Куба — любовь моя - Свет Жанна Леонидовна (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
Мы поговорили с Галиной Васильевной. Она, конечно, не могла реагировать при нас так, как ей, может быть, и хотелось бы, но у нее особым образом засверкали очки, что всегда было признаком гнева, и мы это знали. Она ничего нам не сказала, только велела идти по классам, но мы поняли, что в стороне она не останется и нас не бросит на съедение директрисы и гуськиной матери.
В актовый зал набилось народу больше, чем, обычно, удавалось собрать на простые собрания. Командовала директриса, она возвышалась в президиуме и пыталась дирижировать, но секретарь комитета, извинившись, сказала, что есть регламент, и его нельзя нарушать, потому что тогда решение собрания не будет иметь силу. Директриса недовольно сдалась, и собрание началось.
Выступала мать Гуськи, директриса, демонстрировали гуськин синяк на морде и царапину на шее. Гусь стоял красный, в задних рядах кто-то засвистел, его выставили из зала и попросили комсомольцев высказываться. Я подняла руку, но слово дали какой-то девочке из седьмого класса. Она неделю назад получила комсомольский билет и очень хотела быть хорошей комсомолкой. Она стала рассказывать, как нехорошо драться, как это недостойно комсомольца, тогда ей кто-то крикнул, что она-то сама подралась с Танькой из-за сломанного карандаша, а другим почему нельзя. Зал заржал, и ораторша села. Я упорно держала руку поднятой, пока меня не «увидели» и не спросили, что я хочу сказать. Я ответила, что у меня вопрос по ведению собрания. Мне разрешили говорить, и я спросила, есть ли в уставе параграф, запрещающий выступление на собраниях членов комитета. Галина Васильевна, затаенно улыбаясь, ответила, что, конечно же, нет, и я получила слово. Это было победой — мы взяли собрание в свои руки и быстро всем объяснили, что ждет Колю, если его исключат, какой фальшивый комитет принял решение об исключении, что Коля действовал, защищаясь, что виноват во всем Гусь, и наказывать надо его за подлость. Директриса пыталась согнать меня со сцены, но успеха в этом деле не поимела.
Я не стану подробно рассказывать, как директриса требовала что-то от Галины Васильевны, а та улыбалась и разводила руки, как бы растерянно и беспомощно, как зал радостно кинулся не слушаться взрослых, как решено было объявить простые выговоры обоим драчунам, хотя я пыталась впаять Гусю выговор с занесение в учетную карточку, но тут уж Галина Васильевна вмешалась и утихомирила меня. Ох, директриса и злилась, сделать же она ничего не могла.
Мать ухватила Гуся за руку и, шипя, уволокла домой, пообещав, что получит справку об увечьи сына и обратится в милицию. Из толпы кто-то крикнул:
— Гусь, если она это сделает, на улице не появляйся!
В общем, все закончилось триумфом правды и справедливости, как ее понимали мы в свои пятнадцать-шестнадцать лет.
Через несколько дней я на перемене стояла в классе у окна, как вдруг в дверь заглянул парень из компании Коли. У него была фамилия, созвучная слову «балалайка», и он ухаживал за одной красоткой из нашего класса, а я вечно ему мешала — начинала за спиной петь: «Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка…», чем приводила его в неописуемое бешенство, а предъявить мне было нечего: что хочу, то и пою, а уж где я пою, вообще, не его дело.
Я не обратила внимания на него — опять, наверное, Светку ищет, но он пошел ко мне. Я решила, что наступил час расплаты за дразнилки, и приняла боевую стойку, внутренне, конечно, но как же я была удивлена, когда он громко сказал:
— Эй, всем слушать! Я тебя раньше считал заразой, а ты человек! — и протянул мне руку.
Я пожала эту руку с таким чувством, как если бы мне вручали орден. Все, кто был в классе, бросив свои дела, смотрели на нас. Парень пошел к выходу, но в дверях остановился и сказал, что если кто-то попытается меня обидеть, будет иметь дело с ним лично. Народ почтительно молчал.
Вы думаете, я перестала его дразнить, а он перестал на меня злиться? Ничуть не бывало. А вот Коля после этого собрания стал со мной здороваться.
Очень я горжусь этой историей. И можете надо мной смеяться.
Второй случай «гражданского неповиновения» с моей стороны произошел уже в десятом классе, за два месяца до выпускных экзаменов.
В те годы было принято проводить перед началом школьного дня утреннюю зарядку. Кто это придумал и за что этот придумщик так не любил детей школьного возраста, осталось для меня загадкой века. Об этом распоряжении то забывали, то — вдруг — вспоминали вновь, и борьба за наше здоровье вспыхивала с удвоенной энергией.
Я была спортивным ребенком, к десятому классу имела разряды по трем видам спорта. Тренировки у меня случались четыре-пять раз в неделю, а с учетом школьных уроков физкультуры, спортивную нагрузку я имела ежедневно и нужды в том ежедневном издевательстве, которое ждало меня в школе, не видела никакой.
Школа наша имела вид буквы "П". «Перекладина» этой буквы была четырехэтажная, в ней располагались классы. «Ноги» были одноэтажные, в одной был актовый зал, в другой — спортивный. В «кармане» между этими залами — во дворе школы — проходили, обычно, праздники Первого звонка и утренняя зарядка.
Всю школу выстраивали рядами, и " физкультурник ",Эмиль Агаевич, подавал команды, а другие учителя зорко следили, чтобы никто не отлынивал. Эмиля Агаевича мы все любили, но зарядка все равно была наказанием господним.
Я вот думаю: всерьез ли учителя думали, что зарядка в пальто и шапках, с портфелями, зажатыми между ног (а куда их было ставить? Не на асфальт же — тогда еще не было повального свинства, и мы были приучены к тому, что портфель на пол ставить нельзя), может принести пользу, хоть кому-нибудь? Я понимаю, что они были заложниками своей профессии, своих чиновников, а мы были заложниками их всех. Все они олицетворяли тупую систему, и, одновременно являясь ее рабами, делали такими же рабами нас
Ну, малышня еще, куда ни шло, упражнения делала — им было даже приятно попрыгать: маленьким детям трудно долго не двигаться. Но мы — уже взрослые девушки, как мы могли прыгать, приседать и наклоняться без спортивной формы? Об этом никто не думал, лишая нас еще и права чувствовать себя женщинами, давя в нас женское начало, которое, по нашей молодости, и так было слабым и несозревшим.
Великая фраза о том, что в СССР нет секса — это краеугольный камень всей идеологии социализма, каким он был в нашей стране. Несколько поколений женщин были воспитаны в непонимании истинной сути вечно женственного, в неприятии своей женственности, в сожалении, что родились девочками. Конечно, всегда были девочки с более сильными инстинктами, чем их сверстницы, но жилось им несладко.
Во— первых, мальчишки, видя их непохожесть на других девочек, активно их преследовали своим интересом, который, по малолетству и дикости, выражали очень агрессивно. Моей подруге, например, невероятной красавице в стиле Мерилин Монро, но еще красивее, чем звезда, подожгли косы -роскошные, толстые, пшеничного цвета. Ее еле погасили, хорошо, что она не обгорела, только длинных волос больше никогда не носила. Другую девочку за то, что она не ответила взаимностью какому-то малолетнему идиоту, ославили шлюхой, что весьма осложнило ее жизнь и жизнь ее родителей.
Интерес полов друг к другу был естествен, но его давили грубо и беспощадно, и вырастили мужчин, не помнящих, что биологическая принадлежность к полу не делает их мужчинами, в истинном значении этого слова.
О том, какие при этом вырастали женщины, знают все. В семьях всех моих подруг заправляли всем мамы. Только у азербайджанцев было иначе, но у них женщина в то время не считалась человеком, как у всех мусульман, так что и они положительным примером служить не могли.
Но мы были еще не совсем задавлены, мы были молодыми, еще гибкими и физически, и психологически, очень остро осознавали свою женскую сущность и не желали мириться с ее унижением. Мы протестовали.
Сначала мы пытались уговорить Эльмана Агаевича, чтобы он не заставлял нас присутствовать на зарядке. Но это не от него зависело. Мы пошли к классному руководителю, к учительницам — ведь они должны были нас понять. Нам посоветовали не наклоняться очень низко…
