Не спрашивайте меня ни о чем - Пуриньш Андрис (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
— Ка-ак… — протянула, не вынув даже булочки изо рта, маленькая — так она опешила.
— Да-а-а… — протянул, в свою очередь, Фред и отвернулся, прикрывшись майкой.
— Свинья! — заорала здоровая и толкнула маленькую к двери. Мы корчились от хохота, до того все это было комично.
А к двери уже прыгнул Яко и загородил ее, изобразив на физиономии чарующую улыбочку.
— А ну-ка пусти! — злобно прошипела толстуха, но улыбка Яко только расползлась шире.
Маленькая стояла как восковая кукла и единственно, что могла сделать, это вынуть изо рта булочку, а здоровая залилась краской, стала оттаскивать Яко от двери, размахнулась портфелем и огрела его по спине. Яко, как зашибленный кролик, взвизгнул наполовину от боли, наполовину от восторга, но дверь не отпускал. Здоровая врезала еще раз, и Яко взвизгнул громче. Тогда она плечом вперед бросилась на дверь, а вернее, на Яко, и тут уж он отскочил, потому что был бы расплющен, как пятачок под колесом трамвая. Все трое с криком вывалились в дверь, и она захлопнулась.
Не знаю, как остальные, но я еле стоял на ногах, так меня корчило от смеха.
— Свинья!.. Обезьяна!.. Гамадрил!.. Орангутанг! — орал я, тыча пальцем в направлении Фреда.
— Питекантроп! — захлебывался Антон.
— Шимпанзе!
— Морская свинка!
— Толстая обезьяна! — вопили со всех сторон, и бедный Фреди окончательно растерялся, но тут открылась дверь, и в ней появились сам Лиепинь, молодой учитель с коротко подстриженными волосами и маленькими усиками, и Яко — единственные, кто не смеялся. Яко было не до смеха, потому что он стоял, согнувшись в три погибели: рука учителя держала его за ухо.
У меня тоже смех вдруг как-то прошел. Со мной так иногда бывает. Во всеобщей сумятице я под шумок втиснулся в одежный шкафчик и притворил дверцу. Дальнейшее я мог наблюдать через три вентиляционные дырки.
Смех постепенно стих, и Лиепинь отпустил ухо Яко.
Вообще-то у нас было два преподавателя физкультуры, старшим был Петкевич. Макушка у него уже полысела, и он ходил в очках. Мне он нравился больше, потому что он имел обыкновение относиться к нам по-человечески. Если тебе было неохота тянуться и тужиться, он не слишком приставал. Лишь изредка. Когда мы стояли в строю, а он прохаживался перед нами, словно генерал, и отечески наставлял нас в том смысле, что мы обязаны стать настоящими мужчинами, что это зависит от нас самих, заодно он любил вспоминать о случившемся с ним происшествии, когда однажды темной ночью к нему привязались двое хулиганов и хотели его избить. Кончилось дело тем, что один из них потом все не мог понять: то ли его дяденька стукнул, то ли лошадь копытом зашибла. Свое выступление Петкевич обычно заканчивал словами о том, что орлы улетают, а воробьи остаются. Мне и посейчас непонятно, что он хотел этим сказать. Кому из нас суждено стать орлом, кому воробьем? Надо полагать, орлами могли стать лишь те, кто активней других занимался на уроках физкультуры. Фреди с Яко так именно и считали и обижались, когда Эдгар прикладывал палец к виску. Справедливости ради следует признать, что был момент, когда Петкевич и мне тоже заморочил голову. Это случилось, когда мы готовились к эстафете второго мая. Непонятно с чего он взял, что можно стать выдающимся бегуном совсем запросто, надо, мол, только в толстые подошвы залить свинца. Если бегать в таких башмаках на тренировке, нога привыкнет к тяжести, и на соревнованиях в шиповках будет бежаться очень легко и можно будет развить скорость страуса. Один знаменитый зарубежный бегун якобы тренируется только таким способом. Я уже было твердо решил, что после эстафеты приступлю к тренировкам по такому методу, но все мои планы сорвались в день эстафеты. Наша команда второго мая пришла к финишу если и не последней, то, во всяком случае, где-то в середине, не раньше. Я представил себе всех, кто пришел раньше нас, и понял, что свинцовые подметки не помогут.
Совсем другого типа был Лиепинь. Он из тех, у кого нет ни малейшего уважения к личностичеловека. Как можно дойти до того, чтобы кого-то схватить за ухо? Но те, кто недавно закончил институт, все такие. Стоит сказать такому одно слово поперек, и он тебя заставит десять раз обежать вокруг зала. Со своей чисто субъективной точки зрения, я считаю, что стоило оттаскать Яко за уши. Поделом ему! Но объективно — не согласен с этим ни под каким видом.
Я даже не решался себе представить, что произошло бы, если бы он сейчас выволок меня из шкафчика. Все ребята тоже стояли, присмиревшие, как агнцы божьи перед ликом творца своего.
— Был звонок или не был? — спросил Лиепинь.
Все молчали, один Яко пропищал:
— Был.
Лиепинь глянул на него, опять защемил ему ухо, и Яко присел.
— С тобой будет отдельный разговор насчет уважения к девушкам.
И Фред — ха, ха! — выдавил:
— Был уже…
— В таком случае существует, по-вашему, дисциплина или не существует?
— Нет.
Это сказал Петерис. Я все видел сквозь свои три дырки и тихонько прыснул. К счастью, Лиепинь не услыхал, потому что прыснул не я один.
— Кто это сказал? — выкрикнул Лиепинь.
И вновь все как воды в рот набрали.
— Кто это сказал? — спросил он еще раз.
И поскольку никто не ответил, он высказался сам:
— Если на других предметах такое дело, как дисциплина, для вас понятие растяжимое, то на уроках физкультуры по-другому. И если вы этого не усвоили, то ошибка моя, и я постараюсь ее исправить. Поняли?
— Нет, — сказал Антон, не пошевелив губами. У него это всегда здорово получалось. Если с ним кто-то рядом стоит, вы ни за что не подумаете на Антона. На лице у него написана такая немота, что вы скорее заподозрите стоящего рядом.
Лиепинь прикинулся, будто не слышал, и скомандовал:
— Первый круг шагом, далее бегом! И-и шагом арш в зал!
Все ребята сразу ходу из раздевалки. Какой смысл торчать тут? Остались мы с Яко. Яко наконец мог выпрямить затекшие ноги, чего я сделать все еще, увы, не мог.
Взял его Лиепинь в оборот. Мол, нельзя так обращаться с девушками, это непорядочно и т. д., вы знаете, что принято говорить в такихслучаях. Яко только кивал: да, конечно, больше никогда не буду, простите. Это вообще единственное, что в таких случаях можно сказать, чтобы тебя поскорей отпустили.
— Но ты, очевидно, еще в том возрасте, — заканчивал свое выступление Лиепинь, видимо, не слишком уповая на искренность покаяния Яко, — когда истины постигают чем угодно, только не головой.
Затем он отправил Яко в зал, а сам стал ходить взад-вперед по раздевалке. Можете себе представить, в какое дурацкое положение я попал. Мне было совсем не до смеха. Он остановился у окна, посвистел, стал смотреть наружу и улыбаться. И надо же — резко повернулся и пошел прямиком к моему шкафчику. Нервы мои сдали. Я набрал воздуху в легкие и хотел уже пнуть ногой дверку, чтобы выйти ему навстречу, я ведь не какая-нибудь мышь, с которой он мог поиграть, как кошка. Но так же неожиданно он нагнулся, поднял рубашку, кем-то в суматохе уроненную на пол, и кинул ее на скамью.
Хлопнула дверь, и наконец я остался один.
Из шкафчика я вылез скрюченный, как столетний старикашка. Потянулся и вдруг, не знаю почему, почувствовал себя так хорошо, ну так хорошо, что даже петь захотелось. Не потому, что меня не нашел Лиепинь, нет. Просто так себя чувствовал, и все.
Принялся потихоньку насвистывать и выглянул в окно посмотреть, что там интересного, чему улыбался Лиепинь. Ничего, кроме мусорных контейнеров, я там не увидел.
Через приоткрытую дверь доносился топот. Целый табун лошадей промчался мимо двери, стук копыт стихал, опять нарастал, и вновь табун, храпя, проносился мимо. Лиепинь обучал ребят дисциплине.
Прошло порядочно времени, покуда они приступили к игре в баскетбол, и я подошел к двери. Боже, что я увидел! Яко у стены приседал и вставал как заведенный. Мне было жутко смешно. Я смотрел, как Лиепинь обучал Яко уважению к девочкам до тех пор, покуда Яко не заметил меня.
