Повелитель мух - Голдинг Уильям (читать книги бесплатно .txt) 📗
Ничего, ничего такого Ральф не мог из себя выдавить. Джек действительно ловко выкрутился, но Ральфа он только еще больше разозлил. Костер погас, корабль ушел. Неужели им этого мало? Какой уж достойный ответ, он не мог совладать со злостью:
– Это подлость.
Над вершиной горы сгустилось молчанье. Взгляд Джеку застлала муть и прошла.
Последнее слово осталось за Ральфом. Он буркнул.
– Ладно. Разжигайте костер.
Наконец можно было заняться делом, и всем полегчало.
Ральф больше ничего не говорил, не делал, он стоял и смотрел на золу под ногами. Джек очень шумел. Отдавал приказы, пел, свистел, бросал фразы молчащему Ральфу, фразы, не требовавшие ответа и потому не приглашавшие к перепалке; а Ральф все молчал. Никто, даже Джек, не рискнул попросить, чтоб он сдвинулся, и в конце концов костер стали складывать ярдах в трех от него, на куда менее удобном месте. Так Ральф утвердил свое главенство, и не придумал бы лучшего способа, если б хоть целую неделю ломал над этим голову.
Перед оружием, столь непонятным и неодолимым, Джек пасовал и безотчетно кипел. К тому времени, когда костер сложили, их разделял высокий барьер.
Когда осталось только зажечь, снова была напряженная минута. Джек нерешительно мешкал. И вот, к его изумлению, Ральф подошел к Хрюше и снял с него очки. Ральф и сам не заметил, как между ним и Джеком вновь закрепилась треснувшая было нить.
– Давай я.
– Нет, я сам.
Хрюша стоял за Ральфом, утопая в море ополоумевших красок, а тот, на коленках, направлял зайчика. Как только огонь вспыхнул, Хрюша сразу протянул руку и схватил свои очки. Непобедимо лиловые, красные, желтые цветы ошарашивали их красотой, и всем стало не до враждебности. Снова они сделались мальчиками вокруг бивачного костра, и даже Ральф с Хрюшей почти влились в кружок. Скоро все побежали за валежником, а Джек разделывал тушу.
Сперва хотели всю тушу зажарить прямо на жерди, но ничего не вышло, жердь сразу сгорела. Тогда сообразили натыкать куски мяса на ветки и совали в огонь; но и так самим приходилось хорошенько поджариваться.
У Ральфа текли слюнки. Он думал отказаться от мяса, но долгая диета из фруктов, орехов да кое-когда то рыбы, то краба сломила его выдержку. Он схватил кусок недожаренного мяса и накинулся на него, как волк.
У Хрюши тоже текли слюнки, он сказал.
– А мне?
Джек собирался потомить его неизвестностью, чтоб показать свою власть; невыдержанный Хрюша сам нарывался на жестокость.
– Ты не охотился.
– Ральф тоже, – зашелся Хрюша. – И Саймон. – И он подытожил:
– В крабе небось не больно много мяса поешь.
Ральф поежился. Саймон, сидевший между Хрюшей и близнецами, обтер рот, сунул свой кусок Хрюше за камень, и тот его схватил. Близнецы фыркнули, а Саймон потупился от стыда.
Тут Джек вскочил, откромсал большущий кусок мяса и швырнул к ногам Саймона.
– На! Жри, тебе говорят!
Он буравил Саймона взглядом.
– Ну!
Он закружился в центре кружка ошарашенных мальчиков.
– Я вам мясо добыл!
Вся досада, все несчетные стыдные обиды вылились в первозданной пугающей вспышке.
– Я раскрасил лицо… Я подкрался… Ну и жрите… А я…
На вершине горы молчанье густело, густело, пока не стало слышно, как трещит огонь и, жарясь, шипит мясо. Джек огляделся, ища сочувствия, но встретил одну почтительность. Ральф стоял на пепелище сигнального огня с мясом в руках и молчал.
Наконец молчанье нарушил Морис. Он обратился к единственной теме, которая могла объединить всех:
– А вы ее где нашли?
Роджер кивнул на чужой склон.
– Там они были. У моря…
Джек уже оправился. Он сам хотел рассказывать. Он перебил Роджера:
– Мы залегли вокруг. Я подкрался на четвереньках. Копья ее не брали, без зазубрин потому что. Свинья побежала и как завизжит…
– Потом обратно, попала в кольцо, кровь хлещет…
Мальчики трещали наперебой, радостно, взахлеб:
– Мы ее зажали в кольцо…
От первого же удара у свиньи отнялись задние ноги, так что легко было зажать ее и добивать, добивать…
– А я ей горло перерезал.
Близнецы, со своей вечной обоеликой улыбкой, вскочили и стали плясать один вокруг другого. И вот плясали уже все, все визжали в подражание издыхающей свинье, кричали:
– По черепушке ее!
– По пятачку!
Морис с визгом вбежал в центр круга, изображая свинью; охотники, продолжая кружить, изображали убийство. Они танцевали, они пели.
– Бей свинью! Глотку режь! Добивай!
Ральф смотрел на них, ему было и завидно, и противно. Он выждал, пока они угомонились, пока замолкли последние отзвуки песни, и только тогда заговорил.
– Я созываю собрание.
Все по очереди замирали и обращали к нему лица.
– Собранье. Я объявляю сбор, хотя нам, может, придется сидеть в темноте. Идите на площадку. Как только я протрублю в рог. Сейчас же.
Повернулся и пошел вниз.
Глава пятая
ЗВЕРЬ ВЫХОДИТ ИЗ ВОД
Вода прибывала, и только узкая полоска твердого берега оставалась между белым бугристым подножьем террасы и морем. Ральф пошел по этой твердой полоске, потому что ему надо было хорошенько подумать, а хорошо думается только тогда, когда идешь, не глядя себе под ноги. И вдруг, бредя вдоль воды, он изумился. Он вдруг понял, как утомительна жизнь, когда приходится заново прокладывать каждую тропку и чуть не все время, пока не спишь, ты следишь за своими вышагивающими ногами. Он остановился, окинул взглядом обуженный пляж, первая веселая разведка вспомнилась ему как что-то из дальнего, лучезарного детства, и он горько усмехнулся. Он повернул и пошел обратно, к площадке, и солнце теперь било ему в лицо. Ральф готовился к речи, и, бредя в густом, слепящем солнечном блеске, он пункт за пунктом ее репетировал. Итак, это собранье не для глупостей, с этим пора покончить, сейчас вообще не до выдумок…
Он запутался в мыслях, неясных оттого, что ему не хватало слов, чтобы выразить их. Нахмурился и стал обдумывать все сначала.
Это собранье не забава, а дело серьезное.
Тут он прибавил шагу, подгоняемый мыслью о том, что надо спешить, что садится солнце, и всколыхнувшийся от его скорости ветерок дунул ему в лицо.
Ветерок приплюснул серую рубашку к груди Ральфа, и он заметил – он сейчас вообще все понимал и замечал, – как складки на рубашке противно задубели, стали будто картонные и как обтрепанными краями шортов ему больно, докрасна растерло ноги. Ральф с омерзеньем понял, до чего он грязен и опустился; он понял, как надоело ему вечно смахивать со лба спутанные космы и по вечерам, когда спрячется солнце, шумно шуршать сухой листвой, укладываясь спать. Тут он припустил почти бегом.
Берег возле бухты был усеян группками дожидавшихся собрания мальчиков.
Перед ним молча расступались, понимая, что он не в духе из-за незадачи с костром.
Место для собраний, где он остановился, было треугольником, но, как и все, что они делали, составленным наспех и кое-как. Основанием было бревно, на котором полагалось сидеть самому Ральфу, – огромное мертвое дерево необычных для площадки размеров. Вряд ли оно могло тут вырасти. Скорей всего, его занесло одной из знаменитых тихоокеанских бурь. Оно лежало параллельно берегу, и, сидя на нем, Ральф смотрел на остров, для других вырисовываясь темным силуэтом против сверканья лагуны. Боковые стороны треугольника были неравны. Справа лежал ствол, отполированный беспокойным ерзаньем, но уже не такой толстый и куда менее удобный. Слева было четыре небольших бревнышка, и одно – дальнее – злосчастно пружинило. Каждый раз собрание разражалось хохотом, когда кто-то, слишком привольно рассевшись, толкал его, и оно скидывало полдюжины ребят в траву. И ни у кого, подумал теперь Ральф, ни у кого не хватило ума – хорош же он сам, и Джек, и Хрюша – привалить камень к деревцу, которому охота кувыркаться. Так и будут они с него плюхаться, потому что, потому что, потому… И снова он совершенно запутался.
