Краткая история тракторов по-украински - Левицкая Марина (список книг .txt) 📗
7
ДЕРЬМОВАЯ МАШИНА
Прошло три недели после свадьбы, а я так до сих пор и не видела своей новоиспеченной мачехи.
— Так когда же мы сможем приехать и познакомиться со счастливой невестой? — спросила я отца.
— Пока шо не.
— А когда?
— Пока не. Но почему нет?
— Ее пока тут нема.
— Ее нет? Но где же она?
— Неважно. Не тут.
Вот упертый старик. Ничего не хотел говорить. Но я все равно его перехитрила.
— Что же это за жена, если она даже не живет со своим мужем?
— Она скоро прииде. Через тры недели. Когда в Станислава кончиться школа.
— Какая разница, когда заканчивается школьный триместр? Если бы она тебя любила, то была бы с тобой уже сейчас.
— Но его дом совсем рядом из школой. Так удобнее для Станислава.
— На Холл-стрит? Там, где живет Боб Тернер? Так значит, она до сих пор с Бобом Тернером?
— Да. Не, сичас в них чисто платоничеськи отношения. Она меня успокоила.
Ну и дурак! Обвели вокруг пальца. Сейчас с ним бессмысленно было спорить.
Мы приехали к отцу в гости в середине августа. Стояла жара, и на полях гудели комбайны, ползавшие туда и обратно, подобно огромным тараканам. Некоторые поля были уже убраны, и высокие округлые копны сена, завернутые в черный полиэтилен, беспорядочно стояли посреди стерни, словно обломки каких-то гигантских механизмов, — в этих линкольнширских жатвах, право, нет ничего живописного. Уже выехали машины для стрижки живых изгородей, обрезая собачий шиповник и ежевику, которыми заросли шпалеры. Скоро придет пора сжигать стерню на пшеничных полях, а также опрыскивать картофельные и гороховые поля химическими дефолиантами.
Но мамин сад по-прежнему служил приютом для птиц и насекомых. Деревья склонились под тяжестью плодов — еще зеленых, от них потом болит живот, — и осы вместе с мухами уже объедались паданцами, пока прожорливые зяблики лакомились мошками, черные дрозды откапывали личинок, а жирные, жужжащие шмели протискивались в открытые губы наперстянок. На клумбах же розовые и красные розы сражались с вьюнком. Окно столовой на первом этаже, выходившее в сад, было открыто, и отец сидел там, надев очки и положив на колени книгу. Стол застелен не газетой, а скатертью, и в вазе — искусственные цветы.
— Привет, папа. — Я наклонилась и поцеловала его в Щеку. Она была колючая.
— Привет, дид, — поздоровалась Анна.
— Здравствуйте, Николай, — сказал Майк.
— А, дуже добре, шо приехали. Надя! Аннушка! Майкл! Крепкие объятия. Он прекрасно выглядел.
— Как продвигается твоя книга, дид? — спросила Анна. Дочь обожала дедушку и считала его гением. Ради нее я закрывала глаза на его странности, отвратительное сексуальное пробуждение и недостаток личной гигиены.
— Добре, добре. Скоро перейду к самой антересной части. Изобретению гусеничного хода. Ето важнейший момент в истории чоловечества.
— Поставить чайник, папа?
— Ну расскажи мне о гусеничных тракторах, — попросила Анна без малейшей иронии.
— Ага! Понимаешь, в доисторичеськи времена больши камни перетаскивали з помощью деревянных роликов, сделанных из стволов деревьев. Дивись! — Он разложил в ряд на столе несколько остро отточенных карандашей Н2 и положил на них сверху книгу. — Одни люди толкали каминь, а други — после того як каминь перекатывався через ролик — должны були вынуть ствол иззади, оббижать каминь и перенести его наперед. При гусеничном ходе етот перенос роликов выполняеться цепями и соединениями.
Папа, Анна и Майк по очереди сдвигали книгу, вынимая карандаши сзади и перенося их вперед, — все быстрее и быстрее.
Я зашла на кухню, расставила на подносе чайные чашки, налила в кувшин молока и стала искать печенье. Ну где же она? Дома ли? По-прежнему от нас прячется? И тут я ее увидела: через сад к дому, в шлепанцах на высоком каблуке, неторопливо рассекала крупная блондинка. Она двигалась презрительно-ленивой походкой, словно ей стоило большого труда подойти и поздороваться с нами. На ней была джинсовая мини-юбка намного выше колен и розовая безрукавка, обтягивавшая пышную грудь, которая подскакивала при ходьбе. У меня отвисла челюсть от этого буйства покрытой ямочками кремовой плоти. Полноты, граничащей с тучностью. Когда она подошла ближе, я увидела, что ее волосы, ниспадавшие на обнаженные плечи взъерошенным «конским хвостом» а-ля Бардо, были отбелены и примерно на один дюйм чернели у корней. Широкое, миловидное лицо. Высокие скулы. Раздутые ноздри. Широко поставленные глаза, золотисто-коричневые, словно патока, и подведенные, как у Клеопатры, черными линиями, подскакивавшими в уголках. Губы почти презрительно надуты и подведены бледно-розовой помадой, выходящей за их линию, — наверное, для того, чтобы они казались еще более полными.
Потаскуха. Сука. Дешевая шлюха. И эта женщина заняла место моей матери! Я протянула руку и оскалилась в улыбке:
— Здравствуйте, Валентина. Рада, что мы наконец с вами встретились.
Ее рука оказалась холодной и липкой, мою она даже не пожала. Длинные ногти покрыты бледно-розовым перламутровым лаком под цвет губной помады. Я посмотрела на себя ее глазами: мелкая, тощая, темноволосая, без бюста. Не женщина, а одно название. Она наградила Майка медленной, игривой улыбкой.
— Водку пьоте?
— Я заварила чай, — сказала я.
Когда она вошла в комнату, отец не моготорвать от нее глаз.
В шестнадцать лет отец запретил мне пользоваться косметикой. Велел подняться наверх и смыть ее, и только после этого я смогла выйти из дому.
— Надя, токо подумай, если б уси женшины красилися, то не було б ниякого естественного отбора. Неизбежным результатом етого стало бы обезображивание вида. Ты ж не хочешь, шоб ето произошло?
Экий интеллектуал! Нет чтобы вести себя как нормальный отец и просто сказать, что ему это не нравится! А теперь пускает слюни, глядя на эту размалеванную русскую прошмандовку. Или, может, он стал так близорук, что уже не замечает косметики на ее лице. Наверное, считает, что она так и родилась с бледно-розовыми перламутровыми губами и черными тенями в уголках глаз, как у Клеопатры.
Затем в дверях появился новый персонаж — подросток. Полноватый, с детским веснушчатым лицом, сколотым передним зубом, вьющимися каштановыми волосами и в круглых очках.
— Наверное, ты Станислав, — выпалила я.
— Да. — Очаровательная щербатая улыбка.
— Рада познакомиться. Наслышана о тебе. Давайте все вместе выпьем чаю.
Анна смерила его взглядом с головы до ног, однако на ее лице ничего не отразилось. Он был младше и поэтому не представлял для нее интереса.
Мы неловко расселись за столом. Один только Станислав выглядел спокойным. Он рассказал нам о своей школе, любимом учителе, нелюбимом учителе, любимой футбольной команде, любимой поп-группе; своих водонепроницаемых спортивных часах, которые потерял на озере Балатон; своих новых кроссовках «Найки»; своем любимом блюде — макаронах; о том, как боится, что другие дети задразнят его, если он растолстеет; о вечеринке, на которую ходил в субботу; и о новом щенке своего дружка Гэри. Станислав говорил уверенным голосом, с приятной интонацией и прелестным акцентом. Мальчик чувствовал себя совершенно непринужденно. Все остальные молчали. Бремя невысказанных мыслей нависало над нами, подобно грозовым тучам. На улице упали первые капли дождя, и мы услышали дальние раскаты грома. Отец закрыл окно. Станислав продолжал говорить.
После чаепития я отнесла чашки в раковину и собралась их помыть, но Валентина жестом отогнала меня. Натянула на свои пухлые руки с розовыми перламутровыми ногтями резиновые перчатки, нацепила передник в рюшечках и взбила в миске мыльную пену.
— Я помыю, — сказала она. — Ты йды.
— Мы поидемо на кладовище, — сообщил отец.
— Я з вами, — сказал Станислав.
— Не, Станислав, лучче останься и поможи маме.
А то, глядишь, примется рассказывать о своем любимом кладбище.
По возвращении с кладбища мы еще выпили чаю, а там подоспело и время обеда. Валентина все приготовит, сказал отец, она хорошо готовит. Мы расселись вокруг стола и начали ждать. Станислав рассказал нам о футбольном матче, в котором забил два гола. Майк, Анна и я вежливо улыбались. Отец сиял от гордости. Тем временем Валентина надела свой передник в рюшечках и принялась хлопотать на кухне. Разогрела замороженные полуфабрикаты — шесть кусочков жареного мяса с гарниром из горошка и картофеля — и торжественно поставила их перед нами на стол.
