Последние распоряжения - Свифт Грэм (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
Вот я и стоял там, где частенько стою спокойными вечерами, — за тюлевой занавеской во всю ширину окна, у невысокой панельной перегородки. Этой привычке тоже учит моя профессия. Стоять тихо и видеть все так, чтобы тебя самого видно не было.
Трев отпросился на вторую половину дня, Дик уехал по делам в Мейдстон, и прочие тоже разошлись, оставив катафалки на заднем дворе, вымыв и натерев их воском перед завтрашней работой. Так что я был в конторе один. Если не считать мистера Коннолли, который ждал, пока жена придет его осмотреть.
Я наблюдал, как Джек выходит наружу, чтобы скатать навес — несколько поворотов рукоятки, — потом возвращается внутрь, потом снова выходит, запирает дверь и опускает решетки. Все это, наверно, тоже обошлось ему недешево, хотя сам-то я никогда не покупал ничего подобного, поскольку ни разу не слыхал, чтобы грабители вломились в похоронное бюро. Они нас тоже не любят. Хотя осмелюсь сказать, что у меня в сейфе лежит побольше наличности, чем у Джека.
Я подумал: сейчас он повернет направо, похлопает себя по карманам, глянет на часы, помашет рукой Десу из химчистки и направится в «Карету», где и я присоединюсь к нему через часок, если Вера Коннолли не опоздает. В такую погоду жажда томит. Но я увидел, как он подошел к краю тротуара и посмотрел в мою сторону, точно умудрился разглядеть меня сквозь тюлевую занавеску, точно я его поманил. Потом он обождал, пока не будет машин, и стал переходить мостовую, так что я быстро отступил назад. И вскоре услышал стук в дверь.
«Привет, Вик, — сказал он. — Идешь в „Карету“?» И это было странно, потому что либо он встретил бы меня в «Карете», либо нет, а дорогу туда я и сам могу найти. Он знал, что если я и появлюсь там, то позже: мне ведь редко удавалось закончить рабочий день как ему, ровно в пять тридцать.
«Собирался», — сказал я.
«Пить охота, — сказал он. — Денек-то какой нынче».
«Денек славный, — ответил я. — Ты мне об этом пришел сообщить?»
«Первое июня, Вик, — сказал он. — Знаешь, что это за день?»
Я посмотрел на него. Он оглянулся по сторонам. И говорит: «Ты один?»
Я кивнул и сказал: «Может, присядешь?»
Он глянул на меня этак с сомнением, хотя и дураку было ясно, что пришел он неспроста, но все-таки сел туда, куда обычно садятся мои клиенты — те, кто потерял близкого и пришел договариваться о похоронах. А потом сказал: «Все, Вик, пора. Первое июня. Я хочу продать магазин».
Это прозвучало так, словно он сознавался в преступлении. Словно пришел устраивать свои собственные похороны.
«Что ж, — говорю я. — Тогда я точно приду сегодня в „Карету“, раз есть что отметить. Поставишь?» А он глянул на меня и прищурился, как будто не ждал от меня шуточек на эту тему, как будто подумал: да ты, видно, мало чем отличаешься от остальных-прочих. Зубоскалы, что с вас взять. Потом сказал: «Я только тебе говорю, Вик. Больше никому. Покамест».
«Ценю, — отвечаю я. — Буду нем как рыба».
А сам думаю: нашел из чего тайну делать, чего стесняться! Уйти на покой в шестьдесят восемь лет — это по любым меркам вполне нормально. Пускай он говорил, что будет вкалывать, пока не свалится, и не сдержан слова — кому какая печаль? Зато он наконец собрался сделать то, что Винси советовал ему много лет назад: прикрыть свою убыточную торговлю, пока она его не разорила. Может, решил внять голосу разума. Да и Эми, между прочим, чуть от него не ушла. Хотя об этом-то он ни сном ни духом не ведал.
Я думаю: странная вещь гордость. Маленький человек от нее раздувается, но гораздо хуже то, что большой боится показаться маленьким.
«Что такое мясная лавка, в конце концов?»— говорит он.
А я думаю: да брось ты, Джек, ведь у тебя на лице написано, что она для тебя все, и тебе больно сейчас лгать. Ты небось и не догадывался, как тяжело будет расставаться с привычной лямкой. Я думаю: выше голову, Джек. Мясники — они ведь сплошь веселые ребята, здоровенные парни с большими ручищами и широкими ухмылками, каким и ты был когда-то. А грустить — это по моей части. Ты не сдаешься, ты просто уходишь на покой. И хотя я, твой ровесник, еще торчу у себя в конторе, вместо того чтобы передать дело сыновьям, это всего лишь специфика профессии. Потому что именно в нашем возрасте многие приходят в похоронное бюро, в нашем возрасте становятся вдовами, и я знаю, что миссис Коннолли приятней говорить со мной, чем с моими детьми.
«Жизнь — она не на одной говядине держится, верно? — говорит он так, точно сам в этом не уверен. — И Эми будет рада».
«Ты сказал ей?» — говорю я.
Он смотрит в потолок, точно я застал его врасплох. И говорит: «Притормози, Вик. Я сам только пять минут назад решил, когда вытирал подносы».
Я подумал: это уже больше похоже на того Джека Доддса, к которому я привык. Выходит, сам того не зная, я наблюдал, как принимается Великое Решение. Видно, не зря человек выбирает, куда и когда смотреть.
«Вот я и подумал: дай скажу кому-нибудь поскорей, например Вику, — говорит он, — а то передумаю, и Эми не узнает».
Да, на прежнего Джека это больше похоже.
«А как мне быть прикажешь? — говорю я. — Если Эми не узнает?»
«Узнает», — говорит он с негодованием, но лицо его опять делается унылым, словно он еще не решил, как ему взять эту преграду, словно на свете нет ничего труднее, чем сообщать хорошие новости.
В моей конторе есть старые часы, которые всегда ровно тикают. Это приятно слышать.
«А как твои ребята, Вик?» — спрашивает он.
Ничего себе ребята, думаю я: обоим уже за сорок. Но я и сам зову их так — моими ребятами.
«Они у меня без дела не сидят», — говорю я.
Он оглядывает пустую контору, потом глядит на меня, точно хочет сказать: это ты у них без дела не сидишь, Вик. Но мне ясно, что означает этот блеск у него в глазах, я видел его и раньше. Он означает: тебе-то легко уйти на покой, Вик, плюнуть на все. У тебя есть Дик с Тревом. Твой бизнес не развалится. И у меня могло бы быть так же.
Я вижу, что он думает о Винсе.
Что ж, тут ты сам все загубил, Джек. Теперь уж никто не поможет.
«Так ты знаешь, что нынче за день? — спрашивает он. — Первое июня?»
Я качаю головой.
«В этот день родилась Джун, — говорит он. — Пятьдесят лет назад. Первого июня тридцать девятого года. Знаешь, где сейчас Эми?»
«У нее», — говорю я.
Он кивает, потом смотрит на свои руки.
«Она ничего не сказала, но я знаю, что она подумала. Что я мог бы сделать исключение. Пятьдесят лет не шутка. У меня была возможность сделать то, чего я никогда раньше не делал. Она сказала: „Я еду к Джун. Как обычно, но сегодня ведь случай особый, правда?“ Сказала: „Я купила ей подарок, браслет“. Ей и не надо было больше ничего говорить, я по глазам все видел. Она не сдается. И я сказал: „Ладно, поглядим“. Мне и это с трудом далось, поверь, Вик».
Чудной ты малый, думаю я.
«Я сказал, что, может, закрою магазин пораньше и приеду к ней туда. Она сказала: „Ты уверен, что найдешь место?“ Я ничего определенного не сказал, хотя получилось вроде обещания. Но когда подошло время — полчаса назад, — я понял, что не могу этого сделать, не могу себя переломить, в этом смысле по крайней мере. Пятьдесят лет. Джун и не знает, сколько ей, верно? Не знает, зачем нужны браслеты. А потом я подумал: но я могу измениться в другом. Она не увидит меня в больнице с Джун, зато я ей кое-что скажу после. Скомпенсирую».
Я думаю: ты мог бы сделать и то и другое.
«Эми у меня кремень», — говорит он.
Ага, думаю я.
«Джун-то ведь никогда не изменится, верно? — говорит он. — Она все еще ребенок, хоть ей и пятьдесят. Зато я, может быть, изменюсь».
На этот счет я не думаю ничего.
Он смотрит на меня и видит, что я ничего не думаю. Снова оглядывает контору, этак с опаской, точно позабыл, где он, и только теперь вспомнил, что я не приходской священник, а Вик Таккер, похоронных дел мастер.
Он бросает взгляд на дверь в конце помещения. И говорит: «Есть постояльцы?»
Обычный вопрос.
