Радуга тяготения - Пинчон Томас Рагглз (читаемые книги читать txt) 📗
Спектро — один из первоначальных семи владельцев Книги, и если вы спросите мистера Стрелмана, какой Книги, над вами лишь ухмыльнутся. Она переходит, таинственная эта Книга, из рук в руки совладельцев на еженедельной основе, и сейчас, догадывается Роджер, настала неделя Спектро, когда можно заявляться к нему в любой час. В недели Стрелмана прочие таким же путем приезжали среди ночи в «Белое явление», Роджер слышал их ревностные заговорщицкие шепотки в коридорах, самодовольный грохот их каблуков, изничтожавших человеческий покой, словно бальные туфли, танцующие по мрамору, — они отказываются умирять даже на расстоянии, голос Стрелмана и шаг его всегда отчетливее прочих. Как он зазвучит сейчас с унитазом?
Роджер и Джессика оставляют доктора у бокового входа, в коем он истаивает, не оставляя по себе ничего, кроме дождя, каплющего с укосин и засечек нечитабельной надписи над проемом.
Они поворачивают на юг. Тепло светят огоньки на приборной доске. Прожекторы обшаривают дождливое небо. Узкая машина дрожит по дорогам. Джессика сползает в сон, кожаное сиденье поскрипывает, когда она сворачивается клубком. «Дворники» чешут дождь ритмичной яркой дугой. Третий час ночи, домой пора.
***
А в госпитале Святой Вероники они вдвоем сидят прямо у отделения военных неврозов — привычные вечера. Автоклав бурлит мелкой суматохой стальных костей. Пар плывет к сиянию гибкой лампы, то и дело вспыхивает ярче яркого, и тени жестов рассекают его острыми ножами, стремительными взмахами. Но два лица обыкновенно замкнуты, тщательно скрытны в кольцеобразном теле ночи.
Из черноты отделения, приоткрытой картотеки боли, где каждая койка — папка, несутся крики, потрясенные крики, словно от холодного металла. Сегодня Кевин Спектро вооружится шприцем и станет колоть, себя не помня, дюжину раз, не меньше, во тьме, чтоб угомонить Лиса (так он обозначает любого пациента — трижды обеги весь корпус, не думая о лисе, и сможешь вылечить что угодно). Всякий раз Стрелман будет сидеть, ждать, когда возобновится беседа, радоваться отдыху в эти мгновения полутьмы: истертые золоченые буквы сияют с книжных корешков, ароматную кофейную гущу осадили тараканы, зимний дождь в водосточной трубе прямо за окном…
— А вот тывсе равно выглядишь неважно.
— Да опять эта старая сволочь, доконал меня. Боевые действия, Спектро, что ни день,я не… — выпятив губы к очкам, которые протирает рубашкой, — я этого клятого Мудинга не понимаю толком, вечно он преподносит… сенильные сюрпризики.
— Возраст у него такой. Вообще-то.
— Ох, вот с этимя бы справился. Но он так чертовски — такой ублюдок,не спит никогда, кознистроит…
— Да не сенильность, я не о том — позиция у него такая. Стрелман? У тебя же пока нет его прерогатив? Ты не можешь рисковать, как он рискует. Ты ведь работал с ними, в таком возрасте, сам знаешь, у них есть это странное… самодовольство…
Стрелманов собственный Лис ждет в городе — военный трофей. А сей кабинетик — пещера оракула: плывет пар, из темноты прибывают вопли сивиллы… Абреакции Повелителя Ночи…
— Мне это не нравится, Стрелман. Раз уж ты спросил.
— Почему. — Пауза. — Неэтично?
— Да господи боже, это, что ли, этично? — и воздевает руку ко входу в отделение почти в фашистском приветствии. — Нет, я просто ищу способ это оправдать — экспериментально. И не нахожу. Такой человек есть только один.
— И это Ленитроп. Сам знаешь, кто он. Даже Мехико считает… ну, как обычно. Предвидение. Психокинез. У них свои проблемы, у тойбратии… Но, скажем, тебевыпадает шанс исследовать подлинно классический образчик… некоей патологии, идеальный механизм…
Как-то ночью Спектро спросил:
— Он бы тебя так же вдохновлял, если б не был подопытным Ласло Ябопа?
— Само собой.
— Хм-м.
Вообразите ракету, чье приближение слышишь только послевзрыва. Реверсирование! Аккуратно вырезанный кусочек времени… несколько фугов кинопленки, прокрученные наоборот… взрыв ракеты, павшей быстрее звука, — и оттудапрорастает рев ее падения, догоняет то, что уже смерть и горение… призрак в небесах…
Павлова зачаровывали «понятия противоположения». Допустим, у нас имеется кластер клеток где-нибудь в коре головного мозга. Помогают отличать наслаждение от боли, свет от тьмы, господство от подчинения… Но если неким образом — моря их голодом, травмируя, шокируя, кастрируя, столкнув в одну из переходных фаз, за пределы их бодрствующих «я», вне фазы уравнительной и парадоксальной, — вы подорвете это представление о противоположении, — вот вам уже пациент-параноик, которому быть бы господином, а он себя полагает рабом… которому быть бы любимым, а его мучает равнодушие мира, и «я беру смелость предположить, — пишет Павлов Жанэ, — что вот эта-то ультрапарадоксалъная фазаи есть основание ослабления у наших больных понятия противоположения». У наших чокнутых, наших параноиков, маньяков, шизоидов, нравственных имбецилов…
Спектро трясет головой:
— У тебя реакция идет наперед раздражителя.
— Вовсе нет. Ты сам подумай. Он там за несколько дней чувствует, что они летят.Но это рефлекс. Рефлекс на то, что витает в воздухе прямо сейчас.Мы сопоставляем чересчур грубо и не улавливаем — а Ленитроп улавливает.
— Но тогда выходит экстрасенсорика.
— А можно сказать: «сенсорный сигнал, на который мы просто не обращаем внимания». Оно давным-давно существует, мы могли бы это увидеть, только вот никто не смотрит. В наших экспериментах часто… Кажется, М. К. Петрова заметила первой… женщина, в игру вступила очень рано, по сути… сам факт привода собаки в лабораторию— особенно в нашей экспериментальной работе с неврозами… первый же взгляд на испытательный стенд, на лаборанта, случайная тень, касание сквозняка, некие сигналы, которых мы, может, и не распознаем никогда, — и все, собака слетает в переходное состояние… Итак, Ленитроп. Предположим. В городе сама обстановка — допустим, будем считать, что сама война — лаборатория?понимаешь, когда падает V-2, сначала взрыв, затем рев падения… реверсированный, то есть порядок раздражителей… значит, он может завернуть за какой-то угол, выйти на некую улицу и неясно, по какой причине, вдруг почувствовать…
Воцаряется молчание, вылепленное проговоренными грезами, за дверью голосит боль жертв ракетных бомбардировок, детей Повелителя Ночи, голоса повисают в застойном медицинском воздухе отделения. Молятся своему Господину: абреакция рано или поздно — каждому, по всему этому замороженному и искалеченному городу…
…и снова пол — гигантский подъемник, врасплох возносит тебя к потолку — проигрывается заново, и стены пухнут наружу кирпичи и известка — ливнем, твой внезапный паралич и смерть приходит объять ошеломить знать не знаю папаша я небось вырубился а когда оклемался ее уже и нету все вокруг горит в башке дым сплошняком…и видишь свою кровь она фонтанирует из дряблого ошметка артерии, поперек половины кровати заснеженный шифер, киношный поцелуй не доцелован, тебя пришпилило, два часа боли пялился на смятую сигаретную пачку, слышал, как они кричат в рядах справа слева, но не мог шевельнуться… внезапный свет заполняет комнату, кошмарная тишина, ярче всякого утра сквозь одеяла, обращенные в марлю, вообще никаких теней, лишь невыразимая двухчасовая заря… и…
…этот переходный скачок, эта капитуляция. Где противоположные идеи слились и лишились своей противоположности. (И вправду ли на ракетный взрыв настраивается Ленитроп или как раз на эту деполяризацию, это невротическое «замешательство», что сегодня затопляет палаты?) Сколько еще раз, пока не смоется, излитие итераций, переживание взрыва, боятся выпустить из рук, ибо выпустить — это так окончательно откуда мне знать доктор что я когда-нибудь вернусь?И ответ верьте намтак пуст после ракеты, всего только лицедейство — верить вам? — и оба это понимают….Спектро так остро ощущает себя мошенником, но продолжает… лишь потому, что боль остается реальной…
