Леонид обязательно умрет - Липскеров Дмитрий Михайлович (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
Потом решил написать просто: «Ухожу из жизни, так как ненавижу социалистический строй». И точка.
Расписался, поставил дату и даже время…
Он прежде никогда не думал о смерти. И сейчас, держа в руке вороненый ТТ, скользил мыслью о месте на теле, в которое лучше выстрелить.
Платон погасил свет, смотря сквозь набирающее силу утро. И утро смотрело на него сквозь…
Странно, он даже секундой не подумал о матери. Не вспоминал жизнь, далее фрагментарно… Он уже ни с чем не думал и ничего не вспоминал, находясь в каком-то странном, убаюканном состоянии. Глаза были наполовину прикрыты, а рука то поглаживала дулом пистолета висок, то старалась пролезть в рот, то в сердце метила…
Течение кровяных рек в венах и сосудах стало более медленным, как перед сном…
Он мог бы даже заснуть с пистолетом во рту, поскольку сознание от испуга свернулось в молекулу, оставив тело на автопилоте…
Пробили куранты на Спасской башне…
Сколько еще прошло времени знает лишь безмятежное утро.
Вероятно, не минуты, а поболее часа, так как сознание, чуть успокоившись, вышло из подполья и решило задаться вопросом: «Может быть, не стоит»?
Именно в это мгновение палец нажал на курок. Пуля маленьким реактивным снарядом рванула из ствола, влетела в нос, затем, превратив его в лохмотья, пронзила череп в лобной доли мозга и, разделив голову надвое, ушла в потолок…
Его хоронили хоть и без военных почестей, но с должным для конторы уважением.
Начальник Платона майор Дронин обнаружил на рабочем столе листок, залитый кровью так щедро, что его можно было принять за чистый, хоть и кровью крашенный. Правда, с другой его стороны отчетливо виднелся контур рукописной строчки. Поднеся бумагу к зеркалу, Дронин без труда прочел предсмертную записку…
Неглупый офицер оглашать ерунды не стал, смял окровавленный лист и, положив его в карман форменных брюк, унес со службы и впоследствии, в домашних условиях, уничтожил…
Майор Дронин, спасший честь Платона Антонова, удивлялся на похоронах, впервые глядя на мать своего подчиненного. Предполагал увидеть маленькую сгорбленную женщину, а увидел дородную тетку, поражающую своей здоровой пышнотелостью. Тонкая каракулевая шуба, не застегнутая на ветерке, открывала фантастический бюст, обтянутый мохером с глубоким вырезом. Большие руки с большими перстнями, мощные ноги в югославских сапогах без каблука.
Она сжимала пухлые, не лишенные привлекательности губы, и лишь пудра, наложенная толстым слоем на наплаканные синяки, выдавала в ней одну из главных героинь проходящих похорон.
Дронин знал, что эта тетка проработала пятнадцать лет нелегалом в США… Чудеса, да и только, с такой вычурной внешностью и не спалилась!..
Знает она или нет причину самоубийства сына?.. Дронин вглядывался в ее лицо долго, но ответа на свой вопрос не нашел…
«Поэтому у нее четыре „красной звезды“, а у меня ни одной», – слегка уничижительно подумал о своем профессионализме майор Дронин…
Юлька о смерти Платона Антонова так до конца собственной жизни и не узнала…
4
На войну Ангелина побежала, когда ей едва восемнадцать стукнуло.
Костя, одноклассник, ухаживавший за Гелькой три года, перед уходом на фронт умолял ее отдаться ему всем телом!
Он умолял ее, объясняя, что погибнет на войне, так и не узнав физической близости с женщиной.
К тому времени она была вполне созревшей девицей, томящейся ночами от любовных фантазий, но в них никогда не случалось Костика, а потому Геля предлагала ему душу для дружбы – самое страшное, что может женщина предложить влюбленному мужчине.
Но в тот день, когда он стоял перед ней на коленях, с баранкой свернутой шинели на плече, с трехлинейкой на другом и плакал, она вдруг поняла, как мальчик страдает и как боится уходить из этого мира в другой, не оставив даже следа своего.
В том, чтобы отдаться ему, Геля вдруг почувствовала собственную миссию. На нее внезапно снизошло, что тело ее и душа могут стать вратами в рай. Она ощущала, что Костик, одноклассник, мальчишечка, часами ждавший ее под окнами, мечтавший дотронуться до ее руки, собиравшийся в жизни стать серьезным физиком, не станет оным, а погибнет на этой войне непременно. Ей даже привиделось, что у него и могилы не будет, разорвет тело снарядом, разметает плоть по полю…
От уверенности в том, что мальчишка погибнет лютой смертью, райские врата в ней открылись, она сама опустилась на колени рядом с ним, вся пахнущая земляничным мылом. Он так и овладел ею, не снимая шинели, не откладывая в сторону винтовки.
Ей было больно от его неловкости и от того, что она сама в первый раз, а он продолжал тыркаться, спрашивая в от чаянии:
– Ты меня любишь?..
Она не могла ему ответить «да», как ни старалась.
Делала, что могла. И первый, и второй, третий раз… В перерывах он просил ее быть совершенно голой, словно напитывался женщиной на всю жизнь. Смотрел с мукой в глазах на наготу…
А потом пришло время уходить, и он, стоя в дверях, повзрослевший, опять спросил ее:
– Ты меня любишь?
Она погладила его по нежной щеке и пожелала:
– Удачи, Костик!
А он снял с плеча винтовку и рубанул прикладом по вешалке, обрушивая на пол всякие пальто, зонтики, шляпы…
После этого ушел, а она долго дрожала всем телом, сидела голая на холодном полу и думала, что сегодня начался новый этап ее жизни. А может, до этого и жизни не было вовсе. Так, прелюдия одна…
Костика убило совершенно по-глупому. Он был неплохим солдатом и за то, что в бою остался из взвода единственным живым, получил однодневный отпуск домой.
Конечно, трясясь в кузове трехтонки, думал только о Гельке, о ее голом земляничном теле и о том, как он, с медалью на груди, станет целовать ее голое тело, а медалька будет покачиваться возле самого ее носа…
Совершенный кретин, летчик тяжелого немецкого бомбардировщика, за два часа полета так и не нашел приемлемой цели для пятисоткилограммовой бомбы, а потому.
когда горючего в баках осталось лишь на возвращение, сбросил ее, гигантскую, на крохотный грузовичок.
Не то что от Костика ничего не осталось, от трехтонки газовую педаль только разыскали. Все в молекулы превратилось. Поднялось к небу и вместе с дождичком пролилось на огромное клеверное поле…
О без вести пропавшем Костике Геля узнала от его матери, которая была по-мужски, без слез, уверена, что сын отыщется, что он в немецком плену.
Девушка согласно кивала, нисколько не сомневаясь, что Костик уже никогда не отыщется.
Она уже была пострижена парикмахером Зотовым почти под мальчика и через день отправлялась на фронт медсестрой.
Конечно, Геля знала, что призвание ее вовсе не лечить раненых солдат, не таскать их тела с поля боя. Свое предназначение она уразумела, когда отдавалась Костику не любя, став последней женщиной в жизни солдата…
Геля Лебеда, прибыв на передовую, получила сумку с красным крестом, тысячу солдатских улыбок, отыскав в них лейтенантскую – веселую, белозубую, светлую-пресветлую!..
Глядя на него, молоденького, задорного, сама улыбнулась широко и радостно, по ходу улыбки влюбляясь в офицера Володю всем своим существом, до последнего винтика.
Она знала, что отдастся ему при первом удобном случае, так как обреченно чувствовала, что Володечке жить осталось крошечку всего, а она – Райские врата, Последняя Женщина в жизни солдата.
Как полагается, они бегали друг за другом в березовой роще, плели венки из полевых цветов, целовались До синих губ, а Володечка, влюбленный и смущенный, Предлагал ей стать его женой, а она говорила, что не Может!
– Не любишь? – вопрошал Володечка, с ужасом ожидая ответа.
– Люблю, люблю! – отвечала она. – Невозможно люблю! Так сильно, что с ума cxoжv!
– Так что же? – терзал он ее в недоумении.
– Хочешь, я стану твоей ППЖ?
Он фыркал на такое предложение, но она просила о настоящей женитьбе не говорить более и не желала объяснять почему.
