Надкушенное яблоко Гесперид - Бялко Анна (читать книги полные .TXT) 📗
Тогда что? Какой-нибудь мошенник? Понравиться, войти в доверие и – что? Ограбить квартиру? Можно, конечно, у нас, в общем, есть там что брать, но у него один костюм стоит больше, чем две мои шубы. В смысле, вдвое больше, чем моя шуба, она у меня одна. По крайней мере, одна приличная. И потом… выставка… если там была его мебель, зачем ему моя?
Да, но эта настойчивость… Стоп. На выставке – это же я на него свалилась, значит, он меня не выбирал и это случайно… Хотя – можно было и подстроить. Неочевидно.
Но зачем, зачем? Сашке, конечно, в любом случае надо рассказать, пусть проверит по своим каналам на всякий случай. Вряд ли, но все же – не повредит. Домой не приводить, это точно. Она и не собиралась. Дура, и зачем дала тогда домашний телефон? Адрес по телефону узнать – не фиг делать. Хотя опять же – если захотят ограбить, узнают и адрес, и телефон. Детей предупредить, чтоб не особенно…
Мысль о детях была, пожалуй, самой неприятной. Ирину практически резануло. Все что угодно, но дети… Нет. Спокойно. Надо остановиться. Ирина взяла правее и тормознула возле троллейбусной остановки. Пять минут у нее еще есть, надо выдохнуть и спокойно подумать обо всем еще раз.
Так. Без паники. Что мы имеем? Незнакомец приличного вида. Беседа о высоком. Звонок. Встреча. Предлог вполне благовидный, настойчивость – но, в общем, в пределах приличий. Читал меня и хвалил. Было приятно. И вообще он мне симпатичен, не совсем же я идиотка, и в физиогномике кое-чего понимаю. Он мне вообще с самого начала понравился, оттого и телефон дала.
Между прочим, мошенники как раз и должны быть обаятельными. У них работа такая – нравиться восторженным дурам вроде тебя. А потом – раз!
А что раз-то? Что с меня взять? Почти нечего. То есть, конечно, чего-то можно, но не в таких масштабах. Он, если и мошенник, то работает по-крупному, я для него – ерунда, мелкая сошка. Подумаешь, замужняя журналистка с двумя детьми… Да, но не ради же моих прекрасных глаз он все это устроил?
А почему бы, собственно, и нет? Согласись, это многое бы объяснило. Что, в конце концов, я такой уж урод, что и понравиться никому не могу? Подумаешь, князь с портретом. Они тоже люди…
Ирина вытащила из сумки пачку сигарет, открыла окно, закурила, поправила зеркальце заднего вида так, чтобы видеть себя в нем целиком, откинула голову, прищурила глаза и продолжала, обращаясь к своему отражению:
– Что уж ты, мать, себя совсем уж не ценишь? Да, тридцать семь, да, дети – ну и что? Почему ты не можешь понравиться одинокому миллионеру благородно-княжеского происхождения, ищущему родственную душу, способную скрасить ему…
На этом месте Ирина заржала в голос и уронила на колени пепел. Скорей стряхнула, чтобы не прожечь юбку, выкинула сигарету в окно, завела мотор. Домой надо ехать, ребенка кормить, а не глазки самой себе в зеркало строить. Подумаешь, князь, большое дело. Разберемся. Хотя, что уж греха таить – любопытно. Но Сашке, конечно, на всякий случай надо рассказать.
Сашка к ее рассказу отнесся скептически. Можно сказать, во всех отношениях. Во-первых – и это, конечно, было хорошо, – он заверил жену, что никаких специально важных событий, требующих засылки внешних шпионов неизвестно от кого, да еще тем более таких навороченных, на фирме не происходит. Во-вторых – что тоже, безусловно, было неплохо – он со смехом опроверг ее опасения стать жертвами мошенничества и ограбления. То есть в принципе Сашка такую возможность не исключал, все-таки в Москве живут, но идею, что загадочные действия князя направлены именно на это, отмел категорически. Ну, и в-третьих – и вот это уже было просто обидно, – он почему-то упорно отказывался поверить в Иринину утешительную версию, что князь пал, пораженный огнем ее прекрасных глаз.
– Ир, – говорил он рассудительно, поглощая за ужином добавку телячьего жаркого. – Ир, ну ты же разумная женщина, зачем тебе нужны все эти драматически-романтические страсти?
– Ну а что тогда? – не сдавалась Ирина. – Чего ему тогда от меня надо? Зачем он врет, что статью читал?
– Ну почему врет? Может, он и правда читал. Я же вот читал.
– Да? В бабском глянцевом журнале? Ну ты-то ладно, тебе деваться некуда, а ему зачем? И потом, ты еще в компьютере читал, верстку.
Сашка заржал.
– Ирка, ну ты прямо как в анекдоте. Приходит муж домой, видит свою страшную жену с любовником и говорит ему: «Ну я-то должен, а ты-то что?» Ты хорошо пишешь, и потом, откуда ты знаешь, может, ему тоже жена дала прочитать?
Эта мысль, несмотря на ее разумность и простоту, почему-то Ирине не понравилась.
– Он не говорил ни про какую жену. Он сказал: «Я читал».
Сашка заржал пуще.
– Ну, ясно дело, не говорил. С чего бы он, делая тебе комплименты, будет про жену-то? Ты уж совсем как маленькая.
Ирина окончательно разозлилась, причем сразу в двух направлениях.
– Да? Я, между прочим, про тебя все время всем говорю. Князю тому же – первым делом сказала, не посмотрела, что комплимент. И потом, значит ли это, что ты, когда делаешь комплименты, тоже про меня забываешь?
И самой тут же стало странно, с чего ее так занесло. Не с мысли же, что князь может оказаться женатым, смешно. Хотя – а с чего бы другого? Ирина устыдилась.
– Ладно, Сань, да фиг с ним. Если ты считаешь, что волноваться нечего, то и я не буду. Встречусь с ним тогда, как собиралась, напишу статью. Статья-то, кстати, должна неплохая выйти. Для этого, для «Глянца», у них еще рубрика есть: «Женщины прошлого». Я просто взволновалась – больно уж гладко все.
– Да все нормально. Смешная ты. Попался раз в жизни приличный человек, сказал тебе приятное, ты сразу в панику. Хочешь – зови его домой, я погляжу. Мне и самому интересно на живого князя посмотреть.
– Нет, домой пока не буду. Может, потом. Пусть сперва окончательно реабилитируется. И потом, знаешь, может, он и не князь вовсе, это я его так для себя называю. Сань, а ты что – ну совсем-совсем не думаешь, что я ему понравилась? И не ревнуешь?
– Р-ревную! Стр-рашно! – зарычал Сашка, вскочил со стула, сгреб ее и закружил по кухне. – Затем и зову, чтоб заманить и разор-рвать на месте!
На крики и возню набежал из комнаты один ребенок, потом другой, потом кто-то под шумок вытащил из холодильника торт… В общем, Иринины волнения на тему князя были благополучно забыты, вытесненные более актуальными делами – дележка торта на троих мужиков, два из которых – прожорливые дети, а третий, хоть и взрослый, но тоже насчет сладкого не дурак, и еще хорошо бы себе на утро к кофе хоть кусочек оставить (по вечерам Ирина сладкого старалась не есть) – требовала большой сосредоточенности и не оставляла места никаким посторонним мыслям.
Из колонок Ирины Волгиной
2. Лернейская гидра
Скажите, вы кому-нибудь завидуете? Я – да. Я завидую молоденьким девочкам, потому что они могут надеть на себя, не думая, джинсы и простенькую маечку, и быть прекрасными, а я – уже нет. То есть это не значит, что я не могу быть прекрасной – я еще как могу, просто мне для этого нужно прилагать гораздо больше усилий. И джинсы – не просто джинсы, и маечка должна где надо – скрывать, а где надо – подчеркивать, и думать обо всем этом надо – ого-го! И даже когда я все продумаю, и выйду на улицу, прекрасная вся из себя, а мне навстречу пробежит молоденькая девочка, я грустно вздохну ей вслед. Потому что, несмотря на все ухищрения, мне все равно уже никогда в жизни не будет двадцать пять. А ей будет. И мне ужасно завидно.
Единственное, что меня извиняет – потому что, как все знают, завидовать нехорошо, – так это то, что я страдаю легкой формой зависти. Я ограничиваюсь вздохами. Я не бегу за девочкой и не подставляю ей подножку. Я не дергаю ее за маечку. Я не шиплю ей вслед гадости, и даже если я не одна, а с подругой, не обсуждаю с ней девочкины джинсы. Только вздыхаю. Но это же ничего – можно?
Еще я завидую одной своей знакомой за то, что у нее спаниель не жрет все, что видит. Все остальные, включая моего, жрут – а ее нет. Мой особенно жрет. Он может сожрать кусок мяса размером с себя, и все равно будет просить еще, если сможет двигаться, конечно. А еще он научился открывать холодильник. Последствия – соответствующие. Тогда как у моей подруги точно такой же спаниель только вздыхает над полной миской, как голливудская дива на диете, и – не жрет ничего. Она тратит на собачий корм в два раза меньше меня. Не говоря уже о холодильнике. И это вызывает у меня острые пароксизмы зависти.
