Дни между станциями - Эриксон Стив (читать книги онлайн txt) 📗
Когда он сдвинулся с места, ему пришлось раскапывать песок, чтобы выбраться из-под стола; тогда-то он и понял, что окно в офисе открыто. В уме он выстроил следующий сценарий: возможно, она даже думала о том, чтобы покинуть здание через окно, но, увидев, какая нешуточная разразилась буря и как высоко прыгать, передумала и ушла в другое помещение клуба. Ему не пришло в голову, что она могла выйти в окно.
Мишель продрался сквозь песок в комнате и медленно распахнул дверь, отгребая песок, заваливший ее снаружи. В коридоре тоже было полно песка. Стояла кромешная тьма, и он не мог ничего четко разглядеть – различал лишь силуэты тех, кто лежал на земле. Он чувствовал запах крови, но поток в его собственных жилах застыл из-за того, что из клуба вообще не доносилось ни звука – ни шепота, ни стона, ни плача. Стояла абсолютная тишина – ни шороха, ни шагов. Лорен, проговорил он. Никто не ответил. Он развернулся в дверях и увидел в лунном свете, как песок сыпется с карнизов над углами.
Он подошел к окну. Над дюнами поднималась Луна, они были похожи на волны Атлантического океана – такие, какие он видел, прежде чем вернулся из Франции.
Тогда он понял, что здание так занесло песком, что прыгать из окна было совсем невысоко. Если там и были следы, сейчас их уже засыпало.
Он в досаде отвернулся от окна, вышел в коридор и снова позвал ее. И снова не было ответа. Казалось, все здание движется; хлопнула, открывшись, и заходила дверь. Кусок потолка не устоял, прорвался песок; он увидел за разодранным потолком темное небо; ветер стих, ночь прояснялась.
В горячечном, яростном испуге он вернулся к окну, постоял, затем вышел в окно. Ничто не двигалось: ветви деревьев на фоне Луны были голы, не считая белых комьев песка, которые осыпались с них время от времени; он стоял по колено в песке и не замечал никакого движения. Он в течение нескольких минут наблюдал за засыпанными деревьями, пока одно из них не содрогнулось по непонятной причине – от бриза, которого он не почувствовав, или под тяжестью песка высоко в кроне. И только тогда, издалека, он услышал звук и, прислушавшись, догадался, что в ночи звенят колокола. В церквях и в домах звонят в колокола, потому что закончилась буря, сказал он себе; но сперва эти звуки в черном, неосвещенном городе показались ему детскими голосами. Пейзаж снова содрогнулся; оголенные белые силуэты деревьев в лунном свете истекали песком над обочинами.
И тут он почувствовал у своих ног что-то мягкое, тонкое. Он глянул вниз и увидел водоросли на песке. Он смотрел на эти водоросли, поблескивающие в лунном свете, желто-коричневые, на дюне под окном. Теперь ему захотелось вернуться, хотя он никогда не верил в знаки и видения. Несколько минут он стоял, глядя на них, и наконец нагнулся и прикоснулся к ним. Он нежно потянул их и, когда они не поддались, увидел, что они уходят куда-то корнями, вытянувшись на фут, на два. И почувствовал себя идиотом, поняв, что это вовсе не водоросли, а человеческие волосы.
Она слушала его из-под толщи песка.
Это было как тогда в больнице, когда она слушала, как с ней говорит ее матка, только теперь все было немножко наоборот – это она была в глубине. Она была в каком-то пузыре; она дышала, видела и чувствовала, что ей хватает места, словно она могла бы встать и одеться в этой груде песка. Она понятия не имела, что случилось с ее одеждой; она чувствовала, как песок плывет у нее под животом, между грудями, по ногам. К ее удивлению, песок был теплым. Все казалось спокойным. Так как она смутно помнила, что ей нельзя заниматься любовью, и чувствовала себя подвешенной в своей наготе, у нее было ощущение абсолютной девственности, свободы от какого бы то ни было притяжения и каких-либо скоротечных забот. Ветер, похоронивший ее, умчался; она слышала через толщу земли, как он, уже в милях отсюда, приближается к океану; ей тоже слышны были колокола, хотя для нее это был всего лишь высокий звук, как от удара по кромке бокала, разносящийся в пространстве.
Она прислушивалась к его голосу где-то над ее головой и чувствовала, как он тянет ее за волосы. Она знала, что это он. В ее нынешнем состоянии его прикосновение воспринималось как насилие, и это возбуждало ее. Она представила себе, как он стоит над ней в песке, вообразила его на фоне зазубренных синих краев окна. Единственным, чего она не могла толком разглядеть, были его глаза, поскольку она так и не привыкла к исчезновению повязки; когда она видела его лицо, на месте глаз оказывались темные куски неба, и невозможно было понять, что он думает или чувствует, поскольку остальные его черты были так бесстрастны. Она знала, что он овладеет ею. Она знала это по тому, как ссутулились его плечи и хищно скрючились пальцы. Она все еще не видела его, но это не имело значения, ей было не обязательно видеть. Он стоял в песке, и она знала, что он разнял пуговицы на брюках, и отбросил в сторону рубашку, и изготовился над ней нагишом.
Она почувствовала, как песок вокруг нее движется, вытесняется его коленями, опустившимися на землю по обе стороны от нее; когда он стал раскапывать песок вокруг нее, она почувствовала его пальцы у себя между ног, почувствовала, как песок проскальзывает внутрь. Наконец он счистил с нее весь песок от пояса до бедер, и снова она почувствовала, как он потянул ее за волосы, пока не отвоевал ее лицо у дюны. Бриз, поднимавшийся и снова умиравший в окрестностях, был совсем легок; мимо пролетали кусочки коры, и перед ней из крон деревьев вырвалась и всплыла повыше Луна. Он притронулся к ее ногам и пояснице. Он придерживал ее волосы одной рукой и щупал ее лицо другой, проводя пальцами по ее лбу. Она вспомнила, что не должна этого делать, так сказали врачи; но она понимала, что его не остановить. Пригвожденная к песку, она подумала об одном конкретном черном коте и вспомнила, как гладила его шерстку в поле такой же ночью, как эта, когда видно было каждую звезду, а Луна была белой холодной дырой, пульсировавшей над нею; она думала об этом, когда почувствовала, как он вложил в нее пальцы, а следом и остальное. Тогда она поняла, насколько они оба изголодались. Его первое движение было таким мощным и решительным, что она отозвалась спазмом. Блаженство, в котором она покоилась, было прервано. Она попыталась отодвинуться, она силилась вывернуться к нему лицом, но он так глубоко проник в нее, что ей, придавленной, оставалось лишь извиваться.
Он с силой впихнул ноги промеж ее ног, раздвигая ее, затем снова дернул ее за волосы, так что ей пришлось встать на четвереньки. Она пыталась держаться за песок, но все поскальзывалась. Если она чуть-чуть поворачивала голову, то видела его краем глаза – охваченного светом, глядящего на восток. Ее волосы были обвиты вокруг его ладоней, и она покорилась и позволила ему распоряжаться ими. Он на секунду отпустил ее волосы и придержал ее ниже пояса, притягивая к себе, чтобы войти в нее глубже; они двигались подобно волнам. Она чувствовала, как его пальцы впиваются в ее бока, движутся ниже, к ногам; оглушенный видом ее белой, гладкой спины, он стал тверже, быстрее, притягивая ее все ближе и зарываясь в нее глубже, пока ему не стало мало. Он провел руками вверх по ее животу, взял ее груди и, наклонившись вперед, в неистовстве упал ей на спину; ее руки не выдержали. Она почувствовала, как ее тащит по песку; она скребла пальцами песок, пыталась помочь ему, ползя по дюне, пока он держался за ее груди. Когда ее скулеж превратился в крик, он еще больше обезумел, и она сунула руку в рот, чтобы заставить себя замолчать, но лишь вскрикнула громче. Она умоляла его – нет, нет, – но он терзал ее на песке, пока она не обмякла под ним без движения, с полным ртом песка, с ночью в глазах и пониманием того, от чего она попыталась уползти: ей хотелось, чтобы он продолжал, пока не поглотит ее. Почти бессознательно она сказала: «Мишель, больно». Она сказала это так просто и безнадежно; она и не думала, что для него это будет что-то значить. Возможно, именно безнадежность в ее тоне заставила его остановиться, словно его ударили, и посмотреть на нее. Все замерло, лихорадочное возбуждение разом угасло. Она взглянула на него, а он на миг отвел глаза, опустив их вниз, на себя, заключенного в ней. Он начал было выходить из нее, но она сжалась и удержала его. Не надо, сказала она, и сжалась, и отпустила, снова и снова; когда он кончил, это было так, словно случилось с ним впервые; ничто не могло бы сильнее изумить его. Они немного полежали вместе. Поднялся ветер, и Луна двинулась выше. Она почти засыпала и лишь смутно ощутила, как он поднимает ее и несет вверх по склону к разбитому окну, из которого они вышли.
