Часы - Каннингем Майкл (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Вирджиния входит в дом. Она полностью контролирует персонаж по имени Вирджиния Вулф и в качестве такового персонажа снимает и вешает плащ, а затем спускается к Нелли на кухню обсудить меню будущего обеда.
На кухне Нелли раскатывает корж. Нелли всегда тождественна самой себе, всегда большая и красная, величественная и недовольная, как будто славный век благопристойности и изящества, в котором прошла вся ее жизнь, кончился — причем навсегда — минут за десять до вашего прихода. Вирджиния просто не может на нее надивиться. Как ей удается никогда не забывать свою роль, как она умудряется всякий день и час оставаться собой и только собой?
— Здравствуйте, Нелли, — говорит Вирджиния.
— Здравствуйте, мэм.
Нелли так сосредоточена на корже, словно под ее скалкой проступают слабо видимые, но все же читабельные письмена.
— Это пирог к обеду?
— Да, мэм. Я решила приготовить пирог с мясом. У нас оставалась баранина. Я хотела с вами посоветоваться, но вы были так заняты.
— Пирог с бараниной — это прекрасно, — отзывается Вирджиния, хотя ей с трудом удается остаться в образе. В еде нет ничего плохого, напоминает она себе. Главное, не думать о разложении и фекалиях, не думать об отражении в зеркале.
— На первое — суп из кресс-салата, — сообщает Нелли, — потом пирог, а на сладкое эти, как их, желтые груши, если, конечно, вам не хочется чего-нибудь эдакого.
Ну вот: вызов брошен. Если вам не хочется чего-нибудь эдакого. Покоренная амазонка, стоя на берегу реки в шкурах убитых и освежеванных ею животных, швыряет грушу к золотистым туфелькам королевы со словами: вот, возьмите. Если вам, конечно, не хочется чего-нибудь эдакого.
— Груши — это то, что нужно, — отвечает Вирджиния, хотя, разумеется, груши совсем не то, что нужно, во всяком случае, сегодня.
Если бы Вирджиния относилась к своим обязанностям более внимательно, она бы непременно зашла утром на кухню и обсудила с Нелли обеденное меню. И тогда можно было бы иметь на десерт что угодно: бланманже, суфле, те же груши, кстати сказать. Вирджинии ничего не стоило в восемь часов спуститься на кухню и объявить: «Давайте не будем сегодня мудрить. На десерт — груши». Но вместо этого она на цыпочках прокралась в свой кабинет, опасаясь, что ее писательское вдохновение (этот хрупкий импульс, это яйцо, рискованно удерживаемое на кончике ложки) не переживет столкновения с одним из Неллиных настроений. Нелли, конечно, чувствует это и, предлагая груши, напоминает Вирджинии о своем могуществе, о своем знании ее секретов и о том, что королевам, предпочитающим размышлениям о благосостоянии подданных разгадывание головоломок в своих будуарах, нечего привередничать — пусть довольствуются тем, что дают. Вирджиния разминает в пальцах кусочек теста.
— Вы помните, что сегодня в четыре приезжает Ванесса с детьми? — спрашивает она.
— Да, мэм.
Нелли мастерски подхватывает раскатанное тесто и выкладывает его на противень. Это ловкое, отработанное движение напоминает Вирджинии пеленание ребенка, и на миг она снова ощущает себя девочкой, с яростью и благоговением наблюдающей за безошибочными действиями матери.
— Кстати, еще нужно купить китайский чай и засахаренный имбирь, так мне кажется.
— Китайский чай? Имбирь?
— Ванесса последний раз была у нас больше двух недель назад. Мне бы хотелось, чтобы к чаю было что-нибудь получше, чем вчерашние остатки.
— Да, но тогда, получается, надо ехать в Лондон. Здесь этого не купишь.
— Поезда уходят раз в полчаса, автобусы — раз в час. Нам все равно наверняка еще что-нибудь нужно в Лондоне.
— Это-то да. Но просто сейчас уже полдвенадцатого, а обед не готов. Миссис Белл приезжает в четыре. Вы ведь сказали, в четыре?
— Совершенно верно. Я имела в виду четырехчасовой поезд, до которого еще почти пять часов. Сейчас восемь минут двенадцатого. Поезд, уходящий из Ричмонда в двенадцать тридцать, доставит вас в Лондон в начале второго. Вы спокойно купите чай и имбирь, в два тридцать сядете на обратный поезд и в самом начале четвертого будете здесь. По-моему, времени больше чем достаточно. Или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаетесь, — говорит Нелли.
Она берет из миски репу и ловким ударом ножа отсекает кончик. Вот так же, думает Вирджиния, она бы хотела перерезать мне горло, походя, словно убийство всего лишь очередное хозяйственное дело, которое нужно успеть закончить до ночи. Именно так Нелли зарезала бы ее, быстро и умело, как стряпает, следуя рецептам, выученным настолько давно, что, кажется, она родилась с этим знанием. Да, она бы с радостью полоснула Вирджинию по горлу — Вирджиния не выполняет своих прямых обязанностей, а отдуваться приходится ей, Нелли Боксолл, взрослой женщине, и за что? За то, что посмела предложить груши. Ну почему ей так тяжело иметь дело со слугами? Ее мать была в этом отношении просто неподражаема. Ванесса тоже. Почему в общении с Нелли ей никак не удается быть одновременно твердой и дружелюбной, почему она так и не научилась управлять ее чувствами? Вирджиния отлично знает, с каким видом ей следует появляться на кухне, как должны быть развернуты плечи, каким должен быть ее тон: доброжелательным, но не допускающим фамильярности, — так бонны обращаются к своим любимым воспитанникам. А почему бы нам не придумать чего-нибудь поинтереснее, чем просто груши. Мистер Вулф сегодня не в духе, и боюсь, одними грушами его расположения не вернуть. Это же так просто!
Она подарит Клариссе Дэллоуэй чудесную способность ладить со слугами, особое умение сочетать чуткость и силу. Слуги будут ее боготворить; будут стремиться сделать больше, чем она просит.
Миссис Дэллоуэй
Войдя в подъезд, Кларисса (с цветами в руках) сталкивается с выбегающей на улицу Салли. На какую-то долю секунды она видит Салли, как увидела бы, будь они незнакомы. Салли бледная, седая, стремительная женщина с суровыми чертами лица, килограммов на пять худее, чем следовало бы. Вид этой «незнакомки» вызывает у Клариссы прилив нежности и смутного, болезненного неодобрения. Какая она милая, думает Кларисса, и нервная. Только вот желтое ей нельзя носить, даже этот глубокий горчичный тон.
— Ого, — говорит Салли, — какие чудные цветы! Они быстро целуются в губы. Они вообще не скупятся на поцелуи.
— Ты куда? — спрашивает Кларисса.
— В город. Ланч с Оливером Сент-Ивом. Разве я тебе не говорила? Я не помню, говорила или нет?
— Нет.
— Прости. Надеюсь, ты не против?
— Разумеется, нет. Это же замечательно: ланч с кинозвездой!
— Я так все отдраила, самой страшно.
— Туалетная бумага есть?
— Навалом. Я буквально на пару часов.
— Пока.
— Красивые цветы, — говорит Салли. — Знаешь, мне как-то не по себе.
— Ну, это, наверное, из-за ланча со знаменитостью.
— Да нет, дело не в Оливере. Просто получается, что я тебя бросаю.
— Что за ерунда! Все в порядке.
— Ты уверена?
— Иди спокойно. Счастливо!
— Пока.
Они снова целуются. В какой-нибудь более подходящий момент она попробует убедить Салли изъять из обращения этот горчичный пиджак.
Проходя через холл, она вспоминает о волне радости — кстати, чем она была вызвана? — накатившей на нее чуть больше часа назад. Сейчас, в одиннадцать тридцать теплого июньского утра этот холл похож на вход в царство мертвых. В нише безмолвствует огромная ваза; охряный, тусклый свет бра мутно отражается в ламинированных плитках светло-коричневого мозаичного пола. Даже не на царство мертвых, а на что-то еще более унылое — в смерти хотя бы есть обещание покоя и освобождения. А тут только медленно клубящаяся пыль, бесконечно долгие дни, вечный охряный свет и волглый, слегка химический душок, перебить который сможет лишь откровенный запах старости и потерь, обманутых ожиданий, Ричард, ее несостоявшийся любовник и лучший товарищ, все глубже и глубже погружается в пучину бессилия и безумия. Ричард не сможет составить ей компанию в старости, как ожидалось.
