Пирамида, т.1 - Леонов Леонид Максимович (книги онлайн полные версии TXT) 📗

Для такой женщины надлежало изобрести особый, выпадающий из будничной текучки, нечто в библейском ключе, вместе с тем современный сюжет, куда свободно и поэтично вписались бы ее незаурядные ум и характер, а также ее царственная, даже без положенных регалий коленопреклоняющая краса и чтобы, учитывая природные данные актрисы, не требовался исключительный сценический дар. Как ни крутил заданную тему, в воображении неизменно рождалась одна и та же, фантастическая по замыслу, но при все обострявшейся мировой обстановке почти реалистическая сценарная схемка с легким уклоном в некую мистическую документальность, отчего предназначавшаяся исполнительнице ролевая нагрузка целиком возлагалась на статистов ее окружения. Начиналось с того, что повелительница незримого царства, обладающая тысячью имен, среди них ни одного точного, как вавилонская Иштар со свитой магов или лучше – адских призраков, в черном до пят хитоне, с финикийским профилем и насурмленными бровями, в фантастической тиаре – воскресшая богиня, царица аккадской древности, адская эвменида ли, наконец, ниспосланная осуществить судьбу людей, в самые часы пик шествует по городам земли, парализуя ужасом бегущую толпу в лаокооновские группы, особенно эффектно на фоне пламенеющего неба... ибо беспощадный завоеватель во главе полчищ или еще грандиозней, сам ангел смерти с огненным мечом стоит у городских ворот. Кстати, для пущего устрашения Сорокин придумал на приспущенных веках преображенной пани тушью нарисовать вторые зрачки, чтобы время от времени, при закрытых глазах, возникал нестерпимо-жуткий, повелевающий взор, каким издавна посматривает на нас терпеливая вечность. При виде подземной царицы народонаселение понимает, что и в тот предсмертный момент можно ничего не делать, а весь оставшийся срок расширенными глазами глядеть внутрь себя: ни с какой величайшей горы не бывает видно столько, как на краю отвесного обрыва, когда открывается, что и предки тоже прожили век на чемоданах, в сборах к путешествию в золотой век, оставшийся далеко за кормой, меж тем как осенние сумерки на дворе и уж срублена в лесу гробовая упаковка для отбытия на те блаженные, беззакатные острова... Словом, при известных студийных затратах на соответственно масштабный показ разрушаемой цивилизации с картинками смерти в самых причудливых ракусировках да еще игривых сценок сексуального жанра в разных трущобных щелях, когда оставшиеся стихийно и подсознательно устремились к заблаговременной закладке послезавтрашнего человечества, мог получиться даже с экрана впечатляющий боевик, способный сыграть всемирно-отрезвляющую роль от пандемического, милитаристского ожесточения, а также доставить пожизненную славу дебютантке. Правда, сказанная затея плохо укладывалась в рамки социалистического оптимизма, к тому же в целях убедительности, чтобы надоумить зрителей к предотвращению увиденного на экране, пришлось бы прибегнуть к безмуляжным съемкам глобальной катастрофы au naturel 13 и легко представить, во что обошлась бы, к примеру, массовка эсхатологического отчаянья с участием всего населения небольшой среднеевропейской столицы, которой не пожалели бы ради святого дела, да еще на фоне разлетающихся небоскребов, обсерваторий и богоугодных заведений. Впрочем, и при более щедрых затратах вряд ли удалось бы образумить высокое начальство, лишенное воображения насчет последствий своей деятельности.

– Но если, даже сознавая свою вину перед великим Джузеппе, я не посмел предлагать пани воплотиться в ходовой и, главное, доходный нынче персонаж с кругозором на уровне квартального промфинплана, тем более не решился бы вовлекать ее в архаическую и тем опасную киноаферу, что боги не разговорчивы, а ввиду бессловесности роли даже с заменой ее, по старинке средствами пиротехники, пани досталось бы сомнительное счастье раскрыть смысловой континуум грядущего катаклизма подачей его изнутри себя с риском комического фиаско или, минимум, душевного заболеванья... Объяснить вам подробно, почему Бога можно сыграть лишь раз в жизни?

– Нет, спасибо! Очень трогательно, дорогой, что вы заботитесь о моем здоровье. Да мне уж и поздно начинать с выходных ролей... – чуть высокомерно сорвалось и, значит, что-то более значительное созревало у ней на уме. – И не презирайте умственные способности доверившихся вам собеседниц. Это я не столько о себе, как о той худенькой замарашке, с которой вы недавно сытно обедали в Химках...

Некоторое время она наслаждалась немотою великого артиста, которому застрявшая в горле пробка бешеных слов мешала произнести хоть одно. Собравшись с силами, он выразил несколько бессвязное и многословное удовлетворение, что предметные уроки Октября, столь прискорбно коснувшиеся уважаемого пана Дюрсо, благодетельно отразились на его дочке в смысле милосердия к униженным и оскорбленным...

– Впрочем, – прибавил он печально, – даже чисто солдатское ожесточение, с годами постигающее самые поэтические натуры, не дает права на запрещенные удары ниже пояса. – Здесь он машинально выглянул наружу – много ли ему лететь вниз, если та же колдовская сила вышибет его вон из машины. По счастью, все та же тянувшаяся из прошлого связующая нитка вражды и дружбы удержала обоих от произнесения крайнего словца с необратимым затем разрывом отношений.

– Вы зря обиделись, Сорокин, – неожиданно смягчилась Юлия. – Было бы смешно думать, что я ревную вас к юной девушке или, еще глупее, обозлилась за невыполненный и такой простительный, потому что на краю могилы данный вам наказ несчастного старика во что бы то ни стало прославить в кино его бесталанную внучку, которая, как вы сразу подметили глазом художника, успела подпортиться с годами...

Тут режиссер попытался вступиться перед пани за великого старца, но та успела признаться, что и не сгодилась бы на нынешние роли доярок и ткачих. Чем всегда кончались у них ссоры, дружественные интонации сулили скорее примирение: по какой-то не выявленной пока сюжетной линии обе стороны еще слишком нуждались друг в дружке.

– Нет, почему же, – тотчас принялся оправдывать свою позицию режиссер, – принятый нынче на вооружение в искусстве принцип социалистического натурализма с обязательным сведением всех мотивов человеческого поведения к утилитарно-бытовому истолкованию не исключает показа ее широкоугольным планом с птичьей высоты, откуда явственно проступают контуры иной, бессмертной действительности.

– Если не действительно просроченные обязательства, то, надо полагать, мои вольнодумные суждения о любви довели пани до такого, пардон, самозабвенья? Я утверждал лишь, что вечная любовь еще присутствует пока в обиходе чудаков пенсионного возраста да в старинных операх и романсах и, конечно, в восточной лирике, вполне уживаясь с гаремом и паранджой. Пани согласится, что нынешнее, без черемухи, влечение нашего брата к дамам вообще существенно отличается от прежней верности и благоговения перед единственной. Отметим для справедливости, что и с обратной стороны нередко замечается чисто целевое, потребительское отношенье к брату...

– ... и тогда люди лишь побочная продукция любви? Да любая на моем месте усмотрела бы в вашей пощечине материнству гадкое мщение нам за некое досадное неблагополучие по мужской части... Что тогда?

– В случае малейших сомнений вам представляется возможность проверить мою исправность на практике... – дерзко и непроизвольно, как бомба, вырвалось у режиссера.

– Я натравлю на вас орду своих поклонников, и они будут гнать вас метлами, пока не выметут за сто километров от Москвы, – без единой нотки ненависти сказала она, словно прошелестела шелковая бумажка, в которую была завернута ядовитая конфетка.

– Тем более умоляю не считать только что сказанное мною за дерзкую надежду бывшего плебея пробиться в плейбои при вельможной пани... – изящно и с хрустом, словно грыз небольшого размера кость, извинился перепуганный близостью разрыва знаменитый Сорокин, – но виной тому лишь страх надменной госпожи замараться словесным обращеньем к рабу, тем и позволившей ему истолковать беглое мановенье пальца в перчатке за былое у знатных римских матрон приглашенье втихую поразвлечься на досуге с естественным для нашего безвременья риском нарваться на фиаско... Тем и объясняется мой, самому мне досадный, защитный финт дискриминационных подозрений...