. В роще живет. Редкая птица.
Девушка кивнула. Но страх стоял в ее глазах. Выждав немного, она сказала:
— А все-таки ружье... с ружьем... как же ты так?
Одностволка шестнадцатого калибра лежала под толщей ила на дне одного из семи Кофейных прудов. Он нехотя ответил:
— Потерял.
— Врешь? — осторожно спросила она.
— Нет.
— Врешь, — сказала она. — Сразу видно. Тебе лучше никогда не врать. Это сразу всем видно будет.
— Что ты прицепилась к этому ружью?
— Ничего. Просто лучше было бы.
— Не лучше. Я это знаю... Я утопил его.
— Да?
— Что ты так смотришь? Что тут такого? Мое ружье, я купил его и патроны у барыги, потом взял и утопил.
— Зачем?
— Надоело. Даже палка раз в год стреляет. А уж ружье тем более. Даже когда не хочешь ни в кого стрелять.
Они помолчали. Девушка вздохнула.
— Жалко? — насмешливо спросил он.
— Ага, — откликнулась она. — Через три дня ты уйдешь в армию, и там тебе дадут уже не ружье, а гранаты и автомат.
— А, ты вон о чем...
— Я проницательная. Проницательная?
— Проницательная. Ну, дадут, так что ж... Три раза на стрельбище — и все. Знакомый вернулся из армии, говорит: за два года три раза на стрельбище — и все. По фанерным людям.
— Но они могут послать... — Девушка запнулась.
— Куда?
— Куда захотят, туда и пошлют служить. Могут отправить... на эту войну. Могут, Витя?
Он пожал плечами. Налил в кружку чаю, отхлебнул... Он забыл об этой войне. Как-то совсем забыл. Газеты о ней говорят невнятно, сквозь зубы. Не поймешь, русские то ли воюют там, то ли деревья сажают и детские сады строят...
Опять крикнула старая птица, и тут же донесся далекий тугой звук. Через мгновение звук повторился.
— Гроза? — спросил себя неуверенно он, встал из-за стола и вышел на улицу. Девушка растерянно и радостно улыбнулась и тоже вышла.
Небо над Деревней и рощей было чистое. По листве берез ударял то и дело сильный ветер. Свежо было.
Солнце стояло уже на западе. Оно косо освещало зеленое поле, крапчатые стволы берез, гнилые, провалившиеся крыши, черные обрывки плетней и белые сады.
— Вон, — сказал он и ткнул пальцем в небо над рощей.
— Это и есть сапсан?
Над рощей кружила птица с бурыми крыльями и пестрой грудью.
— Слышишь, — сипло сказала она и откашлялась, — как сады запахли?
— К дождю, — ответил он, не глядя на нее. — Надо собираться... Дороги развезет...
«В Индии... эти, тропические ливни... неделями». — Она беспомощно глядела в небо над рощей, но небо все было чистым.
— Хорошо тебе было? Понравилось? — спросил он.
Она молча кивнула.
— И без ружья не очень страшно? — спросил он, улыбаясь.
Она покачала головой.
— Хочешь, мы вернемся через два года?
— Хочу.
— Надолго.
— Хочу. — Она заставила себя улыбнуться.
— Уходим, — сказал он и вернулся в хижину. Он собрал ложки и кружки, взял котелок и чайник и пошел на ручей.
Она стояла все на том же месте и глядела, как он идет к березам, как он идет между берез... Его заслоняли стволы и кусты, и снова он показывался и скрывался... Нужно было самой помыть посуду, думала она и не двигалась с места, и не окликала его. Он уходил все дальше, делался все тоньше и призрачней. Солнце светило на березы. Резко чернели на белых стволах трещины, наросты и крапины. Над рощей кружила старая хищная птица.
Край тучи повис над рощей.
Он выбежал из рощи, заскочил в хижину, оставил там вымытую посуду, вышел, взялся за руль велосипеда.
— Пошли!
Она покорно пошла за ним. Она хотела сказать: сейчас дождь начнется, давай останемся и переждем, что родители? ну и что, что родители... пускай родители... я не хочу думать о родителях. Она молча шла за ним.
Они вышли на деревенскую улицу, сели на велосипеды и поехали.
Дождь побрызгал немного и перестал. Жаль, что в России не бывает этих тропических ливней, которые льются днями, неделями и месяцами, подумала она.
Она оглянулась, когда поднялись на взгорок.
Тучу сносило на юг. Над рощей и Деревней небо синело. В Деревне белели сады. Наверное, там опять трещали и цокали серые лесные мелкие птицы, трещали и цокали, прыгая с ветки на ветку и соря лепестками.
«Н-ская часть провела учения»
1981
Батальоны днем и ночью штурмовали горы Искаполь в провинции Газни. Гаубичные и реактивные батареи, самолеты и узкие быстрые пятнистые вертолеты обрушивали на горы тонны металла. В холодном осеннем воздухе пахло порохом, пыль заволакивала солнце и звезды. Днем прилетали вертолеты за трупами и ранеными. Ночи были безлунные и звездные. Ночью транспортный самолет кружил высоко над горами и сбрасывал осветительные бомбы, — они распадались на несколько оранжевых солнц; покачиваясь, шары медленно опускались, озаряя ущелья, скалы, вершины и степь у подножия гор, где стоял походный лагерь полка. Пехота шла вверх, били крупнокалиберные пулеметы, рвались мины, хлопали скорострельные гранатометы. Оранжевые солнца гасли, пехота залегала. После короткой передышки в степи зычно кричали артиллерийские офицеры и начиналась артподготовка.
