Раскрашенная птица - Косински Ежи (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
Одна из ног у коня была сломана повыше копыта. Острая кость прорвала кожу и, с каждым шагом, все больше выходила наружу.
Вороны реяли вокруг раненого животного не спуская с него глаз. Когда тяжелые птицы, одна за одной, рассаживались на деревьях, на землю, как блины на сковороду, шлепались сугробы мокрого подтаявшего снега. На любой шум конь слабо приподнимал голову и озирался.
Увидев меня возле телеги, конь приветливо взмахнул хвостом. Когда я подошел к нему, он положил свою тяжелую голову мне на плечо и потерся о мою щеку. Я поглаживал его воспаленные ноздри, а он мордой подталкивал меня поближе к себе. Я наклонился, чтобы осмотреть его рану. Конь повернул ко мне голову словно ожидая окончательного диагноза. Я предложил ему сделать несколько шагов. Постанывая и спотыкаясь, он попробовал шагнуть, но из этого ничего не вышло. Стыдясь своего бессилия, он опустил голову. Я обхватил его шею и почувствовал, как в ней бьется жизнь. Оставшись в лесу, он был обречен на верную смерть и я решил заставить его идти со мной. Я начал рассказывать ему об ароматном сене в теплом стойле и уверял, что хозяин вправит кость на место и залечит ногу травами.
Я рассказывал ему о тучных лугах, которые дожидаются весны под снегом. Я понимал, что смогу расположить к себе местных жителей, если мне удастся вернуть коня его хозяину. Возможно, мне даже позволят остаться в деревне. Он слушал, время от времени косясь на меня, чтобы убедиться, что я не лгу.
Легко понукая коня хворостиной, я заставлял его шагнуть вместе со мной. Конь высоко поднял изувеченную ногу и покачнулся. Он долго раздумывал, но, в конце концов, пошел. Преодолевая мучительную боль, мы продвигались к деревне. Время от времени конь неожиданно останавливался и замирал. Потом он снова начинал идти, как-будто движимый каким-то воспоминанием, какой-то мыслью, которая периодически выскальзывала из его сознания. Он оступался и, спотыкаясь, терял равновесие. Когда конь переносил вес на сломанную ногу, из под кожи появлялась острая кость, и он становился этим оголенным обломком в снег и грязь. Я содрогался, когда он ржал от боли. Я забывал о своих башмаках и на мгновение мне казалось, что у меня тоже сломана нога и это я стону на каждом шагу от боли.
Измученные, забрызганные грязью, мы приковыляли в деревню. Нас сразу же окружила свора рычащих псов. Кометой я удерживал их на безопасном отдалении, опалив шерсть самым свирепым из них. Оцепеневший конь стоял рядом со мной.
На улицу вышло много крестьян. Среди них оказался и приятно удивленный крестьянин, чей конь, как оказалось, два дня назад понес и исчез вместе с телегой в лесу. Хозяин отогнал псов и, осмотрев искалеченную ногу, сказал, что коня придется забить. Немного мяса, шкура и кости на лекарства – вот на что он теперь годился. Действительно, в этой местности лошадиные кости ценились очень высоко. Самые тяжелые болезни лечили принимая несколько раз в день растворенные в травяном настое растертые лошадиные кости. Компресс из лягушечьей лапки и размолотых лошадиных зубов успокаивал зубную боль. Сожженное копыто в два дня излечивало от простуды. А чтобы избавить эпилептика от припадков, нужно было положить на него тазовую лошадиную кость.
Пока крестьяне осматривали коня, я стоял в стороне. Потом пришел и мой черед. Хозяин коня внимательно оглядел меня и расспросил откуда я пришел и что умею делать. Я отвечал как только мог осмотрительно, избегая всего, что могло вызвать у него подозрение. Он заставил меня несколько раз повторить весь рассказ и смеялся над моими неудачными попытками говорить на местном диалекте. Несколько раз он спрашивал, кто я – еврей или цыган? Я поклялся, чем только знал, что я истинный христианин и хороший работник. Другие крестьяне неодобрительно поглядывали на меня. Но крестьянин все же решил взять меня для работы в хозяйстве и по дому. Я упал на колени и поцеловал ему ноги.
На следующий день хозяин вывел из стойла двух сильных здоровых коней. Он впряг их в плуг и подвел к терпеливо стоящему у изгороди искалеченному коню. Хозяин забросил ему на шею аркан и привязал веревку к плугу. Здоровые кони прядали ушами и равнодушно поглядывали на приговоренного калеку. Он тяжело перевел дыхание и повел туго перетянутой веревкой шеей. Я стоял рядом, соображая, как бы спасти его, как дать коню понять, что я и не предполагал, что веду его домой для этого… Когда хозяин подошел к коню проверить как легла петля, тот неожиданно повернул голову и лизнул его в щеку. Не глядя на него, крестьянин с размаху ударил коня по морде. Уязвленный конь отвернулся.
Я чуть было не бросился в ноги хозяину с мольбой сохранить коню жизнь, но словно наткнулся на укоризненный взгляд животного. Конь пристально смотрел на меня. Я вспомнил, что произойдет, если умирающий сосчитает зубы причастного к его смерти человека или животного. Пока обреченный конь смотрел на меня таким страшным в своей покорности взглядом, я боялся вымолвить даже одно слово. Я ждал, но он не сводил с меня глаз.
Крестьянин поплевал на ладони, взял перевязанную узлами плеть и неожиданно хлестнул здоровых коней. Резко дернув, они сильно натянули веревку и петля захлестнулась на шее у приговоренного. Сильно захрипев, он дернулся и рухнул, как поваленный ветром плетень. Еще несколько метров кони тащили его по мягкой земле. Когда запыхавшись, они остановились, хозяин подошел к жертве и несколько раз ударил тело носком в шею и по коленям. Животное не вздрогнуло. Чувствуя смерть, здоровые кони нервно перебирали ногами, как-будто пытаясь укрыться от пристального взгляда широко открытых мертвых глаз.
Остаток дня я помогал хозяину снимать шкуру и разбирать тушу.
Через несколько недель деревня привыкла ко мне. Некоторые ребята иногда говорили, что нужно сообщить немцам, что в деревне живет цыганский выродок или отвезти меня на ближайший армейский пост. Женщины сторонились, встречая меня на улице, и тщательно покрывали головы детям. Мужчины молча рассматривали меня и сплевывали в мою сторону.
Обитатели этой местности разговаривали медленно и размерено. Здешние обычаи требовали экономить слова, как соль, и болтливость считалась главным недостатком человека. О бойких, разговорчивых людях говорили не иначе, как о подученных евреями и цыганками-ворожеями лгунах и лицемерах. Обычно, люди долго сидели молча и тяжелая тишина редко нарушалась какой-нибудь незначительной репликой. Разговаривая и смеясь, люди прикрывали рот рукой, чтобы недоброжелатели не увидели их зубы. Только водка развязывала их языки и ослабляла суровые нравы.
Моего хозяина хорошо знали в деревне и часто приглашали на свадьбы и другие торжества. Иногда, если по дому не было много работы и соглашались жена и теща, он брал меня с собой. На таких пирушках он заставлял меня разговаривать с гостями «по-городскому» и рассказывать стихи и сказки, которым меня научили мама и няня. Мое городское произношение, полное тарахтевших как пулемет твердых согласных звуков, звучало как пародия на мягкий протяжный местный говор. Перед представлением хозяин заставлял меня выпить залпом стакан водки. Ноги путались и отказывались мне повиноваться и я с трудом добирался до середины комнаты.
Стараясь никому не заглядывать в глаза и не смотреть на зубы, я сразу начинал представление. Когда я начинал слишком быстро, по местным понятиям, читать стихи, у крестьян от удивления округлялись глаза – они были уверены, что я ненормален, а эта скороговорка – проявление моего слабоумия.
Они хохотали до изнеможения слушая сказки и стихи о козле-путешественнике, который искал столицу козлиной страны, о коте в семимильных сапогах, о быке Фердинанде, о Белоснежке и семи гномах, о мышонке Микки и забывали закусывать.
После представления меня подзывали то к одному, то к другому столу чтобы я повторил полюбившиеся им отрывки и заставляли выпить еще водки. Если я отказывался, спиртное вливали мне в горло насильно. Обычно к середине вечера я был абсолютно пьян и остаток вечера едва помнил. Люди превращались в животных из моих сказок и их звериные морды кружились вокруг меня. Я проваливался в глубокий колодец с гладкими, покрытыми скользким мхом стенами. На дне колодца вместо воды была моя теплая уютная постель. Там я мог забыть обо всем и спокойно уснуть.
