А другого глобуса у вас нет?.. - Вершовский Михаил (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Я согласен, мелочь, конечно, и все такое прочее. Причем по нынешним временам как-то даже и вспоминать смешно (с тех пор и у американцев похренизма — пардон, толерантности — к таким забавам наверху крепко поприбавилось). Но кто его знает, может, когда-то по молодости тому же Хардингу сосед его стопку зажилил, а у того клапана все горели — и вполне ведь мог от обиды-то порешить: ну ладно же, жлоб ты эдакий. А пойду-ка я в президенты, да вот как затеем мы закон, чтобы теперь ты, гад, от засухи помер — а я, на тебя глядючи, со смехом опохмеляться и буду.
На полях замечу однако, что не так, конечно, узко Хардинг на сладкий свой кусок пирога глядел. Во всяком разе, не за ради одной-то выпивки — при всеобщем сушняке — в политику лез. Он и в целом-то широко гулял. Заведя и ребеночка на стороне (что по тем временам смертному какому человеку карьеры бы стоило как минимум). Но тут и больше того было, потому как мама дитяти, Нэн Бритон, была сорокадвухлетним (сенатором еще) Хардингом в любовницы призвана в двенадцать свои невеликих лет — что, согласитесь, уже как-то серьезнее, даже по нынешним либеральным временам. Причем не только ведь в отелях свидания происходили, но и в самом здании Сената — прямо, можно сказать, на рабочем месте. (Что впоследствии не раз проделывали и любимец народа Джон Кеннеди, и, как я понимаю, последний их же музыкант.)
Да и ближнему помогал Уоррен Хардинг с открытой душою. Одного дружка закадычного секретарем (так по-ихнему министры называются) внутренних дел сделал, другого в прокуроры генеральные двинул. Эмвэдэшника, правда, посадили вскорости — за взятки (первый такой случай был в американском правительстве, потом оно как-то веселей пошло). Прокурора, Догерти, тоже по судам таскали — но тот, видать, поумней воровал, потому как не сел. (Да и ассистент его, всеми доказательствами располагавший, как-то очень уж кстати самоубийством покончил — ну, в общем, что вам-то рассказывать, вроде, на одной планете живем.)
А чем лично мне Хардинг симпатичен, так это тем, что ни в какие прятки он по таким мелочам не играл. Когда шумели все, что никак этот Догерти для прокурора всеамериканского не годится, президент никакой пены не погнал, а выдал крикунам и всей стране буквально следующее: «Гарри Догерти — мой друг с юности. Я ему сказал, что он может выбирать в моем кабинете любое место. Он сказал, что хочет быть Генеральным прокурором, и клянусь Богом — он будет Генеральным прокурором!»
И о себе поведал — по другому поводу — тоже хорошо: «Я для этой должности не гожусь и нельзя меня было до этого кресла допускать». По-мужски сурово и справедливо. (История, правда, не упоминает, после которой там по счету стопки — но это уже неважно, потому как что у трезвого на уме, и так далее. Но из прочих всех — и во все века — многим ли мысль такая вообще в голову приходила?)
Потом, конечно, президенты себе такой откровенности не позволяли. Наоборот, к народу с речами самыми возвышенными шли. Да вот хоть как тот же Кеннеди, эвон как нацию-то тряхнул: не спрашивай, дескать, что для тебя может сделать страна, а спроси себя, что ты для своей страны можешь сделать. Ну, все, конечно, слезьми залились, в грудь себя покаянно колотить принялись.
А молодой президент, сорвав на такой зажигательной речи бурю аплодисментов, пошел себе да и назначил совсем уж сопливого братца Роберта все на ту же сладкую должность Генерального прокурора. Тут кое-кто зашумел было. Как же, говорят, да ведь пацан только что со скамьи студенческой, что ж это такое делается? На что президент и ответил (опять-таки цитирую дословно): «Не вижу ничего дурного в том, чтобы дать Бобби поднакопить опыта, прежде чем он начнет частную практику». Сказано было, прямо признаем, не без логики, так что братец Бобби в том кресле и остался.
Тогда, правда (а уж сейчас тем более), первая речь куда как шире второй тиражировалась. Может, для воспитания молодежи на положительных примерах, может, еще почему.
Ну, а постельные его похождения (где любовницы, и среди них первая дива экрана Мэрилин Монро, по-моему, и не десятками даже исчислялись) — да кто ж такими пустяками будет себе голову забивать? Чай, не в монастырь ведь поступал человек — в президенты. (А пример положительный, как я всегда и думал, сила великая. К президенту-то Кеннеди, всем его обликом очарованный, пробился как-то мальчонка — чуть было не написал «пионер» — руку принялся жать, сфотографироваться попросился. Хочу, говорит, стать таким же, как вы, товарищ Кеннеди. Президент и спрашивает: как же тебя, мальчик, зовут, и откуда ты родом? Звать меня, говорит, Билли. Из Арканзаса я. Такая вот была историческая встреча, на фотографии запечатленная. И, кстати, как мальчонка мечтал — так ведь оно по всем статьям и вышло…)
Тут наиболее чувствительные могут как всегда завозмущаться. Дескать, что ж теперь на Кеннеди-то наваливаться, когда его — а, между прочим, и братца Роберта тоже — так бессердечно застрелили насмерть. И о мертвых, дескать, либо хорошо, либо ни шиша. Но тут кроме валидола мне посоветовать нечего. Потому как в книжке этой мы с мертвецами — в том числе и с теми, что не совсем добровольно с жизнью расставались — кругом дело имеем. (Да ведь и книжка — не газета, не в один день и не на один же день пишется. Писал бы только о живых — да сегодня он жив, а завтра вполне может и так, что в сортир головой да в речку.)
Но по большей части такие возмущения по другой причине могут происходить. По той, что — как же так, любимая же статуя! Тут, однако, ничего не попишешь, такому уж занятию предаемся, чтобы к статуе той на метр поближе и позолоту ногтем. Неизбежны таковские расстройства в наш век обилия божков да идолов, которых вплотную для душевного спокойствия лучше и не рассматривать. Но, с другой стороны, а кто вам сказал, что так я вашим душевным спокойствием озабочен?
А конфуз такой с любой скульптурой из этого ряда может произойти. Если уж по президентам пока пошли, то вот вам и еще случай, с парой в тамошних краях едва ли не официально канонизированной (да и в тутошних к ним тоже, сдается, с полным почтением). Франклин Делано и Элеонора Рузвельты.
Я тут не к тому, чтобы всю их богатую биографию по косточкам разбирать (на что и всей этой книги хватить не может), а так просто — колупнуть едва ли и не наугад.
Ну, образ и впрямь благолепный. Он — отец нации, войну, можно сказать, едва ли не в одиночку выигравший (что вроде и на этом берегу перепевать начинают), депрессию великую действиями решительными разгребший, ну и так далее (о чем мы здесь не будем, ибо тема совершенно особая). За что благодарный народ, похерив Конституцию, на три срока его и избирал.
Благообразный такой государственный муж, к креслу инвалидному по причине полиомиелита прикованный. (Кресло это в хрониках американскому народу, впрочем, старались не демонстрировать. Как-то оно, по мнению киношников, величия Ф.Д.Р. не добавляло.)
Жена его верная, Элеонора, первой из президентских жен так широко на народ вышла. Взглядов самых передовых, либеральных и восторженных. Каковые даже излагала в статьях и речах (по сей день издающихся и раздерганных на афоризмы — стало быть, спрос есть). И сама — прямо как Ганди в юбке (тоже еще, кстати, статуя — со временем и к Махатме на шажок подступим), и семья — дружная, спаянная, образец для всенародного подражания.
При той, однако, мелочи, что отношения семейные выстроены были по тем временам не вполне и стандартно. С мужем у них любовь не залаживалась (и, как пишут, не по причине инвалидности, которая не мешала же ему по любовницам в коляске разъезжать весело), другой мужчина достойный тоже, видать, не подвернулся — и ушла наша либеральная Первая Дама с головой в однополую любовь. За которую сейчас в иных учреждениях власти, может, и ордена, и должности раздают как при Гелиогабале — а тогда в шесть секунд можно было из всех Белых домов вместе с мужем и коляской вылететь.
И такая у мадам Рузвельт любовь с Лореной Хикок, репортершей Ассошиэйтед Пресс, затеялась, что написала ей мадам ни много ни мало — а две с половиной тысячи страстных донельзя писем (ну, расходы на марки мы тут считать не будем), а равно и приютила на несколько лет в Белом Доме, снабжая деньгами в количествах, позволивших потом Лорене безбедно остаток жизни прожить.
