Прибой и берега - Юнсон Эйвинд (книги бесплатно .TXT) 📗

Наверное, не меньше пятидесяти гостей не меньше двух раз в день рассаживались за столом в мегароне Долгоотсутствующего. А если представить себе, что все это были молодые и средних лет мужчины с хорошим аппетитом, нетрудно рассчитать, сколько свиней, овец, коз и доставленных с Большой земли быков, а также вина и хлеба может уйти в столь гостеприимном доме за четыре-пять лет, — цифра получится весьма солидная. К тому же не надо забывать, что примерно сотню человек составлял обслуживающий персонал — рабы, подручные и помощники, а к ним еще надо прибавить полдюжины постоянных певцов и нищих. Если один человек, питаясь за одним и тем же столом, потребляет полкило мяса, ну, скажем, двести дней в году, сколько же мяса в год потребляет он за этим гостеприимным столом? Сто килограммов. Так сколько же килограммов мяса нужно в этих условиях, чтобы прокормить, ну, скажем, пятьдесят человек? Пять тысяч килограммов, а это — пятитонный бык, пятитонная овца или пятитонная коза. Если эту цифру помножить для округления на пять лет, выйдет двадцать пять тысяч килограммов. Памятуя о нанятых со стороны слугах, оруженосцах, лакеях, а также об остальных, менее оседлых женихах, удвойте эту цифру, и понадобится животное весом уже в пятьдесят тонн. Переведем это, к примеру, на овец. Будем считать, что по всем правилам заколотая, освежеванная и выпотрошенная овца весит двадцать килограммов Стало быть, нужно две тысячи пятьсот овец. В перерасчете пятидесяти тысяч тонн на свиней (считая, что каждая употребленная на угощенье женихов свинья весит максимум сорок килограммов) получится тысяча двести пятьдесят боровов и свиноматок. Если же мы переведем это в говядину и будем считать, что каждый бык дает двести пятьдесят килограммов мяса, идущего в пищу, получится, что Пенелопе приходилось ежегодно закалывать по двести быков, чтобы к ней могли свататься женихи. Ну, что вы на это скажете?

Или возьмем вино. Густое черное вино, конечно, сильно разбавляли водой, но во время собраний, продолжавшихся часто по целым дням, а то и за полночь, его хлестали без удержу. Если каждый гость только за одной трапезой высасывал пол-литра из погребов Хозяйки, то в день у нее уходило около пятидесяти литров, стало быть, за двадцать дней тысяча литров, за двести дней — десять тысяч литров, сколько же это выйдет за пять лет жениховства? Обыкновенный здравый смысл назовет хмельную, крикливую, слюнявую, блюющую, вздорную и болтливую цифру в пятьдесят тысяч литров вина, которое текло из амфор, из мехов, из кратеров, из бокалов и кубков в глотки обжор ухажеров.

К этому надо добавить сласти: мед, всевозможные лакомства и фрукты, сосчитать которые невозможно, можно только прикинуть на глазок. А вот на хлебе надо остановиться подробнее. Допустим, что в день на одного человека уходит полкило, сколько же хлеба в год смогут умять паразиты женихи? Сто человек — пятьдесят кило в день. Стало быть, за пять лет жениховства — по двести дней в году, то есть за тысячу гостеприимных дней, — уйдет кругленький пятитонный каравай. Переведите эти цифры в посевы, сбор урожая, обмолот, выпечку и прочие заботы, и вы придете к выводу; дом Пенелопы был огромным предприятием, предприятием с миллионным капиталом, которым Долгоожидающей, обыкновенной женщине, приходилось управлять с помощью Эвриклеи, ломая голову и делая горестные подсчеты.

Какой дом способен выдержать гостеприимство такого размаха? Дом Долгоотсутствующего кое-как выдерживал. Странник, когда он уезжал, был отнюдь не беден, но всякий понимает, каким бременем ложилось все вышеописанное на семейный бюджет и сколь необходимы были затея с ткачеством и коммерческие разъезды старой многославной экономки.

Женихи и приживалы были не настолько глупы, чтобы не смекнуть кое-чего насчет хозяйственной деятельности Супруги. В принципе они ничего против нее не имели, но понимали: если она, несмотря на то что они сидят у нее на шее, останется женщиной состоятельной, это едва ли укрепит их надежды на успех. Она сможет сохранить свободу. Вот почему наиболее сообразительных, тех, кто был постарше годами, опытнее и вышел из семей с купеческими традициями, раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, они хотели прибрать к рукам такое предприятие, которое и впрямь обеспечило бы им и власть, и богатство, с другой — хотели подорвать экономическую мощь Владелицы, принудив ее поторопиться выйти замуж, чтобы свести приход с расходом.

Шла экономическая борьба, но Громовержец Зевс, которому поклонялись привычно — кто пылко, кто почтительно, а кто против воли, — Зевс, которого на здешнем острове прежде звали Мейлихий, Кроткий, казалось, не обращает ни малейшего внимания на эту песчинку в мироздании. Хотя кое-кто из женихов-иноземцев, не чуждых мистическим культам, рабски поклонялся всемогущему небожителю, Зевс все равно с полнейшим равнодушием относился к проблемам царства на островах. За минувшие годы Хозяйка тысячу раз думала о Нем, о Его семействе, например, о Гермесе и, конечно, об Афине, Деметре, приносила им жертвы и через Эвриклею пыталась завязать сношения со Стимфало-пиерийским центром [25], где решаются все вопросы, но тщетно. Она была предоставлена самой себе.

Родной отец также ее торопил. Старик, царственный старец Икарий, жил теперь на покое в своей деревенской усадьбе в Акарнании и был одним из подставных владельцев ее крупного рогатого скота. Теоретически он все еще имел право выдать дочь замуж второй раз. Но на этот счет его одолевали сомнения. Он весьма уважал Странника и не мог решиться признать, что тот совсем исчез с лица земли, утонул, сгорел или сгнил неизвестно где. Но на старца, без всякого сомнения, нажимали, и в посланиях, которые с помощью вывезенного из Беотии писца [26] он время от времени обращал к своей старшей дочери, тревога о ее благосостоянии чувствовалась настолько явно, что они пестрели такими словами, как «Не мешкай», «Поспешай», «Не промедли», и другими тяжеловесными и несколько старомодными выражениями. И что же он при этом имел в виду? А ничего, кроме того, что он не хочет иметь незамужнюю дочь (вторая его дочь жила в Фере с мужем и детьми), — незамужнюю дочь, которая то ли состоит в браке, то ли нет, ни вдова, ни мужняя жена, и что политические и, само собой, экономические связи и отношения, которые он может завязать через зятя в полном смысле живого, осязаемого и доступного для общения, стоят больше, нежели ореол чести, все еще витающий вкруг имени Исчезнувшего.

Одно из его писем звучало так:

"Высокочтимая и достойная восхищения, несравненная и покровительствуемая богами дочь!

Спасибо за твое последнее письмо, которое мне доставил немой раб. Я рад, что ты и Телемах, судя по всему, пребываете в добром здравии. Рад я также, что ты окружена многочисленными поклонниками — это доказывает, что не только зрелые мужи, но и молодежь в царстве на островах, несмотря ни на что, ценят истинную женственность. Само собой, на твоих плечах лежит тяжелое бремя забот. Сдается мне, даже слишком тяжелое. Сколь отрадно было бы в подобных обстоятельствах иметь рядом с собой Супруга, Отца твоему сыну, Копьеметателя и Щитоносца, Скипетродержателя и Верховного Попечителя Пастбищ. Увы! Время идет, Время не терпит, Время стремительно мчится, убеляя наши волосы сединами или вовсе лишая нас волос. Женская красота вянет, никуда от этого не денешься, вянет слишком быстро. Да, дражайшая моя дочь, политическое положение неустойчиво. Это еще самое мягкое, что можно о нем сказать. Как развернутся события, мы не знаем. Хорошо бы тебе завязать прочные связи с влиятельными лицами — я имею в виду связи через брачный союз. Как я уже сказал, Время не ждет".

Далее шла болтовня о погоде, о направлении ветра, о видах на урожай, о ценах на скот, а концовка письма выдержана была в отечески-наставительном, но неизменно дружелюбном тоне: «По здешним, а также итакийским законам, отец имеет право поступать со своими дочерьми, как ему заблагорассудится. Конечно, у тебя с твоим Исчезнувшим мужем были хорошие отношения. Можно сказать, то был брак по любви. Но нельзя жить одними воспоминаниями. Я еще не принял окончательного решения насчет твоего положения и твоего будущего, но я часто думаю, что Время бежит. Время стремительно мчится. Я хотел бы видеть тебя счастливой и под защитой мужа, прежде чем закрою глаза и отправлюсь в царство теней. Я думаю о тебе каждый день, подаренный нам Гелиосом, и можешь не сомневаться, что я строю планы твоей грядущей жизни. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы уладить твои дела».